Евгений Мариинский - Я дрался на «Аэрокобре» Страница 6

— Слушай, Женька, правильно Федор говорит, — шепнул мне сидящий рядом Виктор. — Учись замечать все самолеты вдали, тогда они близко и подойти не сумеют.

— Выходит, Букчин прозевал? — так же тихо спросил я.

— Кто же его знает, что там было. Расскажут… — Королев посмотрел в сторону стоянки второй эскадрильи и заговорил о другом: — Главное, не вешать носа. Попало тебе первый раз — учись, смотри за воздухом. «Шмиты», они хорошо учат. Лучше любой школы. Был бы ученик хороший… А то у некоторых мандраж в коленках появился… У тебя тоже какая-то неуверенность вроде есть.

— Какая там неуверенность?! — я искренне удивился. После первого вылета, когда увидел подбитые «Кобры», у меня действительно сильно защемило на душе. Из второго вылета я сам привез пробоину и несколько царапин на ноге. И, как это ни странно, успокоился. Где-то в подсознании появилось чувство уверенности в том, что из-под огня «шмитов» можно уйти, что не каждая их очередь достигает цели. Понял, фашистам не так просто меня сбить. А сам? Вот в своих силах уверенности пока не было.

Виктор решил подтолкнуть меня на откровенный разговор.

— А что же тогда?

— Обидно просто. Все дерутся, бои ведут, а мы… А без боев какая уверенность может быть? За себя я не боюсь. А смогу ли сбить?

— Будут еще бои. Больше, чем нужно. Собьешь еще… Домой пишешь? — переменил тему разговора Виктор.

— Пишу… Только не пишу, что на фронте. Зачем маму волновать? Она там с двумя младшими мучается, есть нечего. Один на фронте. Самый старший то ли погиб в самом начале войны, то ли его не успели взять в армию, и он остался в Ананьеве, на оккупированной территории. В Одесской области. Граница там рядом была. Писем от него так и не получали. Зачем же маме еще из-за меня переживать?

— Н-да… А отец?

— Умер в сороковом… — я не хотел распространяться на эту тему и не уточнил, где и как умер отец.

К костру подошел Гулаев.и разговор с Королевым, к моей радости, прервался.

— Ну-ка, ребята, дайте погреться у вашего огонька, — возбужденно заговорил Гулаев. — А то ветер насквозь пробирает. У меня же нет такого реглана, как у тебя, Федор!

Небольшого роста, стремительный в движениях, с большим светло-русым казацким чубом, выпущенным из-под фуражки, он бесцеремонно потеснил летчиков и подсел к огню.

— Что, Николай, подраться пришлось? — спросил Архипенко у Гулаева.

— Пришлось! Вот если бы не Семен, то и меня бы сбили! Представляешь, он своим самолетом закрыл меня! Ему вся очередь досталась, а на моем самолете — ни одной пробоины. А ведь я видел этих «худых», мог бы и увернуться. Но тут как раз одного «лаптежника» сбил, второй в прицеле. Семену передаю, чтобы отогнал «шмитов». А он ни мур-мур, не реагирует.

— Не слышал я вашей команды! — отозвался Семен Букчин — ведомый Гулаева.

— Я ему тоже передавал о «шмитах»! — добавил Валентин Карлов — ведущий второй пары четверки Гулаева. — Он и меня не слышал.

— Да у него же английская радиостанция, «Бендикс»! — вдруг заговорил Сергей Акиншин, — на ней можно услышать, только если в комнате разговор идет и наушники снять.

— По-нят-но! — протянул Гулаев. — А я-то было подумал, что мой еврейчик сдрейфил, труса празднует… Смотрю — «Мессер» уже огонь открыл, вот-вот очередь в мою «кобру» врежется! Семен под эту очередь бросился, закрыл меня! Вот так еврей, думаю, себя не пожалел!

— А что мне оставалось делать? — заговорил наконец Семен Букчин. — По радио ничего не слышал. Увидел «Мессера», когда он уже носом заводил, прицеливался. Отсечь огнем уже поздно было. Ну, думаю, ведомый — щит ведущего. А дело щита — принимать удары на себя. Я и бросил свой самолет перед носом «Мессера»!

— Правильно! — заключил Гулаев. — Ведомый — щит ведущего. Только это у нас понимается не так буквально! Маневр ведомого, огонь его оружия по атакующему врагу — вот что является щитом ведущего. А так бросаться под огонь, защищая ведущего, это уже какой-то перебор, и свидетельствует это только о том, что ведомый плохо смотрит, не замечает вовремя врага, не успевает отогнать его своим огнем!

Семен Букчин поник от этих слов. Гулаев заметил реакцию ведомого и продолжал:

— Я очень благодарен тебе, Семен, за твою самоотверженность, за помощь мне. Думаю, мы с тобой еще полетаем и ты станешь настоящим ведомым, я помогу тебе в таком становлении. Добрые дела не забываются. Это только злые языки болтают, что добрые дела наказуемы. Правда, сегодня тебя за доброе дело наказали «худые». Но на ошибках учатся, и, думаю, ты, Семен, в дальнейшем научишься смотреть. А пока я потребую, чтобы тебе поставили американскую радиостанцию с тех самолетов, которые вышли из строя и восстановлению не подлежат. Спасибо, Семен!

Гулаева расспрашивали до тех пор, пока его не вызвали на командный пункт полка.

— Да, Семен воюет, как надо, — резюмировал Чугунов после ухода Гулаева. — Не то что у нас.

— Ладно, хватит. Посмотрим, как сам-то воевать будешь. Ты, конечно, герой, что и говорить. Но тебе вроде не приходилось еще встречаться с немцами, а? — ехидно спросил Чугунова Королев.

Чугунов вспылил. Он знал — все давно смотрят на него как на опытного летчика, и это настолько возносило его в своих глазах, что он свободно пользовался простотой фронтовых нравов.

— Ну, не встречал. Что, я виноват, что ли? А встретимся — буду воевать не хуже других! — с таким же апломбом он мог ответить не только заместителю командира эскадрильи Королеву, но и командиру полка.

В эти дни я много летал, чувствовал себя увереннее в воздухе. Правда, уверенность была уже другая, не та, что вначале. Я не думал, что буду только сбивать фашистов, а меня не тронут. Все может быть. Потери полка красноречиво говорили об этом. Но летать стал по-другому, не по-школьному. Гораздо меньше внимания обращал на показания приборов (научился определять скорость самолета по его поведению, а работу мотора — на слух), больше смотрел за воздухом, лучше стал понимать намерения ведущего — мы постоянно были вместе на земле, регулярно летали, и это сказывалось на результатах. «Сбить бы хоть одного фашиста. А воевать, видно, можно на этих машинах. Гулаев вон уже четвертого сбил».

Конечно же, воевать можно. Нужно умение. Даже самолеты, казалось бы, совсем не приспособленные для активного воздушного боя, успешно дрались с фашистами. В этот день в полк прилетел командир дивизии Нимцевич — Борода, как называли его летчики за небольшую черную бородку, — и рассказал об интересном бое.

20 октября истребители соседней дивизии сопровождали восемнадцать пикирующих бомбардировщиков «Пе-2» во главе с гвардии полковником Полбиным на железнодорожную станцию Александрия. Бомбили с шестисот метров — выше была сплошная облачность. После отхода от цели первая девятка «Пе-2» встретила над немецким аэродромом на пересекающихся курсах двадцать «Ю-87». Сопровождающая «пешек» (так фронтовики называли «Пе-2») пара истребителей атаковала «Юнкерсов» и сбила двух из них. Вслед за истребителями и Полбин повел в атаку свои «пешки». Они сбили еще один «Ю-87». Остальные фашистские самолеты рассыпались во все стороны, стали уходить в облака и в глубь своей территории, сбрасывая бомбы.

В это время подошла еще группа из восемнадцати «Ю-87» под прикрытием шести «Ме-109». «Пешки» сразу атаковали бомбардировщиков, а ударная группа наших истребителей под командованием капитана Груздева связала боем «Мессеров».

«Пе-2» вели бой на виражах и вскоре разогнали и эту группу «Юнкерсов». Истребители непосредственного сопровождения вели бой вместе с «пешками». Скоро в воздухе почти не осталось фашистов, но экипажи «пешек» настолько увлеклись боем, что стали штурмовать стоянки самолетов на аэродроме и взлетающих истребителей противника.

Двенадцать самолетов сбили наши летчики в этом воздушном бою. И пять из них сбили «пешки»!

«Ну вот, даже бомбардировщики встречают „Юнкерсов“, воюют как истребители, а нам все не везет, — думал я, сидя у костра на своем обычном месте. — И погода у них была как по заказу…»

Летчики предпочитали пасмурную погоду, когда не слепило солнце, а самолеты противника отлично были видны на фоне облаков.

Мои размышления были прерваны приходом Архипенко и Королева — их с полчаса назад вызвали на КП полка.

— Что там нового? Вылет какой наметили?

— Да, готовьтесь, здеся. Завтра с утра пойдем «пешек» сопровождать на Кировоград, — вместо Виктора, к которому обратился я, ответил Архипенко.

— На Кировоград?! — удивился Чугунов. — Это ж километров девяносто за линией фронта!..

— А мы еще дальше пойдем. Чугунов промолчал.

— Да, утром все пойдем на сопровождение. Идем в ударной группе, вверху.

— А сегодня?

— На сегодня все… Да, скажи Волкову, пусть срочно подготовит твой самолет к ночным полетам.

— Зачем?

— Нимцевич группу собирает ночников, шестерку. Будут в сумерках прикрывать переправы. На твоем Фигичев полетит.