Николай Горулев - Прощайте, любимые Страница 61

— Тот, кто сражался в ополчении, ушел из города. А почему остался ты?

Вопрос Александра Степановича был настолько неожиданным, что Сергей не нашелся сразу что ответить.

— Теперь я, — продолжал Александр Степанович, — в свою очередь, могу спросить тебя — с кем ты, мой сын. На словах— наш, а на деле неизвестно кто?

— Как это неизвестно? — вмешалась Вера. — Да если бы нас пустили, мы тоже пошли бы на прорыв...

— Ладно, допрос окончен, — улыбнулся Александр Степанович. — А теперь слушайте меня внимательно. С нами, с городом, с тысячами людей случилась беда. Временно, я повторяю, временно, мы попали под оккупацию. Сейчас надо менять тактику. От открытой борьбы переходить к скрытой. Может быть, не менее уязвимой. А для этого надо работать. Там, где ты больше принесешь вреда. Я считаю, что одна из самых главных работ — работа на железной дороге.

— Что я умею? — вздохнул Сергей, — Ни машинистом, ни помощником, ни кочегаром...,

— А просто путевым рабочим?

— С высшим образованием?

— Забудь, — твердо сказал Александр Степанович. — Забудь, что ты почти кончил высшее учебное заведение, тебя, может быть, хотели исключить из комсомола и из института за дружбу с парнем, отец которого был арестован как враг народа…

— Папа, что ты говоришь?

— Я говорю к тому, что ты должен начинать новую биографию. Сторонником нового режима. Притворяться. Быть артистом. И притом хорошим. Вот в чем дело, ребята.

— А ты будешь работать? — спросил Сергей.

— Только не в школе... Мне в юности приходилось заниматься бухгалтерией...

Ночь была беспокойная. То и дело где-то раздавались то винтовочные, то автоматные выстрелы. Сжавшись в комочек, Вера прижималась в постели к Сергею, чувствуя на себе его нежную крепкую руку.

— Ты не спишь? — спрашивала шепотом Вера, прислушиваясь к ровному дыханию Сергея.

— Нет.

— Тебе не кажется, что отец что-то знает?

— Не понимаю.

— Ну, что он имеет какое-то поручение?

— Я уверен, — прошептал Сергей. — Ты заметила, каким тоном он говорит? Приказывает. Это, по-моему, произошло в день гибели Владимирова. Мы пришли, а его дома не было. Мать тогда говорила, что за ним приезжали.

— Это хорошо, — вздохнула Вера, — что отец у нас такой... только опасно.

— Как тебе не стыдно. — Сергей поцеловал ее в плечо. — Мы ведь должны уже привыкнуть к этому. Вот мы сегодня шли с тобой из больницы. Мне даже хотелось, чтобы кто-нибудь из этих мотоциклистов зацепил меня. Я бы плюнул ему в рожу.

— Дурачок ты мой. Совсем дурачок. Отец правильно говорил — улыбайся им, а про себя думай что угодно.

— Ты уж слишком. Никогда в жизни не был подхалимом.

— А ты понарошке.

— И понарошке не был.

— Ладно, спи, мушкетер, — прошептала Вера, и Сергей услышал в ее голосе улыбку, — надо начинать биографию совсем другую. Понял?

— Понял... — прошептал Сергей и задышал ровно и спокойно...

Направляясь в контору службы пути, Сергей вышел на перрон и неожиданно увидел своего однокашника в форменном железнодорожном кителе, который довольно бойко разговаривал с каким-то офицером по-немецки. «Вот те раз», — подумал Сергей и хотел было пройти мимо, но однокашник попрощался с офицером и окликнул Сергея:

— Что, своих не узнаешь? Сергей сделал удивленное лицо:

— Ольгерд?

— Я самый...

Сергей знал, что в школе Ольгерда называли просто Горохом, но сейчас посчитал неуместным вспоминать об этом.

— Ну как ты? — задал дежурный вопрос Ольгерд.

— Ничего, — уклончиво ответил Сергей. — А ты как?

— Я? — Ольгерд улыбнулся. — Живу, как горох у дороги, кто захочет, тот и щиплет.

— Не скажи, — возразил Сергей, — видел я, как тебя легко ущипнуть.

Ольгерд опять улыбнулся:

— Да, пока что я пришелся ко двору. Железнодорожное начальство хочет наладить работу узла, а кадров нет. Практикант Московского института инженеров железнодорожного транспорта кое-что да значит.

— А ты разве был здесь, когда все началось?

— Здесь. А ты закончил педагогический? — Так же, как ты железнодорожный.

— Слушай, пойдем куда-нибудь поговорим, а то на перроне, как перед расставанием, спешишь.

Они шли через многочисленные пути, стрелки, по замасленным шпалам. Станция будто вымерла. Правда, где-то в тупике шипела паром одинокая «овечка», с трудом вытягивая хвост нагруженных лесом платформ.

Вошли в широко открытые высокие ворота паровозного депо. На ремонтных канавах стояло три холодных паровоза. Никто не ремонтировал их. Было пусто и в механической мастерской.

— Вот видишь, — сказал Ольгерд, — как мы их встретили, а им железная дорога, как хлеб, нужна.

— Ты считаешь, что мы их плохо встретили? — спросил Сергей, стараясь говорить спокойно, хотя в душе у него закипала ненависть к этому довольному собой Гороху.

— Могли бы лучше, — загадочно сказал Ольгерд, и Сергей не понял, что именно хотел он сказать этими словами. — Этот паровоз, — он поднялся по металлическим ступенькам, — безнадежно больной. Иди сюда, — он помог Сергею, потом осмотрел будку, приборы и вздохнул. — Хотелось быть просто машинистом. Знаешь, как это здорово? Паровоз набрал пара. Я берусь за реверс, вот видишь эту ручку, поворачиваю ее влево. Паровоз идет все быстрее и быстрее, а за ним, как игрушечные, постукивают вагоны. Ты выглядываешь в окно, и встречный ветер бьет тебе в лицо то запахом леса, то поля, то прохладной реки...

Сергей, стоявший у противоположного окна, слушал Ольгерда и чувствовал, что каждую минуту может сорваться и наговорить ему мерзостей. Ольгерд, очевидно, уловил во взгляде Сергея нечто такое, что заставило его замолчать.

— Ты не думай, — сказал он после некоторой паузы, — что я захлебываюсь от радостей новой жизни. Просто вспомнилась давняя детская мечта, которая, к сожалению, не сбылась.

— Ты сейчас можешь управлять паровозом? — полюбопытствовал Сергей.

— Конечно, — скупо улыбнулся Ольгерд. — Но теперь я ничего не хочу.

— Так уж и ничего? — подозрительно посмотрел Сергей.

Ольгерд выглянул в окно и, убедившись, что в депо пусто, шепотом произнес:

— Одного хочу — поскорее уничтожить этих гадов. Неожиданный поворот в разговоре поставил Сергея в тупик. Что это? Провокация или чистосердечное признание? Сергей молчал, глядя исподлобья на Ольгерда. А тот ждал, как поведет себя Сергей, и волновался. То снимал форменную фуражку и причесывал белокурые красивые волосы, то ощупывал пуговицы кителя, хотя все они были на месте.

— А где ты так здорово научился немецкому? — равнодушно спросил Сергей, словно перед этим Ольгерд не признался ему в самом сокровенном.

— Был у нас в институте кружок. Читали немецкую литературу в подлиннике, тренировали разговорную речь.

— Готовились? — ехидно улыбнулся Сергей.

— Готовились, — признался Ольгерд и усмехнулся: — Куда же ты направлял стопы, педагог?

— Пойду в путевые рабочие, — ответил Сергей. — Может, заработаю на кусок хлеба.

— Слушай, Сережка, — тепло, по-приятельски сказал Ольгерд. — Конечно, путевой рабочий тоже очень нужный человек. А если бы ты решился пойти повыше. Дело в том, что по заданию генерала — начальника отделения дороги, я сейчас подбираю людей в технический отдел. Как у тебя с черчением?

— Не очень, — солгал Сергей. Он никак не мог отделаться от чувства неприязни к Гороху, которое родилось на перроне.

— Жаль, — искренне произнес Ольгерд. — Там мы с тобой были бы в курсе всех дел на дороге.

— А я не любопытен, — отрезал Сергей.

— Напрасно, — заметил Ольгерд. — Жалею, что разговора у нас не получилось. Не поверил ты мне, и правильно. Как поверить человеку, которого знал только в школе, а теперь встретил в компании фашистского офицера. Ну что ж иди в путевые рабочие. Нам они тоже сгодятся. В конторе можешь сослаться на мою рекомендацию...

Молча спустились они с паровоза, молча вышли из депо.

— Пока, — холодно попрощался Сергей.

— До свидания. — Ольгерд крепко пожал ему руку. — Контора в старом здании. Ну, ни пуха тебе ни пера.

— К черту... — пробормотал Сергей и направился к одноэтажному кирпичному зданию за пакгаузом.

Сейчас он пытался разобраться в том, что произошло, вспомнить еще раз все, о чем говорил Горох, проверить, насколько правильно вел он себя при встрече с этим человеком. Он встретил Ольгерда с офицером. Ну и что ж? Он, очевидно, пользуется у немцев доверием и может советоваться по служебным делам со своим начальством. Такие беседы только укрепляют взаимоотношения и сближают людей. Если Ольгерд действительно наш, то это просто здорово. Во-первых, без пяти минут выпускник московского института и дело свое, конечно, знает, во-вторых, почти свободно владеет немецким, в-третьих, живой энергичный парень. Каким был живчиком, таким и остался. Одно слово — горошек.

Тут Сергей прерывал свои мысли о достоинствах Ольгерда. А что, если, думал он, Ольгерд провокатор из тех, которые умеют это делать мастерски. Он собирает вокруг себя нужных людей и сам активно участвует в деле, а в один прекрасный момент всех выдает врагу? Нет, от этого Гороха лучше держаться подальше...