Мицос Александропулос - Ночи и рассветы Страница 59

— Мне кажется, — обратился к Антони Квейль, — что Космас относится теперь к миссии и, как все переводчики, должен жить у нас.

— Разумеется! Что скажете, Космас? У нас вам будет неплохо!

— О, нисколько не сомневаюсь! Но я предпочел бы остаться в действующей части.

Лейтенант Уоррен понимающе улыбнулся.

— Ваше желание можно только приветствовать. Давно вы в горах?

— Всего несколько дней.

— Оно и чувствуется, — вставил Квейль. — Иначе не рвались бы в бой. Знаете, что творится сейчас на передовой?

— Нужно же кому-нибудь воевать! — снова улыбнулся Уоррен.

Квейль не ответил. Паола, бесшумная, гибкая, предупредительная, принесла сладкое, а потом кофе. Антони глянул на часы.

— Пора идти!

Вместе с Антони и Квейлем Космас встал из-за стола. Прощаясь, Уоррен дружески пожал ему руку.

— Я очень рад нашей встрече!

— Раз уж вы к нам заглянули, — сказал Спирос Квейлю, — я хотел бы вернуться к нашему недавнему разговору на дороге. Обстановка осложняется, но все можно поправить, если союзники сдержат свои обещания. Вот эти телеграммы, — Спирос поднял со стола толстую пачку бланков, — мы получили из наших частей за один только день. Мало того — нам ежеминутно звонят, требуют оружия, боеприпасов… Что мы им пошлем?

Майор Квейль сокрушенно покачал головой и кисло улыбнулся.

— Вот уж не думал, что поручение, с которым я приехал, окажется таким сложным. Меня уполномочили не дать, а взять у вас оружие…

Спирос терпеливо ждал, пока Квейль выскажется до конца. Зато генерал вспыхнул:

— Спроси-ка, что он хочет сказать?

— В районе Лукавицы ЭЛАС разоружил отряд майора Андреаса Вардиса. ЭДЕС протестует против этих незаконных действий и просит союзников принять на себя роль арбитра. Ознакомившись с обстоятельствами дела и посоветовавшись с Каиром, английская миссия считает, что требование ЭДЕС справедливо.

— А каково ваше мнение? — спросил Спирос. — Вы, как непосредственный свидетель, можете быть весьма компетентным судьей. Кто разогнал части ЭДЕС? Конечно, не ЭЛАС! Они сами разбежались после первой же атаки немцев.

— Вернее, имело место и то, и другое, — усмехнулся Квейль, — Вы не можете отрицать, что разоружали их…

— Многие офицеры и солдаты ЭДЕС сами сдавали оружие. Они разбегались по домам, и мы пропустили их через свою территорию, хотя имели полное право судить за дезертирство. Тех, кто пожелал воевать вместе с нами, мы приняли. Они находятся в действующих частях.

— Вот о них-то как раз и речь! Они должны снова вернуться в ЭДЕС. Командование ЭДЕС поручило майору Вардису собрать их и встать во главе нового соединения.

— Если бы майор Вардис захотел вернуться в ЭДЕС, препятствовать ему никто не стал бы. Но он решил остаться. Майор убежден, что его место в ЭЛАС.

— Я с ним согласен, — заметил Антони. — В создавшейся обстановке его выбор был, безусловно, правильным.

— И все же, — сухо сказал Квейль, — я обязан разобраться в этом лично. Прошу вас, пригласите Вардиса в английскую миссию.

— Хорошо, — кивнул головой генерал, — сегодня же свяжусь с Вардисом и попрошу его в ближайшие дни заехать на Астрас.

Англичане поднялись. Прощаясь, Антони заверил генерала, что засыплет Каир телеграммами и в конце концов оружие пришлют. «Для меня это уже вопрос чести», — сказал Антони, и на генерала эти слова произвели хорошее впечатление.

— Я, кажется, начинаю верить, что этот Антони порядочный человек.

В слово «порядочный» генерал вкладывал очень большой смысл. Гораздо больший, чем принято. Оно вмещало в себя все достоинства, которыми должен обладать хороший боевой друг, и прежде всего прямоту и бескорыстность.

— Откуда я знаю! — откликнулся Спирос. — После истории с Томпсоном я решил не делать поспешных выводов.

— Нашел с кем сравнить! — фыркнул генерал.

— Кто такой Томпсон? — поинтересовался Космас.

— Предшественник Антони. Пробыл у нас в дивизии несколько месяцев. Не знаю, что думал о нем Спирос, а я, честно говоря, считал его лучшим своим другом. И все было хорошо, пока в один прекрасный день к нам не попала его зашифрованная телеграмма. Расшифровали мы ее и узнали, что вместо оружия Томпсон запрашивал взвод парашютистов. Просил, чтобы выбрали ночь потемнее и чтоб десантники имели при себе ножи.

— Зачем?

— Чтобы перерезать нас, как туземных вождей! Кто знает, сколько несчастных на его совести!

— Ну, а чем это кончилось?

— Мы заявили протест. Томпсона отозвали в Каир. У нас он был капитаном, а там стал майором.

Развязка истории была неожиданной, и генерал закончил ее басовитым хохотком. Вместе с ним смеялся и Спирос.

— Ничего удивительного, если наш Антони скоро станет подполковником!

— Ну, нет! Антони из другого теста. Он выглядит порядочным человеком.

По правде говоря, Космасу тоже понравился Антони, во всяком случае, больше, чем Квейль.

— Вы правы, — согласился Спирос, — разница между ними есть. Но боюсь, что эта разница — в тактике…

Из соседней комнаты его позвали к телефону. Едва Спирос вышел, дверь снова отворилась и на пороге появилась белокурая стройная девушка в партизанской форме. Она приложила руку к пилотке и поздоровалась с генералом.

— О, добро пожаловать, Элефтерия! — обрадовался генерал. — Иди-ка сюда, Космас, я познакомлю тебя с самой славной девушкой нашей дивизии!

— Да мы уже знакомы! — улыбнулся Космас. — Вместе ночевали!

Он обернулся к генералу и встретился с его удивленным, строгим взглядом.

IV

На большом камне у входа в казарму сидел и грелся на солнышке Керавнос. Он чистил револьвер.

— Привет афинянину! Куда ты запропастился? С самого утра о тебе спрашиваю: не видали, не слыхали? Начал уже опасаться, не зацепила ли тебя какая шальная пуля. Жаль, думаю, хороший револьвер пропадет.

— Когда же вы пришли? Ночью?

— Ночью. Вздремнули часок и снова уходим. Будь здоров!

— Куда?

— До шоссе…

— Я тоже с вами!

— Отпросишься — возьму.

— Отпрошусь! Когда выходим?

— Часа через два. Если только связной не задержит…

Связной Керавноса пропал еще с ночи. Ему поручили конвоировать пленных немцев, и, по всем расчетам, в деревню они должны были явиться к утру…

— Иди себе с богом, — благословил Космаса генерал. — Скажем Антони, что ты уехал, и приостановим на денек-другой эту говорильню. Вернешься — тогда все сразу и обсудим…

На пути в казарму Космас встретился с Уорреном. Уоррен был верхом на лошади. Космас плохо разбирался в лошадях, но этой лошадью нельзя было не залюбоваться. Темно-рыжая, с белой звездой на лбу и белыми чулочками над каждым копытом, с густой гривой и гладкой, холеной шерстью. Сытая, породистая, как и всадник. Странно, неуместно выглядели они на фоне дикого горного пейзажа и убогой деревушки, куда забросила их судьба. Гордо подняв голову, раздувая ноздри, лошадь нервно перебирала ногами — того и гляди сорвется со скалы и стремительной стрелой пронесется над равниной. Уоррен, напротив, был спокоен и приветлив, как юный дьякон.

— Учусь верховой езде, — весело сказал он Космасу. — Жаль, место не очень подходящее.

— Чуточку терпения! Скоро спустимся в долину.

— Непременно! Вы здесь новичок и, наверно, скучаете? — Уоррен хотел соскочить на землю, но лошадь поднялась на дыбы, и ему пришлось ухватиться за гриву.

— Скучаю? Конечно, нет! То есть не успел еще и, надеюсь, не успею. Постараюсь поскорее сбежать в часть. А там не до скуки.

— Да, там не заскучаешь… Зато в этой деревне… Заходите как-нибудь вечером. Поговорим, музыку послушаем. Заходите сегодня…

— Сегодня я иду с партизанами.

— Правда? — Уоррен натянул поводья. — Можно я пойду с вами? Я люблю приключения… Ваши партизаны замечательные парни… Мне очень хотелось бы пойти…

— А почему бы нет? Вот только разрешит ли Антони?

— Антони? — В голосе Уоррена послышалось удивление. — Разрешит! Когда мы выходим?

Космас не успел ему ответить. С другого конца деревни донеслись громкие крики. Оглушительно лая, туда устремились все собаки Астраса. По улицам бежали крестьяне и партизаны. Лошадь Уоррена рванулась и стремглав понеслась по склону.

Космас побежал следом. Сокращая путь, он перемахнул через несколько заборов. Окруженная толпой крестьян и партизан, в деревню входила странная процессия — трое раздетых донага немцев и связной Керавноса, тащивший на спине их одежду. Немцы ежились от холода и стыда. Их лица посинели, на теле проступали большие фиолетовые пятна.

Крестьянки, ругая связного, разбегались по домам. На улице появился рассерженный Керавнос.