Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 5 Страница 59

Это означало, что непосредственно на самой АЭС не только будут совместно вырабатываться методы и способы дезактивации агрегатов, зданий и территории станции единым Комитетом (НТК), но и сама организация и проведение всех работ будут под жесточайшим контролем. Что же касается секторов загрязненной зоны, а также строительства гидротехнических сооружений в бассейне реки Припяти, то эти работы полностью зависели от Министерства обороны и мы проводили их самостоятельно, в соответствии с поставленными Правительственной комиссией задачами. Там же выполнялось и задание по ведению повседневной радиационной разведке.

Когда все работы приняли системный характер, а прибывшие в район катастрофы войска наших Вооруженных Сил были уже в основном капитально устроены по форме лагерного расположения (но оно почти не отличалось от хороших стационарных военных городков), я стал подумывать о перемещении Научного центра поближе и к Чернобылю и к штабу Киевского военного округа. Было перебрано несколько вариантов. После рекогносцировок остановился на доме отдыха «Ирпень». Приняв решение и согласовав его с руководством Украины и Киевского военного округа, а также доложив в Генштаб и получив одобрение, я отдал все необходимые распоряжения.

Жаль, конечно, что я лично не помог Научному центру передислоцироваться и устроиться на новом месте, как в первый раз в Овруче, но на то возникли причины — мне надо было возвращаться в Афганистан. Там с приходом жаркого лета наступила и пора жарких схваток.

Но чтобы покончить рассказ о чернобыльской эпопее, я должен сообщить читателю, что, улетев в конце июля из Чернобыля в Кабул для решения задач в Афганистане, я в конце сентября вернулся обратно и пробыл там весь октябрь. Дело в том, что с наступлением зимы возникли новые проблемы: надо было завершить обустройство войск на зиму, создать необходимые запасы для жизни и деятельности войск, разработать методику ведения зимних работ по дезактивации, уточнить все планы на зиму. Наконец, внести необходимые изменения в планы взаимодействия.

Моя осенняя поездка началась с неприятностей. В 1986 году осень стояла холодная, дождливая, что для радиационной обстановки хорошо, а для людей — плохо. По прилету из Кабула в Чернобыль мне доложили, что прибывший месяц назад (это уже без меня) из Прибалтики полк химзащиты «бунтует». Точнее, у личного состава очень плохое настроение, крайне негативные высказывания, полк плохо устроен, обеспечен, в связи с чем требуются экстренные меры. Я приказал на следующий день, независимо от погоды, отменить все работы и к 10.00 построить весь полк к моему прилету. Буду с ними говорить.

Утром следующего дня — обложной дождь. Видимость плохая. Но мы полетели. В установленное время полк был построен.

Я вышел из вертолета и направился к полку. К сожалению, только в это время понял, что сделал ошибку, которую уже нельзя было поправить: не взял даже легкой плащ-накидки, а одет был в легкое, афганского (и чернобыльского) типа обмундирование, под которым, кроме майки и трусов, ничего не было, плюс полусапожки и фуражка.

Дождь моросил капитально, то усиливаясь, то сдерживая свой напор. Командир полка доложил, я поздоровался громко и четко, но услышал вялый, несогласованный ответ. Командир полка, как бы извиняясь, начал говорить мне, что вынужден всех одеть, так как холодно, всего плюс два-три градуса. Действительно, личный состав был одет в шинели. Сверху на шинели солдаты надели резиновые плащи из комплекта химзащиты, на головы подняли капюшоны, а на ногах — резиновые сапоги. В таком одеянии их никакой дождь, никакой холод не проймет. Я же на этом фоне выглядел довольно странно — приблизительно как купальщик на берегу моря в зимнюю холодную, штурмовую погоду.

Но отступать было некуда. Я сказал о том, что вчера только прилетел из Афганистана и мне доложили ряд писем из полка, в которых солдаты жалуются на бытовые условия и высказывают ряд пожеланий. В связи с этим я заметил, что сначала хочу высказаться по общим и известным мне частным проблемам, а затем, после общего разговора, готов принять персонально каждого, у кого есть вопросы, вот в той большой палатке (я показал, какую именно пал атку имею в виду). «Поскольку здесь работал несколько месяцев, с обстановкой знаком, все проблемы мне известны, мы их, конечно, разрешим, — заметил я. —   Но я хотел бы обратить внимание личного состава полка на следующее».

И далее я подробно рассказал об обстановке в стране, о том, что народ включился в перестройку с надеждой на лучшее. К сожалению, мы еще не развязали афганский узел, но не теряем надежды. А вот чернобыльская трагедия добавила нам забот, она требует от нас сплочения и мобилизации всех усилий, чтобы бороться с бедой сообща.

Тут из строя послышался выкрик, но я его решительно пресек. Затем еще один демагог начал рассуждать: «Все, что здесь делается, это не наше дело, наше дело в Прибалтике». Я его вывел из строя, поставил рядом и разложил по полочкам перед строем: «А если бы эта беда случилась не на украинской АЭС, а на литовской, не дай Бог? Что, народы Советского Союза, в том числе Украины, были бы в стороне? Нет, конечно, как и сейчас здесь, в Чернобыле, так и в любом случае мы будем действовать только вместе».

И в таком духе мы почти два часа беседовали под дождем. Раскрутив себя внутренне до предела, я не чувствовал «собачьего» холода. На мне не осталось сухой ни одной ниточки, вода с меня буквально лилась. Фуражка стала пудовой, а из сапожек с каждым моим шагом (я, высказываясь, расхаживал вдоль строя) «выстреливали» струи воды.

Я ходил, говорил и одновременно думал о своих подчиненных, которые прилетели со мной и стояли в отдалении группой, напялив на себя плащи химзащиты: неужели нельзя сообразить, что надо хоть для приличия предложить мне плащ. Однако, видимо, из опасения «испортить обедню», никто ко мне не подходил; когда я говорю перед строем — лучше меня не трогать. И это правильно.

Закончив свою тираду, я еще раз напомнил, где буду вести прием по личным вопросам, и пообещал принять необходимые меры. Однако указал, что и личный состав полка тоже должен постараться, в том числе и о своем благоустройстве.

После этого дал команду развести полк по подразделениям, а сам отправился в большую палатку. Там было тепло — «работали» сразу две печки. Несмотря на присутствие солдат и офицеров, я снял фуражку и повесил недалеко от печки, чтобы стекла вода. Расстегнул «молнии» и снял сапожки, демонстративно вылил из них воду, выжал и, пододвинув табуретку, поставил их так, чтобы они сохли. Снял и выжал носки и тоже устроил их рядом с сапогами. Дал команду (сами не догадаются), чтобы принесли два солдатских полотенца. Снял вначале куртку, а затем майку, выжал и их. Куртку и одно полотенце отдал солдату, чтобы он, протирая, ее просушивал. Сам же как следует до пояса растерся. Затем этим же полотенцем протер брюки. Сразу полегчало.

Стал одеваться. Кто-то подал мне сухую тельняшку. Я посмотрел — сержант, улыбается, немного покраснел. А может, мне показалось. В палатке уже было не тепло, а жарко: народу набилось полно. Я поблагодарил его и пожал руку. Надел тельняшку, затем мокрые носки и полусапожки. Надел теперь уже полусухую куртку. Принесли большую кружку крепкого, сладкого, горячего чая. Я сел на табуретку у стола и, обжигаясь, стал попивать этот изумительный напиток. Вокруг в ожидании беседы толпились солдаты и сержанты.

Закончив все процедуры, я усадил к столу своих офицеров и приказал записывать все наши беседы, обратив особое внимание на фамилию, имя и отчество заявителя, его адрес, суть вопроса и принятые мною решения. Объявил это громко, чтобы все знали, как все будет организовано. Добавил, чтобы заявители стали в определенной мной последовательности. При этом полковое руководство отсутствовало, чтобы не стеснять своим присутствием тех, кто хотел бы сделать заявление в их адрес.

И так, не присаживаясь, я провел еще четыре часа. Личный состав попеременно ходил на обед и возвращался, а мы продолжали прием по личным вопросам. Считаю, что это возымело действие. Хотя полк был в целом с «гнильцой» — почти все были призваны из запаса, ощущалось уже и дуновение лжедемократии (этот процесс в Прибалтике начался раньше, чем в остальных районах страны). Командование полка — особенно командир полка, заместитель по политчасти и начальник тыла — было крайне неорганизованное, а ведь решение многих вопросов зависело непосредственно от них.

Под конец состоялись встречи по личным вопросам и с некоторыми офицерами. Разговор получился хороший. В заключение я встретился с командованием полка и командирами батальонов. Откровенно сказал, что многое зависит от них самих, поэтому они обязаны в течение десяти дней обустроить полк и только после этого приступить к работам (полк оперативно подчинялся Прикарпатскому военному округу). Понимая, что в лице командира имею дело с крайне неорганизованным человеком, я приказал временно передать дела начальнику штаба полка, который произвел впечатление делового и способного офицера. «А завтра, — заметил я, — окончательно объявлю вашу судьбу». Начальника тыла и заместителя командира по политчасти, у которых было много упущений, строго предупредил, что через неделю проверю, как они поправляют дела. А остальным офицерам сказал, чтобы они не отгораживались от солдат, тем более таких, как у них, — семейных, которым в основном тридцать и за тридцать лет. С ними надо работать особо.