Вадим Инфантьев - После десятого класса. Под звездами балканскими Страница 59

Но унтер снова зычно крикнул:

— Смир-на!

И уже за дверью Райчо услышал:

— На-пра-во! — И почти стон: — Боже, як раки в котелке. Чуть лбы друг другу не порасшибали. Ничого, казаки, вышколим.

Расстегнув мундир, Николов сел на топчан, задумался и прошептал, что Христо все-таки оказался не прав в споре с Иваном. Этот спор Ботева с Вазовым как-то Николов слышал в Бухаресте. Иван Вазов страстно доказывал, что в болгарской революции и освободительной борьбе все слои общества будут едины. А Христо Ботев заявлял, что чорбаджии и крупные чиновники подведут…

Вот сейчас пришли хэши — босяки, оборванцы, а на столе перед Райчо — приготовленный для доклада начальству список тридцати добровольцев, и все они не только из зажиточных, а даже богатых семей. Подав прошения, они разошлись по домам и скоро придут сюда. А как быть с этими четырнадцатью?

Райчо вдруг вспомнил свое первое увольнение из кадетского корпуса на рождество и притчу, рассказанную ротмистром, о больном мужике и попе, который ел скоромное в великий пост, и решил не просить начальство о зачислении в ополчение этих четырнадцати хэшей. А ну как откажут?

— Э, будь что будет. Когда-то еще сформируется штаб. И если тогда спросят, на каком основании зачислены хэши, то отвечу, что два месяца крутился один, потом дали неопытных писарей и половину документов растеряли. Ведь никто же не помогал. Ну, а когда начнется война, будет не до канцелярщины.

Николов крикнул писаря, тот принес список. Райчо его подписал. Вылчев сказал:

— Там к вам какой-то древний старик просится.

— Пропусти.

И вошел настоящий рождественский Дед Мороз, с длинной седой бородой, в долгополом кафтане, опираясь на суковатую палку. Не хватало только мешка с подарками за спиной. Николов расхохотался:

— Чего тебе надобно, старче? Уж не добровольцем ли ко мне собрался?

— А мне бы, ваш скородь, годков десяток скинуть, то показал бы, как саблю держать и молодого коня обуздывать.

— Так зачем ко мне? — Николов пододвинул старику стул. Дед отрицательно помотал головой:

— Мне, ваш скородь, днем садиться, шо старому коню лечь. Можно и не встать.

— Так слушаю тебя, дед.

Старик откашлялся и начал, мешая русскую и украинскую речь:

— Шо такое робытся? Все бегают, все шукают, с ног сбились: где капитан Микола? Нема капитана Миколы. Був капитан Микола, сгинул капитан Микола.

— А что делать, дед? На такую ораву, чтоб был порядок, нужно не менее трех десятков офицеров и полсотни унтеров, а я один.

— Дело у тебя тоже одно, великое дело. А что один управляешься — тоже добре.

— Ты ко мне с советами пришел?

— Яки там советы. Скильки не балакай, из слов ни одного тебе помощника не слепишь. Ты вот что… — Старик непослушной рукой вытащил из-за пазухи белую барашковую папаху и протянул ее капитану. Ее когда-то малиновый верх выцвел и был в нескольких местах аккуратно заштопан; засаленная подкладка лоснилась, как хромовая кожа.

— Спасибо, дед, да только мне белая папаха не положена.

— То в строю не положено. А ты офицер и вне строя можешь носить.

— Так зачем мне белая?

Старик досадливо крякнул:

— Да ты пойми, ваш скородь, все бегают, все шукают: где капитан Микола? А вон капитан Микола — в белой папахе, за версту видать, и шукать не треба капитана Миколу.

Николов изумленно произнес:

— Ну и ну… Пожалуй, ты, дед, прав. Мне до такого бы ввек не додуматься. Спасибо тебе.

— А ты кокарду начепи, — подсказал довольный дед.

— Кокарду… кокарду, — пробормотал Райчо, роясь в шкатулке с офицерской галантереей. — Кокарду, говоришь? Ополченскую форму еще никто не знает, пусть пока будет так… — И он прикрепил к папахе болгарского льва, подаренного когда-то в Браилове четником, надел — Ну как, дед?

— Добре, — похвалил старик. — И папаха моя добрая. В скольких переделках ни бывал — ни единой царапины на голове, что шлем защищала, а по телу дюже досталось — живого места нет.

Спохватившись, Николов запустил руку в карман. Старик нахмурился:

— Ты, ваш скородь, не обижай старого. Казак коня, шапку и саблю не продает. А подарить доброму воину не грех.

Райчо растерянно засуетился, потом вытащил из корзины бутылку.

— Ну, а от чарочки, надеюсь, дед, не откажешься?

— Чарочку? — Дед усмехнулся. — Моя-то бочка давно выпита, из чужой не пьется — впрок не идет… Ну, да за такое дело… наливай.

Райчо проводил старика во двор, чувствуя удивленно-восторженные взгляды ополченцев, устремленные на его папаху, приказал рассыльному найти кучера и отвезти старика домой.

— Ни-ни-ни, — замахал бородой дед. — Надо ходить, пока ходится. А не смогу — повезут вперед ногами. Так-то.

Вернувшись в свою комнатушку, Николов спохватился, что не спросил имени старика и где он живет. Потом стал собираться к Бояринцевым, чтоб хоть этим приглушить свою вину. Решил идти в белой папахе, посмотреть, как к этому отнесутся встречные офицеры.

По улице, разбрызгивая сапогами грязь, под командой фельдфебеля шла маршевая рота, видимо, с вокзала. Ее сопровождал по тротуару знакомый поручик.

— Откуда новобранцы, Сергей Степанович?

— Нижегородские, Райчо Николаевич.

Пройдя еще немного, Николов услышал топот. Его догнал молоденький солдат, судя по коробом стоящему обмундированию, из этой маршевой роты.

— Ваш скородь, дозвольте обратиться, рядовой Пимокатов.

— Ну?

А солдат вдруг заговорил по-болгарски:

— Увидел вас и так обрадовался, сказал господину фельдфебелю, что у меня к их высокоблагородию господину капитану Николову от родителя есть важное поручение. Их высокоблагородие господин поручик меня отпустили на полчаса. — Солдат с восхищением смотрел на папаху Николова.

— Ты болгарин?

— Так точно, ваш скородь. Вы меня не помните. Я из села Задунаевки. Вы тогда к нашему учителю Христо Ботеву приезжали. Николой меня зовут, Николой Петковым.

— Так почему в армии, а не в ополчении?

— А я теперь по всем документам и метрикам Митрий — старший сын нижегородского купца Пимокатова Сидора Акимовича и Авдотьи Порфирьевны.

— Постой, чего ты несешь?

— Дозвольте, я расскажу. Такое со мной приключилось.

И солдат поведал капитану свою историю.

Семья обнищала, и Никола отправился на заработки. Работал грузчиком на Днепре, дошел до Дона. С работой было плохо. Подался на Волгу Так поденщиком, бурлаком, грузчиком дошел до Нижнего Новгорода. Осенью артель распалась Пробавлялся случайными заработками. А тут объявили мобилизацию для войны с османами. Никола пытался поступить добровольцем, не приняли, но сказали, что болгарам можно поступать в ополчение, которое собирается где-то в Бессарабии. Денег на проезд не было. Толкался в толпе рекрутов в надежде как-нибудь проскочить и стал свидетелем такой сцены.

Из окна канцелярии донесся крик:

— Вахромеев, гони этого купчишку в три шеи, а еще раз появится — прикладом!

Кто-то в толпе пояснил:

— Ишь, пузан, за сынка взяткой откупиться хотел.

С крыльца канцелярии сбежал купец и пошел, ругаясь, красный, взъерошенный. Еще ничего не решив, Никола отправился за ним. На углу возле тарантаса, в котором сидела плачущая купчиха, купец остановился, набычившись и грозя кому-то кулаком. Тогда Петкова осенило, он подошел к купцу и сказал:

— Дозвольте, я вместо вашего сына в рекруты пойду.

Купец ошалело вытаращился. Купчиха застыла с платком у раскрытого рта.

— Никак скаженный… Ты кто?

— Никола Петков, болгарин я, понимаете?

Купец развел руками и пробормотал:

— Болгарин, татарин, самаритянин… ну и что? — Он воскликнул: — А-а, рыльце в пуху, нашкодил, на хвосте арест висит, решил под солдатской шинелкой укрыться. Знамо, что в казарме лучше, чем в остроге, да и сбежать легче…

— Да поймите же, что я болгарин. Нас в русскую армию не берут, кто русского подданства не имеет. Добраться до нашего ополчения у меня нет денег. Да и не знаю, где оно.

— Чего-чего? — пробасил купец, а купчиха оказалась догадливее и накинулась на мужа:

— Да ты в толк возьми, Сидор Акимыч, очухайся. Ведь это болгарин, его земля под турком, он за нее воевать хочет. Сам господь нам его послал.

Купец нахмурился, посопел, глянул искоса:

— Не врешь? Документ какой имеешь?

Никола показал бумажку из волостной управы о том, что такой-то, приметы такие-то, действительно отправился на заработки в Россию. Почесав затылок, купец спросил в упор:

— Сколько тебе?

Петков быстро сообразил:

— Да столько же, сколько вашему сыну.

Купец испуганно отшатнулся, а купчиха взорвалась:

— Ирод ты несчастный, пень дубовый, парень о своих летах говорит, а не о мзде. Сам же ты, батюшка, обещал за Митеньку полтыщи целковых не пожалеть…