В. Подзимек - На всю жизнь (повести) Страница 61

Всю вторую половину дня Гинек бродил по Праге, надеясь встретить Ярослава после работы. Открыть душу другу — это не то, что исповедоваться какому-то незнакомому адвокату. Он прождал до ночи. Последний скорый на Пльзень он не мог пропустить. По пути из Пльзеня в Борек его сморила усталость, и только на конечной станции его разбудил проводник. Назад Гинек вынужден был добираться пешком. Шарка была уже в школе. Страшно уставший за эти дни, Гинек проспал до обеда.

— Ты был у отца? — спросила его Шарка.

Он отрицательно покачал головой и встал со скамейки.

— Мы навестим его вместе. Очень скоро, — заверил он ее.

Они пошли вдоль леса.

— Шарка, ты уже, надеюсь, поняла, что я всего лишь обычный брачный аферист? — неожиданно спросил Гинек.

Она звонко рассмеялась:

— Давным-давно!

Гинек, к ее удивлению, остался серьезным.

— Обещаю тебе, что мы вот-вот поженимся, а сам не развожусь с первой женой, полгода живу у тебя и в то же время не отказываюсь от кровати в общежитии. Не кажется ли это тебе по меньшей мере странным?

Шарка сложила губы бантиком и нахмурилась — как всегда, когда на серьезный вопрос собиралась ответить иронически.

— Я не шучу. На этот раз действительно не шучу, — настойчиво повторил он.

— А что же ты хочешь от меня услышать? — спросила она с ехидцей. — Может быть, такое: «Ах, какой ты молодец, пан Мошенник, что признался, а теперь собирай свои манатки и проваливай»? Парень, что с тобой происходит? Откуда такие мысли, сумасшедший? — Шарка чмокнула его в щеку и обогнала на несколько шагов.

— Знаешь, у меня как-то все вдруг посыпалось из рук, — признался он.

— Не изменяй себе, братец! — предупреждающе подняла она палец вверх. — Ты ведь сам всегда меня учил, если даже весь мир делает тебе гадости, то все равно надо отвечать ему смехом. Судорожно, через силу, но все равно смеяться.

Она прижалась к нему.

— Знаешь, сколько времени мне понадобилось, чтобы по-настоящему осознать этот твой девиз?! А ты вдруг собираешься менять свои принципы. Опомнись, братец!

Она была права, Гинек слишком драматизировал неудавшуюся поездку. Он напишет Фричу, и они встретятся в Йемнице, куда он с Шаркой поедет к отцу. Однако тягостное состояние не проходило. Он собирался поговорить с Шаркой о предложении Менгарта, но не знал, что завтра скажет командиру. Встреча с Марикой не прибавила ему решительности. Ему предлагали интересную работу и блестящие перспективы. Какой молодой мужчина не мечтает о подобном?! Но у каждой монеты есть две стороны: правильно ли будет начинать с Шаркой так, как он кончил с Марикой?

Им оставалось пройти всего несколько шагов до загородного ресторана под названием «Фазаний заповедник». Его здание неожиданно вынырнуло перед ними из сумрака вместе с просекой, на которой стояло. У Гинека мелькнула мысль, не сделал ли он ошибку, пригласив Шарку именно сюда. «Фазаний заповедник» был идеальным местом для влюбленных, а не для людей, стремящихся принять серьезное решение. Они с Шаркой праздновали здесь дни рождения (с Шаркиного его отозвали по тревоге), вместе радовались здесь успешному завершению первой в ее учительской жизни инспекции, здесь же обмывали капитанские звездочки Гинека. За что им пить теперь?

Они прошли террасой. В углу группа туристов пела под гитару.

В зале, где находился бар, за столиком сидели несколько человек, видимо рабочих, и какая-то семья, очевидно туристы, случайно оказавшиеся здесь. Все они искали взглядом старшего официанта Калита. Тот выскочил с подносом, уставленным тарелками. Заметив Гинека с Шаркой, он по-чаплиновски затормозил между столами, забалансировал с подносом и весело бросил:

— А я уж думал, что вы на своем корабле уплыли куда-нибудь за тридевять земель! — Он утиным шагом доковылял до их стола. — Подождите минутку, только наполню им фужеры и сразу же провожу вас на веранду.

Гинек и Шарка наблюдали, как официант ловко лавировал среди столиков ресторана. Гинек улыбнулся. Кто из них знал, что за своеобразной мужиковатой внешностью Астронома скрывается чувствительная и даже нежная натура? С Калишем Гинек сблизился случайно. Как-то летом в воскресенье он зашел сюда пообедать. Народу было полным-полно, и старший официант буквально парился в собственном соку. Он был просто не в силах принять все заказы. Самых нетерпеливых крикунов Калиш просто игнорировал. Гинек понял это и потому избрал противоположную тактику. Он не кричал, не напоминал о себе, не злился. Прошло некоторое время, прежде чем Калиш его заметил и спросил, чего он желает. Однако Гинек заверил его с серьезным выражением лица, что не спешит: «Вас и так на части разрывают, все кричат. Ничего, я подожду». Калиш внимательно посмотрел на него и быстро пошел на кухню. Через секунду он вернулся с толстой книгой и положил ее на стол со словами: «Тогда почитайте пока». И снова заметался по ресторану, как птица в клетке. К удивлению Гинека, принесенная книга оказалась учебником астрономии. Позже он узнал, что звезды — страсть Калита. Он мог рассказывать о них с упоением по нескольку часов подряд и сразу выделил Гинека как очень внимательного, восприимчивого слушателя. «Ты не похож на других. Совершенно не похож», — разоткровенничался он, когда они впервые вместе смотрели с веранды на ночное небо.

— Идите наверх, — сказал Астроном, кладя в ладонь Гинека ключ от веранды. — Значит, питье как обычно… Есть будете?

— С добавкой, я зверски голодна, — ответила Шарка. — Как всегда, мы полностью полагаемся на твой вкус.

Калиш даже покраснел от гордости, будто ему вручили медаль.

— Из-за тебя, Шарка, я сейчас такие маневры на кухне устрою. Провалиться мне на этом месте, если я не выжму из повара что-нибудь необыкновенное!

Приятно было сидеть на веранде в плетеных креслах. Принесенные Калишем свечи и красное вино создавали атмосферу уюта. Снизу до них долетали туристские песни, громкий смех, а они молчали.

Первым заговорил Гинек:

— Когда я был маленьким, то вбил себе в голову, что буду летчиком. — Он отодвинул фужер. — Однажды я смастерил из трех дощечек самолет, прибил его к палке и представлял, будто я кружу над Йемнице, а ребята внизу кричат: «Гинек, ведь это Гинек Ридл!» — Он улыбнулся. — Я просто помешался тогда на авиации. Помню, в восьмом классе сбежал со школьного концерта и пошел в районный военный комиссариат с просьбой направить меня учиться на летчика. Мне сказали, чтобы я как следует учился в школе, что будущих нилотов выбирают из тех, у кого лучше оценки. Это была катастрофа, ведь я имел четверку по пению, да и ту мне ставили из милости, чтобы не портить ведомость. И хотя я не понимал, для чего пилоту нужно пение, я поставил себе цель получать по этому предмету одни пятерки. Я даже изучил нотную грамоту и напевал осточертевшие мне оперные арии.

— Так вот почему ты так силен в классической музыке! — воскликнула Шарка.

— Мне еще не было пятнадцати лет, — продолжал Гинек, — когда я написал заявление в военное училище. Отец надеялся, что из меня получится хороший инженер по сельхозтехнике, а может, и председатель их колхоза, как он называл местный сельскохозяйственный кооператив. А я ему — бух! «Хочу стать военным!»

Гинек смотрел прямо перед собой, погруженный в воспоминания.

— Он отказался подписать мое заявление. Я стоял на своем. А потом… убежал из дому. Вот так. Бродил по улочкам и размышлял, как лучше наказать отца — броситься под поезд или с моста в реку. Моя бродяжная жизнь продолжалась недолго. Дрожащего от холода, меня подняли со скамейки милиционеры неподалеку от военного комиссариата. О чем разговаривал с отцом подполковник, который пришел к нам на следующий день, я не знаю до сих пор. Сам я в это время в бешенстве колол во дворе дрова. Они были такие же неподатливые, как и отец. И тем более меня удивило, когда офицер вышел из дому и сказал мне: «Жди вызова на медкомиссию». Счастье мое было настолько велико, что я готов был расколоть на дрова все деревья в округе. Но отец продолжал хмуриться…

Двери распахнулись, и на веранде появился Калиш. Лицо его сияло. Он нес тарелки. Приблизившись, точно причаливающий к пристани парусник, он объявил:

— Антрекот из оптовой торговли, рис из Индокитая, грибочки из собственных запасов! Приятного аппетита! Через часок я вежливо выпровожу тех внизу и присяду к вам. Если, конечно, не помешаю.

— Конечно, не помешаешь, — заверил его Гинек. — Сегодня мы должны поговорить со звездами, — добавил он значительно.

Они занялись едой, и Гинек продолжил свой рассказ:

— В военном госпитале меня основательно обследовали — и снова ожидание. Трудно передать волнение, с каким я каждый день смотрел на приближавшегося к дому почтальона Барту. Строгое уведомление о явке в военный комиссариат было для меня самым прекрасным и ценным кусочком бумаги, который я когда-либо держал в руках.