Валерий Киселев - Непобежденные. Кровавое лето 1941 года Страница 6

– Товарищ командир, один, кажется, подбили, к лесу потянул, – к Васильчикову подбежал лейтенант Христенко, командир зенитно-пулеметной роты. – Разрешите сбегать, хвост дымный был, и сел недалеко, километра два, не больше.

– Давай, Христенко, и тащи его сюда, если живой.

Заметив, что младший политрук Иванов о чем-то разговаривает с бойцами своей батареи, замполит полка Васильчиков направился к ним. Младший политрук Иванов, или, как называли его друзья-артиллеристы, Женя, недавний выпускник военного училища, нравился Васильчикову. Энергичный, разговорчивый, не как некоторые, что двух слов не свяжут. На батарее его уважали, и за дело.

– Ну что, ребята, пошерстил нас немец? – спросил, подойдя, Васильчиков.

– Потерь на батарее нет, товарищ комиссар, все нормально, – ответил на одном выдохе младший политрук Иванов.

– Сержант Печенкин, расскажите, как действовали, – улыбнулся Васильчиков.

– Услышал команду «Воздух!», ну, соскочил с повозки – и в рожь. Сначала было, конечно, не по себе, особенно когда пулеметная очередь в нескольких метрах просвистела, но потом ничего, повернулся на спину и стрелял вместе со всеми. Кажется, даже лицо летчика видел. А в общем, ничего особенного, товарищ комиссар, – улыбнулся сержант.

– Ну, молодцы, ребята. Действовали правильно и без паники. Политрук, позаботьтесь, чтобы бойцы отдохнули. Лошадей и орудия замаскировать, но быть в готовности к маршу.

– А ночевать разве не здесь будем, товарищ комиссар? Опять топать? – послышался чей-то голос сзади.

– Пока задача была – прийти сюда, – уклончиво ответил Васильчиков. Он повернулся и зашагал по дороге к штабной машине.

– «Эмка» командира дивизии, товарищ полковник, – услышав шум мотора, выглянул из окна избы капитан Шапошников.

– Что тут у вас было? Опять бомбили? – устало спросил полковник Гришин, войдя в избу. – Дайте воды. – Сел на лавку у стола. – Все в сборе? – Поднял глаза на стоявших перед ним командиров, жадно выпил кружку воды. – Ставлю задачу. Все к карте. Противник форсировал Днепр. Да, уже, – сказал он, заметив удивленные взгляды окружающих. – Еще вчера утром, в районе Быхова. Положение там крайне сложное. Какими силами? Предположительно до дивизии. Сейчас накапливается на плацдарме. Нам приказано сбросить противника в Днепр… Людей накормили? Через… – Гришин посмотрел на часы, – час сорок подъем и – вперед. Смотрите маршрут полка, – отчеркнул карандашом по карте. – Двигаться в предбоевых порядках, батальонными колоннами. Артиллерии идти впереди, возможна встреча с танками. Итак, готовиться к маршу. Алексей Александрович, – повернулся Гришин к Яманову, которого он не видел с утра, и даже не удивился, что он тоже здесь, – выйдем покурить.

Встретился с удивленным взглядом Малинова, но ничего ему не сказал. Сели на чурбачки возле поленницы.

– Иван Тихонович, объясни, что за спешка идти на ночь глядя. – Яманов взмахнул папиросой. – Люди хоть и бодрятся, но устали, все же третьи сутки на ногах. Если бы завтра здесь день постоять, то дивизию, может быть, всю и собрали бы, а так – неужели по частям в бой вступать будем? И еще двадцать километров марша!

– Обстановка настолько тяжелая, что даже часы сейчас все решают, – нахмурился Гришин и жадно затянулся папиросой. – У Быхова одна наша дивизия, да и та растянута километров на пятьдесят. Да, переподчинили нас сорок пятому корпусу Магона, я тебе о нем рассказывал.

– А генерал Еремин где?

– По последним данным, подходит к Чаусам, но что там у него – неизвестно. Дивизия Скугарева выехала следом за ним, но еще ни одного полка не прибыло. О Владимирской дивизии вообще сведений никаких. Есть еще одна дивизия, сто тридцать вторая Полтавская генерала Бирюзова, но она только начала выгрузку в Чаусах. На завтра назначен общий контрудар, привлекается в общей сложности пять дивизий, но сил в них и на одну не будет. И попробуй сейчас организуй этот контрудар, на таком пространстве и в такой спешке. Гудериан нас ждать не будет. Если за эти два-три дня его здесь не сбросим в Днепр, выйдет танками на Варшавское шоссе и – прямиком на Кричев. У нас в дивизии хоть какой-то кулак. Маршал Тимошенко на нас в основном и надеется.

– Да, кулак… Пять батальонов пехоты. А участок какой? На нем и всей дивизии было бы слишком просторно. И где точный рубеж развертывания?

– Ну, давай еще уставы вспоминать! – Гришин, зло кусая губы, затушил папиросу каблуком сапога. – Пойдем еще раз все прикинем по карте, и я к Смолину и Малыху, а ты за работу. Подумай, кого здесь оставить из штаба, пусть встречает остальных. Пехоту с артиллерией по общему маршруту, а тылы здесь попридержим.

Оба вошли в избу. Капитан Шапошников как раз ставил задачи командирам батальонов и батарей. Вдруг за окнами послышался громкий смех и крики, по-немецки, но женские.

– Что там такое? Похлебаев, посмотрите, – попросил Шапошников.

Через минуту в избу, едва сдерживаясь от смеха, вбежал старший лейтенант Похлебаев:

– Летчика со сбитого самолета привели, вернее – летчицу!

– Вот это да… – Шапошников, едва сдерживая улыбку, посмотрел на полковника Гришина.

– Да такая нахалка – кусается, царапается, орет! Куда ее?

– А Потехин где? Сдайте ее ему, – распорядился Шапошников. Старший лейтенант госбезопасности Потехин был уполномоченным особого отдела в полку Малинова.

К полуночи 771-й стрелковый полк вышел из Сухарей, держа направление строго на юго-запад. На улицах села остались огромные копны из скаток и вещмешков – для скорости решено было все лишнее оставить на месте. Дорог был каждый час, поэтому пехота то и дело переходила на бег, ездовые не жалели вожжей, подгоняя свои упряжки с орудиями. Незаметно наступил рассвет, поднялось жаркое июльское солнце, а колонны полка без привалов проходили маленькие деревушки, стараясь миновать их быстрее и выйти на лесные дороги. Но с каждым часом темп марша падал, сказывались многосуточная усталость и бессонные ночи.

После полудня стал слышен гул боя, пока еще отдаленный и слабый. Несколько раз мимо колонн проезжала машина с командиром дивизии, словно торопя людей, но и к вечеру полк не вошел в соприкосновение с противником, хотя ушел от Сухарей больше чем на тридцать километров.

Полковник Гришин мысленно невольно радовался, что дивизия все еще не вступила в бой. Нетрудно было бы представить, что это за бой – прямо с марша. Объезжая колонны батальонов своей дивизии, он видел, как устали люди. Пехотинцы шли с мокрыми от пота спинами, с разводами соли на гимнастерках. Но все же и приятно было видеть, что колонны не растянулись, а шли компактно.

Вечером Гришин в какой-то деревушке встретил машину с командующим армией, он и сказал, что удар их корпуса не получился. Уточнить у него обстановку в деталях не удалось, генерал Ремизов сообщил только, что в контрударе приняло участие всего пять батальонов разных дивизий. Немцы наращивают силы на плацдарме, гонят через мосты на Днепре технику и в ближайшие часы главными силами могут двинуться вперед. Их разведгруппы на мотоциклах замечены были у станции Чаусы.

А к вечеру полковник Гришин узнал, что передовые части противника находятся всего в пяти-шести километрах от колонн его дивизии и между ними никаких других наших войск нет.

– Товарищ капитан, из первой роты сообщили, что лейтенант Шажок прибыл, – подбежал к Шапошникову лейтенант Денисенко, начальник связи полка.

– Давай его сюда скорее. – Шапошников вышел из колонны, сел у березы, вытер платком лоб.

Несмотря на закалку пехотинца, Александр Васильевич устал: на ногах несколько суток подряд, и, как нарочно, жара все эти дни стояла просто немилосердная.

Через несколько минут к Шапошникову на взмыленном коне подскакал лейтенант Шажок, командир взвода конной разведки. Он тяжело слез с коня, доложил о прибытии и пилоткой вытер мокрое от пота лицо.

– Ну и жара… Эх, хоть посидеть на травке…

– Люди у тебя где? – спросил его Шапошников.

– Там, на лужайке. Потерь нет. Плохо дело, товарищ капитан. Плацдарм немцы захватили уже километров двадцать по фронту, все деревни забиты техникой.

– Ты рассказывай, что сам видел.

– Наших там почти нет, кое-где держатся по роте, не больше. И сплошной линии обороны нет, промежутки очень большие. То, что я видел сам с ребятами, это одних танков не менее трехсот единиц, несколько отрядов по тридцать-пятьдесят единиц. Артиллерии у них, правда, мало…

– Ну, триста! Как ты их считал? Не спутал танки с бронемашинами?

– Может быть, где-то и спутал, но считали в основном танки. Много грузовиков, мотоциклистов – трещат на все окрестности.

– Покажи по карте.

Шажок всмотрелся в названия деревень и начертания лесных дорог.

– Здесь и вот здесь стояло примерно по тридцать танков, а тут видели колонну в двадцать танков. Несколько раз опрашивали беженцев. Один дед сам видел переправу, говорит, что позавчера по ней за день прошло не менее полусотни танков. Проверить его сведения было невозможно, но и не поверить ему я не мог. В итоге, даже если мы что-то и подсчитали дважды, триста танков, как самое малое, есть. Товарищ капитан, не сегодня завтра они рванут. Мотоциклисты вообще по дорогам гоняют, как у себя в Германии, в одних трусах.