Анатолий Кудравец - Сочинение на вольную тему Страница 62

Старшей, Клавдии, перевалило уже за девятнадцать, и это она была причиной того, что у них всегда собирались хлопцы и девчата. Вере же она была и за мать, и за сестру. Вера росла медленно, заморенно, ходила в четвертый класс, а вид имела второклассницы. Но всем бросалась в глаза ее не по возрасту серьезность. Чистила ли она картошку маленькими быстрыми ручками, подкладывала ли поленце дров в печку, приносила ли воду — всегда брови сведены, губки вытянуты вперед, словно она сама себе на память повторяет какой-то урок.

Компании для пожилых женщин здесь не было, для мужчин — тоже. Петр не напарник. О чем с ним поговоришь, когда даже «добрый вечер» ему надо кричать в самое ухо. Однако мужчины все же частенько заглядывали сюда. Им это было удобней — они приходили вместе с парнями.

Сам Петр редко принимал участие в этих вечеринках, обычно сидел на лавке и, улыбаясь чему-то своему, мурлыкал, как кот, себе под нос и плел лапти. Из всех видов обуви Петр признавал только одни лапти. В них он ходил и весной, и зимой. Даже на пасху ходил в лаптях. Праздничные лапти плел он особенно старательно и красиво, веревки вил специальные, потом опаливал их, они делались черными и, красиво скрещиваясь, сжимали на ноге белые льняные онучи… Петр отличался еще в одном: он за лето всегда запасал вдоволь сухих дров и не жалел их зимой, лишь бы в хате было тепло.

Оставив школу после семи классов, почти каждый вечер в хату к Петру начал ходить и Иван. В карты он не играл, в домино тоже, но любил сидеть где-нибудь на лавке, слушать зубоскальство хлопцев и мужчин. В душном тепле хаты, в этом шуме, где все были равными — и старые, и молодые, он тоже чувствовал себя как бы ровней и с этими обросшими колючей щетиной мужчинами, и с парнями, хотя был здесь самым малым по росту. Он не обижался, если вдруг кто-нибудь звал его: «Где ты, Ясёк, иди сюда», — не Иван, а Ясёк, и он покорно шел на голос, неловко улыбаясь, откликаясь на кличку, как на законное имя. Эта покорность, готовность услужить, незлопамятность давали ему место в компании курцов и картежников. Они его принимали в свой кагал как равного, потому что он как равный трудился с ними летом и зимой. Он ездил с ними в лес, за речку по сено, таскал бревна и мешки. В чем можно было, он старался не отставать от них. Когда его посылали «к Маланье», охотно бегал, возвращался от нее с бутылками самогона, пробовал и сам выпивать, хотя ни вкуса в самогоне не чувствовал, ни охоты к нему не имел. Ему тогда сравнялось четырнадцать лет, и разговоры старших парней и мужиков о женщинах и девушках, бесстыже искренние и хвастливые одновременно, и страшили его, и вызывали повышенный интерес, волновали. Он слушал их, хотя и стеснялся, делал вид, что они его не интересуют, а сам старался не пропускать ни одного слова. Беспокойный огонь наивного восхищения женщиной, ожидания чего-то неизвестного и грешного уже будоражил его кровь.

Иногда хлопцы приносили цимбалы, и тогда начинались танцы. Учился танцевать и Иван. Митя, или, как его чаще называли, Четыресорок, играл на цимбалах, а «его» Клавдия была свободна и учила танцевать подростков. Иван боялся Клавы, потому что она чересчур смело прижимала его к своей большой, горячей груди, и старался вывернуться из ее рук.

Все разбивались на пары, каждый парень старался танцевать со «своей» девушкой, у Ивана «своей» еще не было, и он присаживался к печке, ближе к Вере — помогал решать задачи или читал ей что-нибудь из хрестоматии. Иван тосковал по школе и радовался, что Вера внимательно, как учителя, слушала его.

Трещит огонь в печке, скачут искры. Вера сидит на полу у раскрытой дверки. На коленях у нее задачник, а тетрадь, чернильница-бутылочка и ручка — на маленьком табурете. Лицо ее раскраснелось от огня, но она не отодвигается от печки, хотя здесь и жарко, искры стреляют — того и гляди прожгут задачник, тетрадь. Она смотрит в печку, на огонь, мечущееся пламя озаряет ее лицо, оно такое красное, что кажется — вот-вот и само вспыхнет огнем, и глаза вспыхнут как угольки.

Иван сбоку печки приткнулся на березовом чурбачке. Чурбачок тонкий, сидеть неудобно, и Иван крутится, умащивается на нем, как петух на спице…

— Ну, читаю еще раз… Слушай: «Из города А в город Б друг другу навстречу вышли два путешественника…»

Шумит, аж гудит, ломаясь в колене, пламя, пахнет березовыми дровами, как в бане, когда ее только начинают топить. Иван чувствует, как сохнут и наливаются теплом его щеки, и слушает гул голосов за столом — сегодня там что-то злится и часто срывается на крик Митя:

— Ты что думаешь, я слепой, не вижу… Короля — дамой… По голове сейчас этой дамой!

— Ну-ну, тише… ты б только по головам… Я пошутил.

Иван поднимает глаза на Веру.

— Так с чего начнем?

Вера как будто ничего не слышит — ни того, что только что прочел ей Иван, ни того, что делается за столом. Она смотрела в печку, на пламя, и сейчас встрепенулась, услышав голос Ивана, недоуменно смотрит на него.

— Надо узнать, на каком расстоянии от города А и Б они встретятся и какое расстояние между городами.

— А что, если они совсем не встретятся? — На Ивана смотрят круглые, как пуговицы, красные глаза.

— Как это не встретятся?

— Ну как? Разве между городами только одна дорога? Может, один пойдет по одной, а второй по другой — и разойдутся…

— Да нет, ты не понимаешь… На земле нет таких городов А и Б. Это только в задачах пишется.

— Разве ж может быть так: пишут, что есть, а их нет? Так не бывает. И как же они встретятся, если таких городов нет?

— Встретятся… Должны — значит, встретятся, — Иван начинает злиться. — Так что мы узнаём первым вопросом?

— Первым вопросом? — Вера морщит лоб, от носа вверх по лбу бегут две ложбинки. — Первым вопросом… — Иванову злость как рукой снимает.

— Ну, слушай еще раз. Только внимательно. Вот два города — А и Б. — Иван берет карандаш и чертит на листе бумаги схему. — Из города А в город Б…

— Ну скоро вы разберетесь со своими городами? — Это уже от стола Четыресорок. — Плюнь ты на все, Иван, да иди сюда. Возьми чарку.

— Не трожь его, может, он невесту себе учит…

— Ха! Га-га-га!

— Пейте, я сейчас — Ивану не хочется идти к столу и пить самогон, который он только что сам же принес.

— Во-о-от, мы еще упрашивать его будем. — Четыресорок встает из-за стола и тянет Ивана от печки. — Пускай сама разбирается.

И вот Иван за столом, между Петром и Клавдией, немного оглушенный выпитой водкой и разгоряченный. Он видит, что Вера сидит на старом месте, все так же уставившись на огонь. И ему жаль ее, ее маленькую горестную фигурку, одинокую и печальную в этом шуме.

Четыресорок пристает, чтобы Иван выпил еще. Иван не хочет, отталкивает его руку со стаканом — водка разливается на стол, в миску с кочанами кислой капусты.

— Ну ты потише. Пей! — Четыресорок багровеет, показывает зубы.

— Не буду. — Какая-то упрямая злость вдруг закипает в груди Ивана.

— Будешь, Ясёк. Раз сказали — будешь… Куда ты денешься…

— Я тебе не Ясёк, слышишь? Я Иван Купцов. У меня отец есть, Левон. Левон мой отец…

— Был отец… А ты Ясёк. Понимаешь?.. Я-а-сёк! И будешь делать, что прикажут. Сегодня сено коровам на ферму привозил, завтра навоз будешь выбрасывать, весна придет — пахать будешь, косить будешь… — Четыресорок словно взбесился.

— Ну и выброшу, что тут такого, и вспашу, и скошу. А пить не буду.

— Думаешь, на своих семи классах далеко уедешь? Не-а… Не дальше, чем я на Чалом.

— Куда захочу, туда и поеду.

— Не дальше Маланьи.

— А вот к Маланье больше я не пойду. Не-е-ет, не пойду.

— Пойдешь, Ясёк…

— Ясёк, говоришь? Ясёк? Пусть. А это тебе от Ивана, — и Иван плеснул остатки водки Мите в лицо.

Страшный удар в зубы отбросил Ивана к стенке.

Иван привстал, увидел по ту сторону стола мокрое и злое Митино лицо, почувствовал соль во рту, размахнулся и тем, что было в руке — граненым стаканом, саданул Мите в лицо и вместе со звоном, обвалившимся на его голову, услышал испуганный Верин крик.

Шел Иван домой, глотал слезы: «Где ты, отец? Неужели не можешь заступиться? Неужели всю жизнь буду вытирать рукавом слезы?»

Зажег лампу, долго смотрел на портрет отца. В хате было темновато, и отец смотрел на него со стены по-чужому внимательно и холодно.

— Почему это ты не хвалишься, что вчера подрался с Митей? — спросила мать за завтраком.

— А тебе уже напели.

— Вот я сейчас напою так напою! Сколько раз говорила: не ходи туда. Нашел компанию… Митя ему ровня. Нет, плетется… И тот нашел кого осилить. Сейчас пойду, так кочергой голову рассажу.

— Не вмешивайся, куда не просят, — грубо ответил Иван.

— Как это не вмешивайся?

— Сам разберусь.

— Или в суд подать? Найдут и на него управу.