Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки? Страница 59

— Вы проспали целых пять часов, господин обер-лейтенант!

Безе и Кремер укладывали в картонные коробки «сокровища» с продовольственного склада.

— Ну и чего вы там понабрали? — спрашивает Виссе, подозрительно глядя на коробки, которые подтащили Безе и Кремер. — Надеюсь, жратву и кучу шоколада?

Оказалось, что в коробках у них было тридцать тысяч сигарет, а в ящиках — несколько сотен сигар. Несмотря на запрет Виссе, они прихватили с собой как минимум сто пятьдесят бутылок коньяку. Просто по ошибке они взяли также четыре большие картонные коробки, в каждой из которых находилось по тысяче пакетиков с леденцами-витаминками, сорок плиток шоколада, но не было ни одной банки мясных консервов, ни грамма повидла или масла, ни кусочка колбасы.

— Да, вы опять отличились. А я-то думал, что вы — люди более смышленые!

— Там нечего было больше брать, господин обер-лейтенант!

— Да уж конечно, сигареты и выпивка были важнее! Теперь-то вы можете напиваться в стельку и курить по-черному!

— В подвижной радиостанции остались хлеб для диабетиков и леденцы-витаминки, — смутился Кремер.

— Это вы можете забрать себе! А о нескольких кусках мыла вы, конечно, тоже не подумали! Да ладно, хватит говорить на эту тему! — Смирившись, Виссе опрокидывает в себя полстакана коньяку, который ему подносит Безе. Чуть ли не в мгновение ока это приводит Виссе в чувство.

— Безе, вы сейчас же составляете в двух экземплярах перечень имеющихся запасов продовольствия и делите поровну на всех прямо по списку. Пока каждый получит по дольке шоколада, три кулечка с леденцами-витаминками и восемьсот граммов коньяку в дополнение к своему довольствию.

Скоро ударят эти страшные морозы русской зимы. Виссе предчувствует, что окружение продлится долго и принесет с собой голод и лишения. Он знает: жизнь вместе, друг у друга на виду, и суровые условия беспощадно выявляют человеческие слабости и туго придется тому офицеру, который захочет использовать свое воинское звание для личной выгоды и создания для себя наибольшего комфорта.

Генерал фон Хартман учил своих курсантов из офицерской школы: «В трудных ситуациях сила характера является высшим воинским званием».

— День прошел без особых происшествий! Господин обер-лейтенант может опять спокойно отправиться на боковую, — говорит Кнауч, но в это время кто-то рывком распахивает дверь в бункер. Это прибыл майор Биндер.

— Только что поступило сообщение: русские начали наступление вдоль автострады, восточнее Червленой! Не менее двадцати танков КВ-1, КВ-2 и Т-34 обеспечивают поддержку наступления! Деревня Цыбенко подвергнута ураганному огню артиллерии большой мощности и сталинских «Катюш». Русские обстреливают нас со всех сторон из батальонных минометов. Нескольким нашим офицерам следует немедленно выехать вперед. Капитан Станческу уже собирается в дорогу. Господин генерал надеется, что румынские офицеры ни на шаг не отступят со своих позиций. — С трудом переводя дыхание, майор Биндер сообщает эту информацию присутствующим, словно заклиная их.

— Да, да, конечно, я иду тоже! — Виссе успокаивает майора, делает глубокий выдох и, вскочив с постели, распрямляет онемевшие ноги.

Уже подошел вездеход. На заднем сиденье расположился богатырского вида полковник.

Это полковник Димитриу.

Виссе был поражен: капитан Станческу, обычно такой спокойный и решительный, сейчас, сильно волнуясь, докладывает командиру бригады полковнику Димитриу, что вместе с ними поедет также и Виссе в качестве начальника группы связи германского командования с румынской армией.

Капитан явно льстит полковнику, от благосклонности которого, как он считает, зависит для него многое и которого он боится больше, чем наступающих русских. Полковник Димитриу был тем общевойсковым начальником, которого румыны боялись больше всего.

Не моргнув глазом, полковник выслушивает Станческу. Кажется, что он застигнут врасплох, потому что и Виссе, ощущающий на себе пристальный взгляд Димитриу, уставился, в свою очередь, на полковника.

Высокий лоб, задиристо выпирающий рот с тонкими губами, угловатый, четко вырисовывающийся подбородок — во всем этом угадывались римские черты.

Еще раз взглянув на Виссе, полковник протягивает ему руку и отодвигается несколько в сторону, давая Виссе возможность занять место в машине рядом с ним.

Виссе раскладывает на коленях карту.

— Не мог бы я попросить господина полковника рассказать, какова обстановка?

— Сначала мне надо самому изучить ее. Судя по последним донесениям, русские при поддержке артиллерии, минометов и мощных танковых сил начали в 13.00 наступление по всему Южному фронту. Центр тяжести боевых действий — участок восточнее Цыбенко, где противнику удалось вклиниться в нашу оборону. — Вне себя от гнева он фыркнул и продолжил: — Наши войска отступили! Штурмовые группы, состоящие из автотранспортных частей и ремонтных групп, которые так и не выходили из Цыбенко, пытаются ликвидировать прорыв. Населенный пункт Цыбенко пока остается у нас.

Наиболее опасной представляется мне обстановка в районе шоссейной дороги в двух километрах к востоку от Цыбенко. Введя здесь в бой самые значительные силы и средства, русские пытаются отсюда овладеть господствующей высотой 94, находящейся на подступах к деревне. Пока все их танковые атаки отбиты огнем немецкой зенитной артиллерии. Но противник непреклонен. Не считаясь с потерями, он намеревается овладеть высотой до наступления темноты. Если ему удастся осуществить этот план, мы потеряем Цыбенко и вынуждены будем отвести линию фронта еще дальше назад, что не обойдется для нас без тяжелых потерь!

Виссе, память которого запечатлела общий вид местности, пытается теперь сориентироваться по карте.

Под Кравцовом, там, где в Червленую впадает небольшой ручей, он пересекает очень холмистое плоскогорье, ставшее южным сектором Сталинградской котловины. Плоскогорье открывает для неприятеля, атакующего с юго-востока, из степи, ворота в эту крепость по имени «Сталинград». Если русские выдвинутся на этот рубеж, «котел» может дать трещину.

У полковника грубые манеры. То и дело он с силой тычет кулаком в спину водителя, подгоняя его и заставляя гнать машину, не разбирая дороги. На месте слияния ручья с Червленой возведена полуметровой высоты насыпь, защищающая поселки Кравцов и Цыбенко, которые расположены на правом берегу. А дно долины кишит коричневыми фигурками румын, которых легко можно определить по высоким каракулевым шапкам. Беспорядочно отступая, они бегут, поднимаясь вверх по шоссе как раз навстречу автомобилю.

По латунным лепесткам, пришитым сверху на погонах, Виссе узнает румынских офицеров, которые возглавляют эту «гонку», подавая пример своим солдатам.

Полковник приказывает водителю остановиться и поставить машину поперек дороги. Выпрямившись во весь рост, размеренным шагом в сопровождении Виссе и Станческу он идет прямо посредине шоссе навстречу приближающимся румынам. Те же, завидев его, сразу приостанавливают бегство. Одни поворачивают назад и пытаются, опасаясь полковника больше, чем противника, бежать обратно, но напирающие сзади мешают.

Остановившись, полковник движением указательного пальца подзывает румынского фельдфебеля.

Бедняга, дрожа от страха, подходит ближе, принимает стойку «смирно», которую полковник много раз поправляет пока не находит ее безупречной. Только после этого он обращается к фельдфебелю. Не понимая по-румынски, Виссе определяет по интонации, о чем говорит полковник. Голос его коварно — приветлив.

— Почему ты так трясешься, стоя передо мной? Ты же знаешь, что я люблю своих солдат как отец — или это не так?

Фельдфебель отвечает утвердительно, с большим трудом скрывая страх.

— Бояться меня должны только неудачники и трусы. Но ты ведь к таким не относишься, сын мой?

Фельдфебель молчит, продолжая дрожать. На почтительном расстоянии собираются солдаты и офицеры. Последние, возглавлявшие бегущих, при виде полковника пытаются, рассыпая угрозы, воздействовать на своих подчиненных, собрать их вместе и заставить продолжать движение дальше походным строем.

— Тебе ведь известен приказ, согласно которому солдату запрещено отступать даже на шаг под натиском противника?

В ответ румынский фельдфебель что-то невнятно бормочет, и кажется, что полковник внимательно вслушивается в этот лепет.

— А то, что за невыполнение данного приказа могут повесить, — ты знаешь? — Грубым жестом полковник изображает, как вешают жертву. — Кто же тебе все-таки отдал приказ отступать? Ведь то, что такой бравый солдат, как ты, действует в нарушение приказа и трусливо бежит от русского Ивана, — это я никак не могу допустить. Или все же?

Фельдфебеля охватил панический страх. Отчаянно жестикулируя, он выкладывает все, что знает, и указывает то и дело в сторону офицеров.