Энтон Майрер - Однажды орел… Страница 59

— Стоп, лейтенант! — строго перебила его очаровательная мисс Поумрой. — Вы, право же, начинаете выходить за рамки приличия.

Дэмон взглянул на небо над Луарой: мрачное, серое, уходящее вдаль, подпираемое обнаженными деревьями. Итак, войне конец. Грандиозное дело, которому он отдался с безрассудным юношеским рвением и неиссякаемой гордостью, закончилось. Он хотел завоевать весь мир, а завоевал всего-навсего вот эту койку в госпитале и мечтает теперь о бутылке бургундского вина, да и то неизвестно, принесет ли ему ее сегодня Том Стиллман… Значит, представления Дэмона о себе, о войне и о мире были ошибочными. Он шел вперед, преисполненный честолюбия, бросался в бой, считая себя неуязвимым, но в действительности оказался таким же уязвимым, как и все другие. Та же, что и у всех, плоть и кровь. Такой же смертный, как и все.

Дэмон почувствовал неприятный, как от пронизывающего весеннего ветра, озноб, сопровождаемый острыми спазматическими болями в желудке, и чуть не поддался инстинктивному желанию позвать старшую сестру мисс Кармоди, чтобы попросить у нее что-нибудь болеутоляющее; как правило, в таких случаях она давала небольшую дозу морфия. Дэмон подавил в себе это желание, дрожащими руками достал сигарету и, закурив ее, глубоко затянулся. Уж если отвыкать от наркотиков, так надо делать это без колебаний и поблажек самому себе. Другие смогли отвыкнуть, значит, и он сможет. Не разжимая стиснутых зубов, Дэмон улыбнулся наблюдавшему за ним Боргстэду, плоское квадратное лицо которого все еще было влажным от обильного пота. Из Апжера по-прежнему плыл колокольный перезвон, теперь более умеренный, как будто колокола устали от шумного безудержного веселья.

Голоса больных неожиданно стихли: вошедший в палату доктор Маркус вполголоса разговаривал с мисс Кармоди. Позади них появилась мисс Бишоп, полная девушка с сильными руками и флегматичным лицом. Привычными размеренными движениями она втянула в палату сверкающую белизной и, как бы для обмана больных, весело позвякивающую эмалированную каталку-страдалку. Наблюдая, как Маркус неторопливо, тщательно разглаживая каждый палец, натягивал на руки резиновые перчатки, Дэмон почувствовал, как в груди его нарастает знакомое ощущение напряженной скованности.

— А мы-то думали, что сегодня обойдемся без этого, — монотонно проворчал Уоррентон.

— Да, я тоже надеялся на это.

Маркус приступил к методической обработке ран артиллерийского капитана Гроссмана. У него были ранены обе ноги, и они выглядели сейчас бесформенной мешаниной раздробленных костей и рваных мышц. Мисс Бишоп только что подала доктору длинный сверкающий зонд. Дэмон отвернулся; по неписаному правилу во время перевязки все обитатели палаты должны были занимать себя чем-нибудь, а не пялить глаза на того, над кем трудится доктор.

Дэмон снова устремил свой взгляд в хмурое ноябрьское небо. Да. война окончена. Солдаты его роты, наверное, подбрасывают сейчас свои каски, стреляют в честь победы в воздух, собираются в кафе, меняют шинели и форменные рубашки на вино… Так ли? Многие ли уцелели из его роты? Кто из солдат остался жив?

С дороги позади госпиталя донеслись печальные звуки духового оркестра, сопровождаемые мрачной дробью барабанов; с госпитального двора увозили умерших пехотинцев, наверное, капитана Кебхарта и одного-двух рядовых. Дэмон представил себе всю эту процессию: за оркестром медленно движется большой грузовик марки «додж» со сломанной рессорой и тремя покрытыми флагом гробами; рядом с бортами грузовика идут солдаты салютной команды, сформированной из угрюмых госпитальных ординарцев; винтовки торчат у них, как палки, и, наверное, нет ни одного солдата, который нес бы ее правильно; они не идут, а шаркают ногами в такт шопеновскому похоронному маршу; потом состоится короткая грубоватая церемония у открытых могил, тишину нарушит приглушенный низкими ноябрьскими облаками голос капеллана и далеко не дружный треск ружейного салюта…

— Десять-тысяч-долларов-каждому-возвратившемуся-домой, — уныло пропел Хэнкок в такт похоронному маршу. Дэмон бросил на него осуждающий взгляд, а Вейермахер, приподнявшись на локте, гневно крикнул:

— Рик, постыдись, ведь это повезли Кебхарта! Если ты не заткнешь свою поганую глотку, я встану и выбью тебе зубы…

Помолчав несколько секунд, Хэнкок ответил:

— Извини, Берт… Я забыл о нем.

Глубоко затягиваясь сигаретным дымом, Дэмон вспомнил своих погибших друзей: ван Гельдер, Старки, Краз, маленький Тэрнер, Йогансен, Брюстер… и, конечно же, Дев. Он шел в бой вместе с ними, знал их, любил и никогда, никогда не забудет.

Озноб и спазматические боли прекратились, Дэмон почувствовал себя лучше. Из города теперь доносился звон только одного колокола — низкий, проникающий в самые сокровенные уголки души, кафедральный гул… Дэмон сделал все, что был в состоянии сделать, возможно, даже несколько больше. Принесло ли это кому-нибудь хоть малейшую пользу? Он действовал с беспредельной жестокостью и безумной смелостью. А какой результат? Единственный результат заключается в том, что почти каждый из тех, чьи благополучие и жизнь были для него превыше всего, теперь или убит или ранен. А каким стал он сам? Высокое чувство морального долга и готовность пожертвовать собой привели к тому, что он убивал с холодной жестокостью сам, привил эту жестокость своим ближайшим друзьям и в итоге или погубил их, или вызвал в них страх и отвращение к себе. И вот ожесточенная кровавая бойня закончилась, подписаны документы о перемирии. Никто ничего не выиграл и никто ничего не проиграл, а ты лежишь здесь с огромной дырой в бедре, стараясь не думать о докторе Маркусе, который подошел сейчас к койке Хербергера и взял из рук мисс Бишоп сверкающий хирургический инструмент.

Дэмон скорее почувствовал, чем увидел, что по слабо освещенному сумеречным светом проходу к нему быстрым четким шагом приближается Колдуэлл. Сердце Дэмона радостно забилось, он бодро поприветствовал его взмахом руки. Колдуэлл ответил едва заметным кивком головы; когда Колдуэлл подошел еще ближе, Дэмон заметил, что на плечах у него были генеральские звезды.

— Добрый вечер, сэр. Поздравляю. Колдуэлл, по-видимому, несколько смутился.

— Да. Прелести командования: до сих пор меня только подозревали в бессердечии, а теперь в этом ни у кого нет никаких сомнений. — Он поднял правую руку, и Дэмон наметил, что на нее наложена шина.

— Что с вашей рукой, сэр?

— Смешная штука, не правда ли? — Колдуэлл посмотрел на свою руку так, будто это была только что купленная вещь, в которой он разочаровался. — Но зато это спасает меня от ответов на приветствия. Осколок снаряда, — добавил он твердо. — Сломаны две кости запястья. Через два дня после того, как ранило тебя, Сэм. Мы захватили тогда Мон-Нуар. Я не уделил ему должного внимания, попала инфекция и вот… экая досада. — Он окинул взглядом всю палату. — Ну, а как к тебе относятся здесь как лечат?

— Отлично, генерал. Здесь роскошно: мягкая постель, тепло и светло, очаровательные или квалифицированные сестры, а некоторые из них обладают даже теми и другими качествами; в свободное время мы рассказываем и слушаем разные небылицы и сплетни или поглощаем множество сладостей.

— Так, так… Ну, а о себе-то ты скажешь что-нибудь? Как твоя…

Он остановился на полуслове, так как к койке подошла мило улыбающаяся мисс Поумрой, со складным стульчиком в руке. — Присаживайтесь, пожалуйста, генерал.

— С удовольствием. Благодарю вас, вы очень любезны, мисс. Обменявшись с генералом несколькими фразами, мисс Поумрой удалилась. Дэмон впервые увидел Колдуэлла в присутствии женщины: несомненно, тог постарался быть в этот момент более любезным, продемонстрировать изысканные манеры.

— Да, теперь мне понятен твой восторженный отзыв о сестрах, — пробормотал Колдуэлл. — «Сожгите мою одежду, доктор, я не хочу возвращаться домой», так что ли? — Сунув здоровую руку в карман шинели, он извлек из него длинный цилиндрический предмет, завернутый в кусок зеленой ткани, и украдкой запихнул его в стоявший под койкой вещевой мешок Дэмона. — Вот, думаю, тебе можно это? Отличное шотландское виски.

— Благодарю вас, сэр.

— Не стоит. Выпей за победителей. — Несколько секунд он молча смотрел на Дэмона. — Странно, правда? Трудно поверить, что нет больше необходимости изнурительного продвижения вперед, что через день или через несколько дней мы будем возвращаться домой.

— Да, конечно.

— Впрочем, нет. И слава богу. Ну, и как ты все-таки чувствуешь себя?

— Кости срастаются довольно быстро. Скоро начну ходить. А как дела в части?

— Кое-кто ворчит и жалуется. Нас разместили вдоль Рейна. Странные люди эти немцы. Кто-то из них раболепствует, кто-то осмеливается дерзить. Я, наверное, никогда не пойму их. Помнишь, я и раньше думал о них то же самое.