Сергей Фетисов - Хмара Страница 6

Радист Никифор Тараскин шагал за фурой взвода связи, с трудом передвигая свинцовые ноги. Он не спал третьи сутки подряд. Чудовищная усталость, накопившаяся за две недели непрерывных боев, сделала его равнодушным к опасности, и сейчас ему хотелось только одного — спать. Где угодно и как угодно, но лишь бы прилечь и расслабить заклекшие мускулы. И пусть кругом грохочет, пусть вонзаются рядом в землю, выбивая фонтанчики пыли, осколки — все равно. Только бы спать, спать… Им владело состояние того душевного безразличия, когда и смерть кажется не таким уж неприемлемым исходом.

В опасной близости от лица Никифора, тускло отблескивая в зареве пожара, колебалось жало штыка идущего впереди невысокого красноармейца. Оно прыгало прямо перед глазами, и Никифор понимал, что достаточно оступиться ему самому или тому красноармейцу, как штык распорет лицо. Надо было отодвинуться в сторону, но слева и справа тоже шагали люди, такие же усталые, как и Никифор, и чтобы переменить место в колонне, нужно выбиться из механического ритма ходьбы, заставить себя быстрее шевелить ногами. Как раз на это кратковременное усилие у Никифора не оставалось ни сил, ни желания.

Ноги были чугунно-тяжелыми и в то же время, как во сне, ватными, плохо управляемыми. Приходилось непрерывно бороться с желанием замедлить темп ходьбы, остановиться, лечь, заснуть… Всю свою волю Никифор сосредоточил на том, чтобы идти вслед за фурой связистов, вот за этим пляшущим перед глазами штыком, потому что если отстать, то потом уже не будет возможности догнать и найти свой взвод в ночном, бесконечном солдатском потоке.

К рассвету полк занял позиции вдоль пологой степной балки. Предполагалось, что противник где-то в непосредственной близости, за балкой. Однако сколько ни всматривался Никифор в предрассветную полумглу — ни огонька, ни звука, ни движения. Лишь во ржи били перепела, звенели цикады да юркая ящерица неподалеку от Никифора перебегала в траве короткими перебежками — ну, словно боец под минометным огнем.

Приказа окапываться не поступило. Но строжайше запрещалось курить, громко разговаривать, бряцать оружием и, самое мучительное, нельзя было спать. Командиры взводов и старшины ходили вдоль цепи и будили заснувших, повторяя яростным шепотом: «Быть на чеку!.. Быть на чеку!..»

Никифор находился в странном состоянии полусна-полубодрствования, когда явь кажется сном. Он лежал за сурчиным бугорком, удобно вмяв ложе винтовки в крупитчатый чернозем. Голову подпер обеими руками, потому что боялся, что мгновенно уснет, стоит лишь склониться на мягкий, хранящий под остывшим поверхностным слоем теплоту дня земляной бугорок. Сохраняя напряжение в шейных мускулах, он еще мог контролировать себя.

— Взво-од! — послышалась приглушенная команда. — Собраться ко мне!

Расположив бойцов вокруг себя, командир взвода связистов зачитал приказ по армии. Старшина подсвечивал электрическим фонариком, а один из бойцов, сняв шинель, загораживал ею свет таким образом, что бы не видно было со стороны балки.

Товарищи бойцы и командиры! Группа наших войск окружена противником в районе города Умани. Кольцо окружения на востоке и юге замкнуто танковыми и моторизованными немецко-фашистскими соединениями. Наших сил вполне достаточно, чтобы прорвать вражеское кольцо и соединиться с основными силами Красной Армии. Однако в создавшихся условиях необходимы строжайшая дисциплина, четкое взаимодействие между подразделениями, разумное и бережное расходование огневых средств и, в частности, средств борьбы с танками противника. Необходимо сохранять высокий моральный дух и всемерно укреплять уверенность в конечной победе над врагом. Каждый боец должен помнить, что от его стойкости, смекалки и храбрости в предстоящих боях на прорыв окружения зависит успех наших операций и скорейшее соединение с основными силами.

В связи с создавшейся обстановкой ПРИКАЗЫВАЮ;

1. Любой ценой прорвать окружение в восточном и южном направлениях.

2. Взять на строжайший учет средства борьбы с танками. Включить в группы прорыва специальные отряды истребителей танков, вооруженных противотанковыми гранатами, связками ручных гранат, бутылками с горючей смесью.

3. На западных и северных рубежах окружения минировать дороги и танкоопасные участки.

4. Шпионов, паникеров, трусов и распространителей вражеских слухов расстреливать на месте.

5. Зачитать настоящий приказ во всех подразделениях.

Утренний легкий туман плавал в степной балке, когда полк перешел ее двумя цепями. В боевых порядках артиллеристы катили сорокапятки, жерлами обращенные в сторону противника.

Но танков не было видно. Противника вообще не было. В напряженном ожидании прошли полкилометра. В степи стояла неправдоподобная тишина. Лишь шорох шагов по сухой траве да нервное покашливание идущих бойцов улавливал напряженный слух. Эта тишина, которой не должно быть, действовала угнетающе.

Травянистая залежь, тянувшаяся от балки, перешла в свекловичное поле, идти стало трудней — мешала густая ботва, ноги то и дело оскальзывались на выпирающих из земли сочных и сладковато пахнувших корнеплодах. Артиллеристы матерились: им хоть надорвись, но за пехотой не поспеть. Движение первой цепи постепенно замедлилось, она смешалась со второй. Винтовки уж не держали на изготовку, как в начале, шли во весь рост, высоко поднимая ноги, чтобы не запутаться в ботве. Послышались шуточки и, где-то в цепи, сдержанный смех. Нет противника! Противник исчез.

Впереди желтело ржаное поле, сбоку окаймляла его прерывистая полоска кустарника, а прямо, еле различимые в утренней дымке, виднелись то ли скирды, то ли верхушки соломенных крыш. Оттуда полевой дорогой, пересекавшей ржаное поле и свекловичную плантацию, рысью ехали всадники в развевающихся за спиной плащ-накидках, с биноклями на груди и плоскими трофейными автоматами поперек седел — по всему видно, разведчики. Не очень-то спешили они: берегли лошадей. И Никифор понял, что и там, в селении, которое угадывалось в низине, немцев тоже нет.

Но они были здесь! Широкая танковая колея пересекала плантацию, примятая гусеницами ботва еще не успела привянуть, сочилась белая мякоть раздавленной свеклы. Танки прошли если не ночью, то наверняка вчерашним вечером. И это были немецкие танки, это их следы, потому что наших танков, как говорили украинцы-однополчане, черт ма!.. Никифор ни разу не видел их за все две недели боев. Где-то они существовали, наши танки, и помогали пехоте сдерживать натиск врага, где-то летали в небе прославленные курносые «ястребки», но, видно, на более важных участках фронта. А здесь пехота дралась в одиночку, не переставая надеяться как на чудо: вот-вот появятся краснозвездные соколы и богатыри-танкисты, и тогда кончится кошмарное отступление.

Позади цепи, в каких-нибудь ста метрах, резко затормозили легковушки, разрисованные камуфляжными пятнами «эмки». Из передней вылез командир полка и стал нетерпеливо прохаживаться, поджидая разведчиков. Заметив начальство, те перевели лошадей на галоп.

Замедленно передвигавшаяся красноармейская цепь без подбадривающих команд и вовсе прекратила движение: стала ясна бессмысленность того, что они делают, — они наступали на пустое место. Бойцы стояли, опершись на винтовки, похожие в этот момент на баб-колхозниц, которые шеренгой пропалывали свеклу и остановились передохнуть.

Солнце вынырнуло из слоистых облаков на горизонте, и сразу почувствовалось тепло, такое ласковое и приятное после зябкой росистой ночи. Ночью все не так, как днем: ожидание томительнее, мучение невыносимее, страх страшнее. С восходом солнца все переменилось. Мирным, спокойным уютом пахнуло от распахнутой шири полей, предосенней тишиной и довольством, деревенским детством.

Командир полка (слов не было слышно, но смысл разговора понятен) снимал стружку с разведчиков. Спешившись, они понуро стояли с поводьями в отведенных за спину руках, и кони тоже опустили головы, а командир полка энергично выкрикивал что-то, размахивая руками.

В цепи на неожиданную неразбериху реагировали по-разному. Многие — большинство — были довольны, что получилось именно так, радовались отсрочке боя, и эта сиюминутная, не заглядывающая в будущее радость по-человечески была оправданной, естественной Кому ж охота лишний раз подставлять себя под пули? И если умирать, так лучше завтра, а не сегодня, лучше вечером, чем утром…

Бойцы благостно щурились на утреннее, подернутое золотистой дымкой солнце, сворачивали подрагивающими пальцами самокрутки и курили с жадностью. Кому приспичило, оправляли нужду. Штыками и ножами ковыряли сахарную свеклу, брезгливо жевали приторно-сладкую белую мякоть. Наблюдая из-под ладоней за командирской группой, подшучивали над опростоволосившейся разведкой. Негромкий говор и смешки плавали над цепью.