Вальтер Флегель - Командир полка Страница 6

Беренд рассерженно затряс головой и поспешил навстречу унтер-офицеру. Но, сделав несколько шагов, он остановился. Навстречу ему шел обер-лейтенант Экснер.

Каргер побежал к обер-лейтенанту. Форма на Экснере сидела безукоризненно. На ней никогда не было ни единого пятнышка, расстегнутой пуговицы или перхоти на бархатном воротнике мундира. Командир батареи всегда действовал решительно и предприимчиво. Однако симпатии унтер-лейтенанта к своему командиру постепенно исчезали по мере того, как Каргер понимал, что Экснера больше всего интересует лишь само звание «Отличная батарея». Иногда в душу Каргеру закрадывалось подозрение, что есть вещи, которые занимают Экснера гораздо сильнее, чем батарея.

Несколько шагов отделяло их друг от друга. Позади себя Каргер слышал скрежет станин, которые скользили по бетону. Моравус только что выполнил приказ.

Когда Каргер хотел доложить Экснеру, тот лишь махнул рукой.

— Я все думаю, Каргер, что с вами происходит? — И, не дав ответить, добавил: — Не пойму никак. — Он поджал свои полные губы, посмотрел вокруг и неожиданно спросил: — Вы играете в настольный теннис?

— Играю.

— А перед турниром занимаетесь несколько часов с гирями?

— Нельзя сравнивать такие вещи.

— Да, сравнения не всегда удачны. — Экснер бросил взгляд на солдат и раздраженно покачал головой. — Дышат, как кузнечные мехи, — проговорил он. — Что они делали вчера?

— Вчера они ходили в кино. А дышат так потому, что…

— Знаю, Каргер, знаю… — Экснер замолчал и прислушался: со стороны полигона опять донеслись выстрелы и разрывы. — Интересно, они так же хорошо стреляют, как и мы? — спросил он и посмотрел Каргеру в глаза, как будто хотел прочесть в них ответ. Но нашел в них нечто другое: он вдруг заметил, что в глазах унтер-лейтенанта нет уже больше той симпатии, той радости, которую обер-лейтенант до сих пор не раз видел в глазах Каргера. Экснер привык видеть в Каргере надежного помощника и умелого воспитателя. Сейчас же перед ним стоял упрямый человек с недружелюбным выражением лица. — Что с вами? — удивился Экснер. — Неужели мы больше уже не будем ладить друг с другом?

— Я выполняю все, что мне приказывают.

— Тренировкой вы могли бы заняться и завтра. Сегодня вечером у нас стрельбы, и я хотел бы, чтобы мы отстрелялись на «отлично», иначе наше почетное звание перейдет к другой батарее. К первой, например. Хаген — человек-кремень! А с этим, — Экснер кивнул головой в сторону орудий, — кончайте. А то вечером автоматы у артиллеристов будут трястись в руках, как овечьи хвосты. — Он попытался улыбнуться. Глаза его вдруг стали холодными, а взгляд мрачным. — И немедленно, — сказал он громче и настойчивее и быстро пошел, как будто неожиданно вспомнил о чем-то важном.

Каргер смотрел вслед командиру, пока тот не вышел из парка. К унтер-лейтенанту подошел Беренд.

— Я только что сказал, что мы…

Но Каргер, не дослушав его, побежал к орудиям. Многие солдаты еще не отдышались, они то и дело вытирали пот.

— Ну, — начал Каргер, — как же вы будете стрелять сегодня из автоматов?

— Отпуск домой! — крикнул Рингель. — Краткосрочный, конечно, — и стрельба будет хорошей.

Многие засмеялись. Но смех был уже не таким, как во время перерыва. В глазах солдат уже не было больше недоумения, лишь одна настороженность.

— К орудиям! — крикнул Каргер.

Через несколько секунд расчеты застыли на своих местах, и Каргер послал их на следующий круг.

— А если мы сегодня завалим стрельбу? — произнес Беренд.

— Значит, я окажусь прав, — бросил Каргер и пошел вслед за расчетами. Последним и на этот раз оказался расчет Моравуса.

Древс, выехав из ворот городка, свернул налево, на ровную бетонированную дорогу. Быстро скрылись городок и казармы. Машина приближалась к рыже-зеленому сосновому лесу. Рядом с Древсом сидел майор Харкус. Он молча смотрел через лобовое стекло на дорогу. Позади майора, на правом сиденье, расположился подполковник Вебер. Он курил, придерживая левой рукой на коленях туго набитый портфель. Из портфеля торчал желтый колпачок термоса. О термосе Древс давно знал, но видел его сегодня впервые. Он слышал о нем от ефрейтора Менерта, от которого месяц назад принял «Волгу». После того как Менерт высказал своему преемнику все, что касалось машины, он получил разрешение сделать с Древсом пробную поездку. Между Еснаком и Фирталем ефрейтор заехал на просеку и остановил машину на опушке высокого соснового бора. Они уселись на сухую землю, и Менерт начал передавать свой опыт шофера преемнику, При этом он не забыл упомянуть и о термосе.

— Высокий такой, серый, с желтым колпачком. Дно термоса так помято, что он едва может стоять. Говорю я тебе это для того, чтобы ты его случайно не уронил, когда будешь наполнять супом из походной кухни. Подполковник никогда не выезжает на полигон без этого термоса… Невозможно привыкнуть к разным сигаретам, — рассказывал дальше Менерт. — Чего только не предлагают: от кубинских сигар до «Беломорканала»! Свой паек ты можешь спокойно раздавать ребятам перед любым выездом. Харчем с тобой поделится тот, кого ты повезешь. И хорошо, если ты свой желудок приучишь к разнообразной пище. Конфеты следуют за куском сыра, а оладьи иногда приходится глотать после крутого яйца. Начальство думает, что это нормально. И еще ни разу мне не пришлось платить за еду. Некоторые, например начальник штаба или командир полка, всегда так заняты, что им не до еды. Тут уж будь для них вместо будильника. На кухне тебе нужно только сказать: «Для командира полка и для меня». Эти слова откроют тебе все ящики, краны и котлы. Это как «Сезам, откройся!». Главное, ты должен заботиться о своем шефе везде, чтобы у него всегда было хорошее настроение. Еще не забудь, что слово — серебро, а молчание — золото. Вот и помалкивай побольше. Подождать, кого-либо позвать, не быть навязчивым — это главное. Если ты, к примеру, о филателии, об эсперанто, о разведении кроликов или о других вещах не имеешь никакого понятия, то хотя бы делай вид, что интересуешься этим. Твои пассажиры будут довольны, думая, что имеют дело с неглупым парнем. Но в спорте ты должен разбираться. Спорт — это прежде всего футбол. Главная тема разговоров. А теперь о самом важном. По дороге ты сможешь услышать такие вещи, которые не для твоих ушей: мнения о событиях, характеристики офицеров, обсуждение приказов, сроки учений, тревог и так далее. Все будет сказано при тебе, — значит, офицеры доверяют тебе. Если ты хоть один раз сболтнешь об этом, то ты дрянь и тебе не место в армии!

Тогда, под соснами, Древс только посмеялся над словами Менерта. Между тем некоторые советы показались ему полезными.

Древс доехал до леса и сбавил скорость, так как дорога стала извилистой и требовала большого внимания.

На столбе для афиш и объявлений висел плакат. Берт видел изображенное на нем чудовище каждый день. Под плакатом надпись: «Красная опасность! Все на борьбу с большевизмом!»

Ежедневно, на протяжении вот уже нескольких месяцев, по улице стучали деревянные башмаки голодных, бледных детей, молча бредущих мимо этого столба: утром — на работу, вечером — обратно в барак. На спине и груди ребят видны большие голубые знаки переселенцев.

Плакат заинтересовал Берта: «Что это за опасность? Вероятно, она, как и тот трубочист, которым мать иногда пугает сестренку, придумана просто для страха».

Мать, наверняка боясь чудовища на плакате, умоляла Берта не выходить из дому до тех пор, пока в городе не прекратится стрельба. Но Берт не слушал мать, ему хотелось все знать и видеть. А вместо «красной опасности» он видел на улице только раненых с повязками, на которых проступали пятна крови.

В начале апреля четырнадцатилетний Берт с матерью и трехлетней сестренкой были эвакуированы из города. В каждом вагоне длинного товарного состава находилось по тридцать человек со своими пожитками. Целыми днями состав гоняли по сортировочным путям, загоняли в тупики. На открытых перегонах на эвакуированных нападали грабители. Продуктов было мало, не хватало воды. Милостыню никто не хотел подавать. Даже когда Берт просил для своей больной сестренки, которая, закутанная в одеяла и одежду, без сознания лежала в углу, ему кричали:

— Сволочи! Сожрали все сразу, а теперь попрошайничаете!

Однажды ночью Берт разрезал своим перочинным ножиком мешок, который лежал под головой храпевшего мужчины. Хлеб, колбаса, сушеные яблоки — вот его добыча. Найдя губы сестренки, он совал ей кусок хлеба в рот. Но рот ее почему-то не открывался. До утра Берт просидел возле сестры, положив руки на ее холодное лицо. Война еще не окончена. Она давала о себе знать, она еще требовала от людей жертв.

В предрассветных сумерках, когда состав остановился, Берт вынес сестру из вагона. На краю поля около железподорожной насыпи вырыл перочинным ножом, ложкой и руками могилу и похоронил сестренку. На маленьком бугорке установил крест из тонких веток распустившегося кустарника.