Гюнтер Штайн - Ультиматум Страница 59

22

В ночь на 17 февраля к генералу армии Коневу стали поступать первые донесения о том, что противник вошел в соприкосновение с советскими частями западнее Шандеровки, и это недвусмысленно говорило, что окруженные решили вырваться из котла под покровом темноты.

На всем участке прорыва завязались ожесточенные бои. На одном только участке 346-го егерского полка погибло более трех тысяч немецких солдат и несколько сот — непосредственно в ближнем бою. 89-й гвардейский артиллерийский полк полностью расстрелял свой боезапас. Как только были выпущены последние снаряды, а оставшиеся в живых немцы, несмотря на огромные потери, пошли дальше, советские солдаты перешли в контратаку.

Без всякой артиллерийской подготовки и совершенно неожиданно некоторые немецкие части, двигавшиеся в голове контрнаступающих, в нескольких местах перешли через передовые позиции сдерживавших их советских войск. Тяжелой артиллерии русских пришлось временно замолчать, так как она не могла вести огонь, поскольку противник вошел в непосредственное соприкосновение с советскими частями. К тому же корректировать огонь артиллерии мешала метель, сильно снижавшая видимость.

Отдав необходимые указания наземным войскам, генерал армии Конев позвонил командующему 5-й воздушной армией генерал-полковнику Горюнову и, проинформировав его о сложившемся положении, приказал нанести бомбовый удар по гитлеровским колоннам ночными бомбардировщиками.

— Товарищ командующий, — ответил ему Горюнов, — у меня имеются только легкие ночные бомбардировщики! Например, триста двенадцатый дивизион легких ночных бомбардировщиков, но смогут ли они при таком буране пролететь сто пятьдесят километров до Шандеровки?

— А вот группа Штеммермана решила осуществить прорыв при этом буране, а если она решила прорваться, мне нужны бомбардировщики!

— Как только начнет светать, вышлем тяжелые.

— Мне самолеты нужны сейчас, генерал, немедленно! Вашей бомбардировкой вы одновременно сориентируете и огонь нашей артиллерии.

Горюнов вздохнул:

— Товарищ командующий, прошу вашего разрешения на вылет только добровольцам.

— Согласен.

Спустя десять минут стартовали восемнадцать По-2. Едва они долетели до цели и сбросили на войска противника свои бомбы, оказав поддержку советской тяжелой артиллерии, как открыли огонь изо всех стволов пушечная и реактивная артиллерия и минометы.

Вскоре после этого три танковые армии русских, сдерживавшие окруженного противника, расчленили среднюю и правую колонны прорывающихся, а затем и следовавшие за ними колонны.

Из-за холмов, из лощин и леса неожиданно выскочили конники генерала Селиванова.

На заснеженном поле появлялось все больше небольших серых бугорков. Их тут же заносило снегом. Лед на речках трещал и ломался под тяжестью тел. Немецкие солдаты, искавшие убежища в лощинах и балках, очень скоро оказались в них как в братских могилах, а окружающие лесочки превратились для них в настоящие кладбища.

В тылу наступавших советских танков, кавалерии и пехоты быстро росло число немецких солдат, которые сами сдались в плен или просто прекратили сопротивление. В серых шинелях и пестрых маскхалатах, в белых меховых куртках и меховых шапках, в валенках и хромовых сапогах, немецкие солдаты и офицеры увеличивали армию пленных. Здесь были солдаты, унтер-офицеры, фельдфебели, офицеры, но ни одного старшего офицера, ни одного генерала, ни одного крупного командира из группы генерала Штеммермана.

Когда об этом доложили Ивану Степановичу Коневу, он выскочил со своего КП и стал всматриваться в темную снежную пелену. Но рассмотреть что-нибудь в этой пляске бурана, в такой круговерти было невозможно. И даже «глаза» штаба, надежные разведчики, и те не могли ничего увидеть и внести хоть какую-то ясность. Не осталось никакого сомнения, что группа Штеммермана еще что-то замышляла. Она наступала без тяжелого оружия и, по-видимому, стянула свое высшее военное руководство в какое-то другое место. Но куда именно? И для чего?

Последние танки и самоходки танковой дивизии СС «Викинг» находились на берегу речушки юго-западнее Шандеровки. Туда-то и рвался теперь Герберт Отто Гилле. Не расставаясь с любимым стеком, он наблюдал за местностью из открытого люка командирского танка. Все населенные пункты и хутора он объезжал стороной, поглядывая то на карту, освещая ее фонариком, то на часы, оценивая расстояние и время. Нервы его были напряжены до предела. Он понимал, что если хочет прорваться, то должен действовать быстро и решительно.

По пути он встретил подразделения 258-го и 475-го гренадерских полков 112-й пехотной дивизии и 5-й артиллерийский полк, которые, как им и было приказано, выходили в район прорыва левой колонны, а также части 167, 389 и 72-й пехотных дивизий, продвигавшиеся в районы прорыва двух других колонн.

Гилле грубо отчитал командиров, как будто они были виноваты, что раньше времени вошли в соприкосновение с противником, и тут же уехал дальше. Он даже лишил себя удовольствия полностью показать свою власть как командующий. С того момента, как части покинули Шандеровку, они не имели никакой связи ни между собой, ни со штабом и, таким образом, были предоставлены самим себе и своему примитивному командованию. Группенфюрер СС Гилле понимал, что эту группировку ничем не спасти, и хотел отделаться от нее как можно скорее. Важнейшим оружием частей, участвовавших в операции без поддержки авиации, танков и артиллерии, была неожиданность, но сейчас они лишились и ее. Правда, это не особенно мешало личным планам Гилле. Первые части с марша должны были выйти в район исходных позиций, в которых, как они надеялись (на основании данных разведки), не было противника.

Но разведка была проведена не на должном уровне, и части совершенно неожиданно натолкнулись на сопротивление. В такое положение попали и правая и средняя колонны, тем самым они оттянули на себя внимание и силы противника, но сделали это раньше назначенного времени. В силу этого левая колонна, состоящая из дивизии СС «Викинг» и частей 112-й пехотной дивизии, которой теперь командовал полковник Фуке, отстала.

Гилле, однако, не стал ломать себе голову над тем, какие выводы из этого сделает для себя противник. Подобно своему высшему и высочайшему начальству, Гилле привык считать, что советское командование не способно принимать быстрые и твердые решения или разрабатывать планы до мельчайших деталей. Во всяком случае, Гилле отнюдь не старался попасть в Лисянку в числе первых, ему было важно первым доложить о проведении операции и получить награду, поскольку он являлся ее вдохновителем и исполнителем. Однако группенфюрера мало трогало, как будет проходить эта операция и каких она будет стоить жертв. Для него было важно, что именно он, а не кто-нибудь другой, своей железной рукой предотвратил капитуляцию и одновременно лишний раз продемонстрировал свою верность фюреру.

Но не только Гилле жаждал первым доложить в ОКБ о прорыве в Лисянку. Этого хотел и командир 42-го армейского корпуса генерал-лейтенант Теобальд Либ. Чтобы поддержать в нем эту надежду, Гилле подсунул Либу командование прорывом. Однако Гилле пришлось не по вкусу, когда он, прибыв в свою дивизию, увидел вместе с другими командирами в первом эшелоне в одном из танков (а их было не так уж много) и Либа. Но изменить что-либо Гилле уже не мог.

У себя в штабе Гилле коротко оценил последние донесения разведки. На участке прорыва дивизии пока еще было спокойно. Группенфюрер поспешно приказал частям занять исходные позиции.

В это время офицер, прибывший из штаба Фуке, доложил Гилле, что некоторые части 112-й пехотной дивизии еще не вышли в исходный район и потому не смогут уложиться во время, назначенное для начала прорыва. Группенфюрер тотчас же отослал офицера обратно, чтобы тот передал полковнику Фуке, что ему надлежит немедленно позаботиться о том, чтобы все его части находились в одном месте, а прорыв, учитывая создавшееся положение, будет отсрочен, но ни в коем случае не более чем на час. Как только офицер удалился, Гилле, нисколько не обеспокоенный положением дел у Фуке, отдал приказ на прорыв и залез в свой командирский танк.

Первый эшелон левой колонны прорыва, в которую входили танки, бронетранспортеры, грузовики, мотоциклы с колясками, штабные машины с сидевшими в них генералами и старшими офицерами, тронулся в путь. Следом за машинами продвигались пешие колонны.

Позиции двух других колонн, уже ведущих бои с противником правее этой колонны, остались чуть позади, как вдруг и эта колонна встретила сопротивление. Группенфюрер СС отдал приказ на атаку и повел танки вперед. Разобрать что-нибудь в этом хаосе при снежном буране было просто невозможно.

Вскоре сквозь темноту проступили контуры поросшего лесом холма, со склонов которого вели огонь противотанковые орудия. Один из танков получил прямое попадание. Позади него загорелись еще две машины. Гилле приказал по радио пехоте, которая, понеся первые потери, отошла в укрытие, вместе с танками второго эшелона обойти опасную высоту справа, придав пехоте для выполнения этого задания еще девять танков. Сам он с оставшимися танками стал во главе только что подошедшего третьего эшелона и повел его на обход холмов слева. Гилле видел, что местность там более холмистая, а длинную лощину можно использовать как надежное естественное укрытие.