Анатолий Белинский - Дорогами войны. 1941-1945 Страница 6

Из осевшей горы показалась корма с винтом, люди… Человек семь успел ухватить подбежавший катер МО. Это все, что осталось от команды и от трехсот пассажиров-гангутцев.

Утром узнаем: ночью отстал и подорвался на мине тральщик «Менжинский»… Страшная арифметика: за один переход погибли два корабля… И семьсот командиров и красно-флотцев – молодых, сильных, здоровых! И все же – корабли нашего отряда высаживают в Сууркюле полторы тысячи бойцов! Дальнейший их путь – Кронштадт, Ленинград.

Снова – на Ханко! Вся музыка знакомая – самолет, мины, обстрел – повторяется. И шторм. Жестокий. Треплет нас, конвой растягивается.

– Сигнальщик! На ТЩ «Клюз»: форсировать ход!

Ответ: «Не могу». Потом тральщик швырнуло волной в сторону, и мне не видно, что он там еще пишет.

– Почему не читаешь, в бога… Застрелю! – орет Гриша и тычет мне пистолет в затылок.

– Стреляй, дурак! – я поворачиваюсь лицом к пистолету. В это время из штурманской выходят командир отряда Белков, Рабинович и Жоралейтенант… Неистовый кацо враз успокаивается.

…На обратном пути отстал и подорвался на мине ТЩ «Клюз». Спасенных нет.

Письмо

Здравствуйте, Нина! Я – Шура. Помните? В Новый год в Толмачеве вы меня по голове гладили, успокаивали, когда одиночеством заболел… Простите, что пишу ни с того, ни с сего – больше мне писать сейчас некому. Да тут у нас, у борта корабля, сидит на пирсе дядя Коля, рабочий с «Севкабеля». Он здесь помогал корабли размагничивать. А сейчас он уйдет на катере в Кронштадт, в Ленинград. Ленинград… Как далеко это отсюда. Далеко не по расстоянию, а по тому… Мы сейчас готовимся… Не знаю, к чему. Все ребята пишут, а дядя Коля ждет.

Это, наверно, некрасиво – писать малознакомому человеку, который сам сейчас – голодный, под бомбами… Но я очень хочу, чтоб кто-то знал на свете, куда я подевался… Мы третий раз идем на Ханко, а в море – сплошные мины.

– Пижоны! – костит Петя Акентьев своих коллег-маслопупов со сторожевика «Коралл». – Жлоб на жлобе сидит и дрожит над собственной шкурой. У нас вон тоже трубки потекли, а мы идем.

Петя мешает мне сосредоточиться над «Цусимой» (самое время читать такие книги).

– Боцман! – донеслось из репродуктора. – На якорь…

Тихо снимаемся. Идем. В нашей струе – белый, камуфлированный транспорт «Минна», канонерская лодка «Волга», ТЩ «Ударник».

Час двадцать (опоздали финны! Или – мы?). Мяккиулото засекла высокий айсберг – «Минну». Лупит, лупит…

Пять двадцать.

– Справа сорок пять – работает маяк! – ору.

– Это Юссаре. Сейчас определимся, – обрадовался Жора-лейтенант.

– Маяк действует, значит, корабли противника где-то поблизости…

Не успел командир отряда Шевцов это договорить – вижу: четыре точки правее вспышек маячных.

– Справа шестьдесят – торпедные катера! – докладываем в один голос – Лобанов и я.

– Орудие… Осколочными…

Нет, это не катера – медленно приближаются, это что-то покрупнее. Фуррр! – снаряд, прямо по курсу. Второй – за кормой, у носа транспорта.

– Командир, выходите навстречу противнику, атакуйте, пока он нас… Сигнальщик! Сигнал: выхожу из строя, не следовать за мной. На «Волгу»: открыть огонь по кораблям противника! – командует командир отряда Шевцов.

– «Волга» на сигнал не ответила! Продолжает идти прежним курсом, – докладываю.

– Ладно. Сами управимся, пусть охраняет транспорт, – сказал Шевцов. Четыре вражеских сторожевика приближаются строем фронта, пристреливаясь к нам трассирующими. Трасса попала в наш верхний мостик. Убит телефонист. Бегу на кормовую с данными для стрельбы… Не успел подбежать… Крастыньш! Арнольд! (Опять он!) Попал!!! Горит коробка фашистов! Горит! Теперь только одно вражеское судно стреляет в нашу сторону – неровно, плохо. Остальные два сторожевика заняты тушением пожара. Пусть погреются.

…Ложимся на прежний курс. А наши тихоходы так наддали за это время, пока мы воевали, – настигли мы их перед самым последним поворотом на Ханко, у острова Руссаре. Ну, еще раз, здравствуй, многоуважаемая «Лайне»!

Здравствуй, Красный Гангут!

Дым. Дым глаза ест. Если б не ветер – только он и спасает. По всему рейду – от Руссаре до гавани – корабли: «Стойкий», «Славный», несколько базовых тральщиков и… громадный плавучий дворец – турбоэлектроход «И. Сталин».

Вслед за «Вирсайтисом» втягивается в начало гавани – мокрый и пуганый – наш отряд. Швартуемся на самом краешке стенки, – поближе к выходу, – не только чтобы при сильном обстреле отойти на рейд, а…

По специально проложенным рельсам слетают и слетают, кувыркаясь, в воду гавани вагоны, платформы, паровозы. Вот подъехал грузовик. Дверцы распахнуты, и задом… Успел ли шофер выскочить? Успел. Стоит встрепанный. На высокой скале, как памятник, – лошадь. Живая. Старшина пехотный левой рукой дает ей сухарь, а правой… пистолет… в ухо коняге…

Люди! При чем тут лошади?

Эвакуация.

Барахольщики шныряют по открытым пакгаузам. Климов, строевой из мобилизованных, тащит целую гору бушлатов, форменок.

– Куда тебе все это? – кричим. – Мать честная!

Климов:

– Придем в Кронштадт, попросите: «Дай бушлатик!» А я вам: «А этого (показывает на нос) не хотите?»

– Вы мародер, Климов, – совестит старика Жора-лейтенант. – Наполеон армию растерял по лабазам в Москве. Читали «Войну и мир»?

Нет, Климов такой ерундой, как чтение эпопеи «Война и мир», не занимался. Запихав в рундук и еще куда-то свою добычу, старик семенит на пирс.

Ждем погрузки.

Огненная ночь. Все горит. Взрывы. Корабли с рейда бабахают по передку. Последние часы обороны Гангута. Наши старослужащие, блюдя традиции флота, переодеваются во все чистое. Мы, салаги, смеемся: нас, грязных, морской шкипер не примет.

По рейду, в дыму, по крупной зыби, не переставая стрелять, маневрируют среди всплесков-разрывов эсминцы.

Буксиры подходят к ним, на ходу перегружают мешки, ящики… Ближе к вечеру, отрываясь постепенно от противника, придет на погрузку прикрытие. А вдруг… у них… на плечах…

Свои! Вот кто-то, из наших корабельных, громко зашептал, показывая на командира в краснофлотском бушлате, наброшенном на китель.

– Гранин это, ребята, Гранин!

Мы с умилением смотрели на героя-руководителя дерзких гангутских десантников (19 островов захватили хлопцы у противника с начала войны!). Машинный старшина Данилушкин стал обстоятельно рассказывать, как в Финскую он чуть было не попал к Гранину в лыжный диверсионный отряд, но… Но тут пришлось прерваться Данилушкину – подъехала легковушка. Сам командир базы Кабанов прибыл на пирс – всеобщий любимец ханковцев, хоть и весьма строгих правил, говорят. Большенный какой! А брови!

Одно слово – генерал.

К нам гости. Артиллеристы железнодорожные. Спускаются на борт по трапу как-то застенчиво. Что вы, ребята! Будьте как дома. Двести сорок человек. Пушек не везут. Взорвали.

02.12.41. 18.55. Снег пошел…

Наверх, вы, товарищи…

Прощай, пылающий Гангут! Воистину красный. Прощай и ты, наша первая потеря у маяка Юссаре. Ты какзалог, что мы еще вернемся сюда. Пусть гранит будет пухом тебе, Богданов из Боровичей…

Командир отряда Шевцов ушел от нас на БТЩ «Гак» – он идет впереди, с тралами, вторым «Ударник», потом мы, за нами «Минна», буксиры. Замыкает конвой главная сила Гангута – эстонка «Лайне». Эсминцы и «Сталин» остались забрать последние тысячи.

Небо горит за кормой!

– По секторам смотреть! Что там у Юссаре?

– Ничего не видно, товарищ командир.

О, красавица вышла, луна. Мы – как на ладони. Надо бы спуститься поужинать, да кусок в горло не лезет – Богданова убитого вижу.

Спускаюсь в кубрик, раскрываю «Цусиму». Ну-ка, Алексей Силыч, свет Новиков-Прибой, что происходит сейчас у вас на «Орле»?..

Хриплый голос Вани Березкина:

– Саня! На вахту. Забыл?

– Иду, иду. Никак от книги не оторваться.

Набрасываю на плечи тулуп. Я на левом крыле мостика, Лобанов – на правом. Как всегда, ботинки у него не зашнурованы, шинель не застегнута:

Лобанов уже тонул, на танкере, в Таллиннском переходе.

Гриша смирный, притихший, стоит возле рулевого. Луна спряталась.

Огромное зарево заколыхалось по корме. Потом донесся протяжный гул.

Потом – еще, еще. Жора-лейтенант вышел из рубки:

– Это «Сталин»…

Молчим. Есть о чем помолчать. Снова – пламя и грохот. Мяккиулото (финская батарея) бьет по горящему турбоэлектроходу.

Ни «Ударника», ни БТЩ впереди: луна скрылась за тучу. Провожу по своему сектору биноклем…

– На левом траверзе – силуэт подводной лодки! В надводном положении! – кричу.

– Носовая… огонь!

Яша Румянцев, словно только и ждал этой Гришиной команды: гхах! Перезарядил: гхах! Попали, нет ли – не видать. И вдруг оттуда, от лодки – фуррр! И еще. Второй снаряд разорвался у самого нашего борта. Осколки искры высекли из Яшиной полубашни!