Энтон Майрер - Однажды орел… Страница 58

— Им надо было бы сделать это в одиннадцатом году, — мрачно заметил Маккаллоу. — Тогда все мы были еще слишком молоды, чтобы попасть в эту мясорубку. — Но его остроумное замечание утонуло в общем шумном веселье.

— Ну, а теперь вы пойдете за меня замуж? — спросил Хэнкок, красивый молодой человек, студент Гарвардского университета.

Мисс Поумрой ответила ему улыбкой и отрицательно покачала головой.

— Но вы же обещали, что выйдете за меня.

— Это вы обещали мне прекратить все эти глупости и быстро подняться на ноги, — отпарировала мисс Поумрой.

— А за меня выйдете? — спросил рослый и сильный лысеющий капитан со сломанным носом по фамилии Вейермахер. — Я ведь в более подходящей форме…

— Я не выйду ни за кого из вас, потому что не могу выйти за всех! — воскликнула Поумрой.

Ее слова вызвали возгласы протеста и одобрения, раненые обсудили несколько планов массовой свадьбы. Было решено, что палатный ординарец Том Стиллман — лучший жених, что Пекенбоу, этот бездельник из Христианской ассоциации молодых людей, сможет выступить в роли священника, а доктор Маркус будет посаженым отцом невесты; участники церемонии один за другим пройдут под аркой из скрещенных костылей, а что касается брачной кровати, то для этой цели можно…

— Стоп, стоп, довольно! — зашумела мисс Поумрой; от смущения она покраснела, что, однако, сделало ее еще привлекательнее.

— Послушай-ка, Дэмон, — предложил Уоррентон, державший здоровой рукой французскую газету. — Господи, до чего же все это нелепо. Вот, послушай: «Герр Эрсбергер ответил, что они прибыли, чтобы получить предложения союзных держав относительно заключения перемирия. Тогда маршал Фош спросил: „Какие предложения?“ — и добавил: „Я ничего не могу вам предложить, и у меня нет никаких предложений“. Наступило неловкое молчание, немецкая делегация смутилась и выглядела довольно подавленной». Представляете? — добавил от себя Уоррентон.

— Старые дураки, — проворчал Маккаллоу.

— Не перебивайте его, — попросил Дэмон. В душе он завидовал Уоррентону, отец которого много лет работал в посольстве в Париже, а сам Уоррентон свободно разговаривал на четырех языках. — Прочитайте что там дальше, Док.

— Так… «Наступило неловкое молчание», нет, это я уже читал. Вот: «Наконец граф Оберндорф спросил: „Что вы, герр фельдмаршал, хотели бы, чтобы мы сказали?“ „Это ваше дело, — резко ответил маршал. — Вы хотите просить о перемирии?“ „Да“, — пробормотал Эрсбергер. „Хорошо. Ну, а раз хотите, то так и скажите, заявите об этом формально“. „Да, да, герр маршал, — промямлил граф Оберндорф, — мы просим об этом формально“. „Хорошо, — повторил маршал и взял в руки документ. — В таком случае я зачитаю вам условия, при которых, и только при которых возможен разговор о перемирии“».

— Это хорошая пощечина им, Ферд! — воскликнул Хербергер.

— Я рад, что этот надутый осел хоть на что-то годится — проворчал Маккаллоу.

— Э, брось, он великий человек и хороший генерал, — возмутился Хербергер. — Его имя войдет в историю.

— Кровавую историю.

Из города Анжер, проплывая над тщательно ухоженными английскими садами, доносился мелодичный колокольный перезвон. Были слышны отдаленные радостные крики людей. Повернув голову, Дэмон увидел бледное исхудалое лицо и кроткие карие глаза своего соседа справа майора Боргстэда. У него омертвела часть кости, и сегодня во второй половине дня ему предстояло перенести повторное хирургическое вмешательство.

— Значит, войне конец, — тихо заметил он. Его лицо было покрыто мелкими бисеринками пота.

— Да, кажется, все кончилось, — согласился Дэмон.

— А вы не знаете, как далеко продвинулись наши войска?

— Живр, Стене, в нескольких местах перешли Маас. Вблизи Седана.

— Все это в пределах Франции?

— Да, во Франции.

Колокола в городе зазвенели еще веселее, в три октавы.

— Мы напрасно теряем время, — громко заявил Хэнкок, обращаясь сразу ко всем в палате. — Из всех, находящихся в этой покойницкой, Элен выйдет замуж за одного. — На его лице появилась коварная усмешка. Он был летчиком девяносто четвертой воздушной эскадрильи и единственным из офицеров во всей палате, кто позволял себе называть мисс Поумрой по имени. — Ее избранником будет не кто ипой, как лейтенант Перси Артур Фернишелл, и я рекомендую всем примириться с этим фактом.

Послышалось несколько слабых одобрительных возгласов и поздравлений, крайне смутивших Фернишелла, стройного, но очень застенчивого молодого человека из Дулута, безнадежно влюбленною в мисс Поумрой в поэтому болезненно переживавшего подобные шутки. Бросив на летчика сердитый взгляд из-под свисавшего на лоб непокорного локона каштановых волос, он мрачно заявил:

— Ты просто циник, Хэнкок. И совершенно бесчувственный. Для тебя не существует ничего святого…

— Это я-то? — воскликнул Хэнкок недоверчиво. — Риверент Рик Хэнкок бесчувственный? Это же чистейшая клевета, друг мой Перси, — продолжал он, наблюдая с хитроватой улыбкой за выражением лица Фернишелла.

Несколько дней назад Хэнкок уговорил Стиллмана украдкой достать ему полушинель большого размера и, несмотря на украшавшие его бинты и повязки, ухитрился выбраться из госпиталя. Оказавшись на воле, Хэнкок упросил старого фермера довезти его на ручной тележке до Ля-Рен-Фьера. Его возвращение через несколько часов вызвало настоящий переполох в госпитале. О своем появлении он оповестил громкой песней, его карманы были набиты бутылками, а висящая на плече плетеная сумка до отказа заполнена подарками, которые он тут же распределил между обитателями своей палаты. Среди подарков были футбольный мяч, пара коньков, две очаровательные китайские куколки, колода игральных карт, вязальные крючки из слоновой кости и маленькая фигурка коровы из голубого фарфора, предназначенная для разливания сливок. Неумолимый страж дисциплины, старшая сестра мисс Кармоди сердито приказала Хэнкоку немедленно лечь в постель, но, прежде чем выполнить ее распоряжение, Хэнкок прямо на глазах изумленных раненых горячо поцеловал ее в щечку.

— Почему же это для меня нет ничего святого? — продолжал Хэнкок. — Для меня все свято. Я… например, я категорически против гомосексуализма. Если не верите, можете спросить у Вейермахера…

— Стоп, лейтенант! — строго перебила его очаровательная мисс Поумрой. — Вы, право же, начинаете выходить за рамки приличия.

Дэмон взглянул на небо над Луарой: мрачное, серое, уходящее вдаль, подпираемое обнаженными деревьями. Итак, войне конец. Грандиозное дело, которому он отдался с безрассудным юношеским рвением и неиссякаемой гордостью, закончилось. Он хотел завоевать весь мир, а завоевал всего-навсего вот эту койку в госпитале и мечтает теперь о бутылке бургундского вина, да и то неизвестно, принесет ли ему ее сегодня Том Стиллман… Значит, представления Дэмона о себе, о войне и о мире были ошибочными. Он шел вперед, преисполненный честолюбия, бросался в бой, считая себя неуязвимым, но в действительности оказался таким же уязвимым, как и все другие. Та же, что и у всех, плоть и кровь. Такой же смертный, как и все.

Дэмон почувствовал неприятный, как от пронизывающего весеннего ветра, озноб, сопровождаемый острыми спазматическими болями в желудке, и чуть не поддался инстинктивному желанию позвать старшую сестру мисс Кармоди, чтобы попросить у нее что-нибудь болеутоляющее; как правило, в таких случаях она давала небольшую дозу морфия. Дэмон подавил в себе это желание, дрожащими руками достал сигарету и, закурив ее, глубоко затянулся. Уж если отвыкать от наркотиков, так надо делать это без колебаний и поблажек самому себе. Другие смогли отвыкнуть, значит, и он сможет. Не разжимая стиснутых зубов, Дэмон улыбнулся наблюдавшему за ним Боргстэду, плоское квадратное лицо которого все еще было влажным от обильного пота. Из Апжера по-прежнему плыл колокольный перезвон, теперь более умеренный, как будто колокола устали от шумного безудержного веселья.

Голоса больных неожиданно стихли: вошедший в палату доктор Маркус вполголоса разговаривал с мисс Кармоди. Позади них появилась мисс Бишоп, полная девушка с сильными руками и флегматичным лицом. Привычными размеренными движениями она втянула в палату сверкающую белизной и, как бы для обмана больных, весело позвякивающую эмалированную каталку-страдалку. Наблюдая, как Маркус неторопливо, тщательно разглаживая каждый палец, натягивал на руки резиновые перчатки, Дэмон почувствовал, как в груди его нарастает знакомое ощущение напряженной скованности.

— А мы-то думали, что сегодня обойдемся без этого, — монотонно проворчал Уоррентон.

— Да, я тоже надеялся на это.

Маркус приступил к методической обработке ран артиллерийского капитана Гроссмана. У него были ранены обе ноги, и они выглядели сейчас бесформенной мешаниной раздробленных костей и рваных мышц. Мисс Бишоп только что подала доктору длинный сверкающий зонд. Дэмон отвернулся; по неписаному правилу во время перевязки все обитатели палаты должны были занимать себя чем-нибудь, а не пялить глаза на того, над кем трудится доктор.