Баурджан Момыш-улы - За нами Москва. Записки офицера. Страница 6

— Может быть, по-твоему, весь батальон к награде представить? — иронически спросил я.

— А почему бы и нет? — с обидой в голосе ответил он. — Ты, комбат, всегда...

— Нет, Толстунов, нет! Если кто хорошо действовал в бою, — перебил я его, — так он обязан так воевать! Ему за это не только награду, а и спасибо не скажу, потому что он обязан честно и хорошо выполнять свой долг...

— Как ты странно рассуждаешь, комбат! — возмутился Толстунов.

— Нет, не странно. Мы все время отступаем, оставляя свои позиции... за что же представлять?! За то, что мы отступаем? — крикнул я.

Толстунов замигал, растерялся и, смотря мне прямо в глаза, сказал:

— Ну, если так думаешь, так и доложи генералу.

— Доложил, — ответил я ему, — но он говорит, что солдат ждет теплого слова за честную службу, что проявленное каждым мужество в бою следует отметить... Ну, и в заключение приказал представить.

— Значит, так и надо, раз приказал, — сказал Толстунов и примирительно добавил: — Ведь генерал третью войну воюет, ему лучше знать, чем нам с тобой, что должно и что не должно...

— Я хочу понять, как и за что представлять. Может быть, ты мне объяснишь это...

— Назад! Тудыть твою!.. — вдруг закричал спросонья Краев, потрясая кулаком. — Я вам дам по деревням харчи искать! — Открыв глаза и увидев нас с Толстуновым, он растерянно огляделся вокруг.

— Вы на кого так, Краев?

— Да, товарищ комбат, эти окружении опять хотели разойтись, — ответил Краев хриплым, заспанным голосом.

Мы с Толстуновым засмеялись. Краев, натягивая сапог, ворчал себе под нос:

— Они мне всю дорогу кровь портили, аж здесь приснились. Особенно этот, пограничник.

— Он, товарищ лейтенант, приходил сюда, — сказал Краеву Синченко. — Перед уходом просил вам привет и благодарность передать и очень жалел, что вы спали.

— Ну, бог с ними, пусть идут дальше, — сказал Краев.

— Как, по-вашему, Краев, у нас герои есть? — спросил я.

— Как же, товарищ комбат! Есть, и немало. К примеру, взять бойца Блоху, чем не герой? А?

...Небо, словно опрокинувшийся котел, нависло над землей и лило проливным дождем. Вокруг было темно, издали доносились звуки канонады. Мы спешно строились на улице Возмища...

Ночь

Филимонов со средствами усиления давно оторвался от нашего батальона в направлении Иванково.

Батальон, меся грязь, шагал по проселку. Позади чернели купола церквей, башни колоколен. Вскоре их затянула мгла. Усилился ветер. Но дождь стал утихать.

Не слышно было рокота боя. Казалось, все замерло под Волоколамском.

Я шел в голове колонны рядом с командиром третьей роты лейтенантом Поповым, человеком среднего роста, чуть сутуловатым крепышом.

Темнота действовала на меня угнетающе: где-то во мгле перед нами противник. Не сбился ли Филимонов о пути?..

Вдруг я услышал позади топот коней. На миг топот смолк.

— Где командир батальона?

По голосу я узнал майора Аверинова и откликнулся.

— Далеконько вы ушли, — сказал майор, слезая с коня. — Приказано идти не в Иванково, а в Тимково. Занять Тимково, Тимковскую гору, и держаться.

— Первая рота со средствами усиления, наверное, уже на подступах к Иванкову.

— Придется ее вернуть. Ничего не поделаешь, — ответил майор.

— Да... В такую темноту менять направление... — вырвалось у меня.

— Поворачивайте сейчас же, — приказал майор, — время не терпит.

— Я не отделением командую. Поворачивать батальон в ночном марше не так-то легко...

— Мое дело передать вам приказание...

— Мне нужно часа два времени. Я не могу бросать людей мелкими группами в неизвестность, в темноту...

— Так я и доложу, — угрожающе крикнул майор.

— До свидания, товарищ майор.

Майор в сопровождении двух конников поскакал обратно.

За свою несдержанность в разговоре с майором в присутствии Попова я был впоследствии сурово наказан.

Вынужденный ночной привал. Бойцы присели на побитую заморозками мокрую траву у обочины дороги. Нудно моросил мелкий, будто сеющийся сквозь сито дождь. Кругом тихо и темно. Филимонов впереди, мы с двумя ротами стоим здесь, обоз и взвод связи где-то в пути — батальон разорван на три части. Все это из-за поспешности штаба дивизии.

— Поднимайте батальон по тревоге, выступайте в направлении Иванково. Задачу получите на марше, — говорил мне Гофман. — Выступайте налегке, обоз отправим, вслед за вами, — добавил он уходя.

— К Иванкову подходят немцы. Приказано форсированным маршем опередить противника... — сказал мне майор Аверинов.

— Командир первой роты лейтенант Филимонов, вашу роту с двумя станковыми пулеметами, двумя орудиями ПТО, батареей артполка назначаю в ГПЗ1. Форсированным маршем двигаться по маршруту В. Л. М. К... часу с ходу захватить Иванково и закрепиться до подхода батальона, — приказал я Филимонову.

Все это было совсем недавно, когда до сумерек оставалось больше часа, но непрекращающийся обложной дождь, исчерна-серое низкое небо делали день мрачным, а роты шли по расползающейся под ногами вязкой грязи незамещенных деревенских улиц.

Потом мы вышли на шоссе, передвигались ровными быстрыми шагами, затем вступили в темный тихий город. Помнится, кое-где сквозь незавешенное окно был виден тусклый свет лампы, в одном из переулков я заметил россыпь огоньков самокруток.

— Какое-то недисциплинированное подразделение на привале, — сказал я Рахимову, указывая на огоньки. — Нашим не сметь курить!

Все это было совсем недавно.

За какие-нибудь два-три часа батальон разорвали на три части. А теперь его собрать нелегко. Но надо действовать. Размышлять некогда. Надо немедленно послать за Филимоновым (он со средствами усиления составлял почти половину нашего батальона). Его надо вернуть. Как он бежал туда, так пусть бежит и обратно.

Но «Арыган атка камшынын сабыда ауыр»2.

А моих теперь и тяжесть иглы может сбить с ног...

Всякий казах любит промчаться верхом. А нашему Джалмухаммету Бозжанову — политруку пехоты — с самого начала войны не часто выпадал случай вложить ногу в стремена, натянуть поводья. Он всегда с восторгом и детской завистью смотрел, когда я посылал Лысанку с места в галоп. Иногда подбегал и гладил морду и шею запыхавшейся лошади, водил ее за узду и что-то успокаивающе говорил ей.

Бозжанов на Лысанке, Синченко на Гнедом помчались вдогонку Филимонову. Я остался без коня и коновода.

Когда время не терпит, командира выручает «спеши с умом», когда глаз не видит, — топографическая карта.

Мы с командирами вошли в первую попавшуюся избушку.

Она оказалась пустой, отдавало запахом лекарств. Рахимов навел луч карманного фонарика на углы комнаты: на полочках отсвечивали какие-то склянки, бутылки.

— Видимо, товарищ комбат, мы попали в аптеку местного ветеринарного пункта, — сказал он.

Я вынул из планшета карту.

Коричневые линии на карте показывали рельеф местности.

Левый берег реки Ламы круто возвышался над правым, и далее подъем плавно сходил на нет, а линия, обозначавшая вершину, представляла собой почти правильный эллипс площадью около полутора-двух квадратных километров. Далее спуск был отлогим; в конце спуска сидела «муха» с надписью «Тимково».

Эту высоту с отметкой «240,3» местные жители, никогда не видавшие настоящей горы, называли «Горой Тимково», как и любую сопку (в нашем, казахском понятии) под Москвой величают «горой». Эта «гора» действительно возвышалась (по-военному — господствовала) над окрестностью.

— Где противник, что за противник — мы не знаем, — начал я. — Местность знаем по этой карте; местность, конечно, не освещена фонариком, как эта карта. Она не ровная, как поверхность этой карты, следовательно, и местности толком не знаем. Единственный наш помощник — это компас. Пойдем на Тимково в расчлененном строю рот, повзводно, углом вперед, по намеченным азимутам. Впереди пойдет Попов как ГПЗ, остальные силы батальона двинутся, как только прибудет Филимонов. Давайте наметим азимуты... Так идти до встречи с противником, который, будем надеяться, даст знать о себе. Попову занять Тимково, Филимонову — Н. X., Краеву — Т. С., закрепиться, а дальше увидим, что покажет утро... Лейтенант Попов!

— Слушаю, товарищ комбат! — Попов делает шаг вперед, четко, каблук к каблуку, несмотря на грязь, приставляет ногу.

Его политрук, долговязый Еникеев, ссутулившись, стоит в углу; поясной ремень нелепо стягивает плохо пригнанную мокрую шинель.

— Вам понятно?

— Понятно, товарищ комбат.

— Сверьте вашу карту, — говорю ему, передавая свою карту Рахимову. — Поужинайте и через пятнадцать минут выступайте.

Выйдя на улицу, я услышал голос младшего лейтенанта Степанова, командира взвода связи нашего батальона. Он кого-то спрашивал: