Илья Маркин - Впереди — Днепр! Страница 62

11 мая 1943 года Гитлер отдал приказ об отсрочке операции «Цитадель» до середины июня.

Глава двадцать седьмая

Весна…

Степан Иванович Васильцов лежал на ворохе мягких молодых листьев и слушал гулкий перестук капель по тугому брезенту палатки. Рядом, широко разбросав руки и приподняв острый небритый подбородок, беспробудно спал Перегудов. Второй час лежал он навзничь, в неудобном положении, но даже не шелохнулся, только всхрапывал изредка да что-то бормотал во сне. Последнюю неделю Перегудов почти не отдыхал. Он бегал от одной группы партизан к другой, возвращался в лагерь и опять спешил на звуки вскипевшей перестрелки. Вчера каратели чуть было не прорвались, но, к счастью, хлынул ливень и всего за какой-то час ручей вспух, заливая луговину, и фашистские пехотинцы остались на той стороне.

Ядреный, по-весеннему теплый дождь лил всю ночь. На месте поймы ручья, извилистой полосой отделявшей партизан от фашистских отрядов, образовалась широченная река.

— Нашли! — бурей влетев в палатку, прокричал Артем Кленов.

— Тише, — показал Васильцов на Перегудова, но сам, не в силах сдержать волнения, воскликнул: — Вернулись! Нашли!

— Так точно, Степан Иванович, — сияя мокрым возбужденным лицом, прошептал Кленов. — И штаб бригады там, и командир, и два наших партизанских отряда. Недалеко тут, километров пятнадцать. Фрицев накрошили — жуть! Целый пехотный полк вчистую раскромсали, полицейский батальон и две охранных роты. Трофеи захватили — полным-полно! Одних танков шесть штук. Целенькие!.. Ребята наши уже моторы крутят.

— Как с продовольствием?

— Привез! Мешки на лошадей навьючить пришлось, на повозках не пробьешься. Грязюка — чуть не по горло. Ну, в общем, сухарей четыре мешка, два мешка крупы, сахару чувал. Немецкое все, трофейное!

— А боеприпасы?

— Степан Иванович, — укоризненно покачал головой Кленов, — да это я в первую очередь, боеприпасы-то. И патроны, и гранаты — хватит теперь фрицев угостить. Вот только, — нахмурясь, замялся Артем, — соли нет ни капельки. Наши там тоже без соли сидят. Ну, это вы нам поручите, — мгновенно повеселев, заверил он Васильцова. — Боеприпасы теперь есть, проберемся в тыл к фрицам и всего добудем. Да, вот еще что, — спохватился Кленов, — двух радистов командир бригады с рацией прислал и вот пакет командиру.

— Какой пакет? — хрипло пробасил Перегудов.

— Вам, товарищ командир, — ринулся к нему взбудораженный Артем, — от командира нашей партизанской бригады. И от всех, кто там, приветы, приветы… Ну, в общем, всем, всем приветы.

Хмуря заспанное лицо, Перегудов молча взял пакет, неторопливо вскрыл его и, достав бумагу, долго, словно ничего не понимая, читал.

— Все! — вскакивая, вдруг закричал он во весь голос. — Все рухнуло у фрицев! Вырвались наши партизанские отряды! Вырвались!

Он схватил Васильцова, потом Кленова и, прижав их к себе, продолжал все так же восторженно выкрикивать:

— Ни танки, ни артиллерия, ни авиация не сломили нас. А теперь мы хозяева! Теперь повоюем! Как, Артем, повоюем?

— Так точно, товарищ командир! За все прошлое с фрицами расквитаемся и кое-что в придачу подкинем.

— Ну, ладно, — стихнув, сел Перегудов на бревно. — Теперь нужно все привести в порядок и — за дело. Командир бригады пишет, что сейчас главная задача — подготовка подрывников. Приказано всех здоровых партизан подрывному делу обучить. Видать, наше командование мощный фейерверк для фашистов задумало.

— Начальник штаба, ко мне! — перекосив изломанные брови и придав всегда озорному, веселому лицу неповторимо свирепое выражение, крикнул Артем. — На одной ноге, сей момент!

— Слушаюсь, товарищ командующий, — лихо, с подобострастием в ломком голосе отозвался из шалаша Сеня Рябушкин и стремительно вытянулся перед Кленовым.

— Что такое? Что все значит? Что за растрепанный вид? — с ног до головы окинул взглядом Артем щупленькую в непомерно длинной гимнастерке фигуру Рябушкина. — В каком виде изволите к самому командующему являться? Товарищ заместитель, — обернулся Кленов к лежавшему на спине Кечко, — я вам, кажется, уж сколько раз поручал привести начальника штаба в настоящий боевой партизанский вид. Когда же, в конце концов, будут мои приказы исполняться точно и неукоснительно? Я не потерплю разгильдяйства и распущенности!

Кечко лениво повернулся на бок, с напускным презрением долго смотрел на замершего, как изваяние, Сеню и, пренебрежительно отвернувшись, нехотя проговорил:

— Та я же вам кажин божий день твержу: не по Ваньке шапка така, должность высока для него недоростка. Смахнуть его из начальников штабов и отправить помощником к Круглову коней пасти. Хай вин там своим видом растрепайским коней пугает.

— Товарищ командующий, — взмолился Сенька, — хоть куда загоняйте, только не в пастухи. Круглов этот день и ночь молчит. Я же с ним и говорить разучусь окончательно.

— И правильно, — словно не слыша Сенькин голос, согласился с Кечко Артем. — Самое подходящее место для него в пастухах. Может, хоть лошади воздействуют на него. Да и Круглову одному не скучно будет. А то он, бедняга, от тоски зачахнет и конца войны не дождется. Пиши приказ: «С завтрашнего утра Семена Антоновича Рябушкина изгнать из боевой команды разведчиков и перевести в заместители конюха Круглова. Приказ окончательный, обжалованию не подлежит». Подпись моя.

— Та що до завтра ждать, — возразил Кечко, — шугнуть его сей момент туды на луговину, щоб и духу его тут не було.

— Нет, подождем до утра. Пусть котелки перемоет, вокруг шалаша подметет, на кухню сбегает. А пока, — свирепо взглянул на Сеньку Артем, — зыть к роднику! Воды студеной два котелка, и чтоб до краев, ни капельки не расплескать!

Нина, улыбаясь, слушала неизменно повторявшийся почти ежедневно шутливый разговор разведчиков, где всегда Артем Кленов выступал в роли грозного командира, Иван Кечко, вторя ему, изображал послушного, но неумолимо сурового заместителя, а Сеня Рябушкин был постоянным объектом их начальнических внушений и придирок. Первые дни все это казалось Нине грубой шуткой и даже издевательством двух взрослых мужчин над молоденьким и безответным Сеней Рябушкиным. Но скоро Нина увидела и поняла совсем другое. Эго была та отдушина, которой пользовались трое разведчиков, чтобы и позабыть хоть на какое-то время все трудности суровой партизанской жизни, и дать выход кипевшей в их молодых душах неугомонной энергии. Все они трое, разные и по возрасту, и по характерам, и по развитию, и по способностям удивительно прочно слились между собой, трогательно заботясь и помогая друг другу.

Душой тройки был Артем. Умный, сметливый, окончивший три курса педагогического института, он, казалось, знал все на свете и мог выполнить любую работу. Особенно он был незаменим при выполнении трудных и опасных заданий в тылу врага. О подвигах Артема ходили в отряде целые легенды.

Поэтому неудивительно, что, попав в отряд, худенький, еще совсем подросток, любознательный до назойливости и влюбчивый, как большинство впечатлительных подростков, Сеня Рябушкин сразу же прирос к Артему, ловя каждое слово и стараясь во всем ему подражать. Он почти без слов угадывал каждое желание Артема, не только покорно, но даже с радостью выносил все его подчас обидные шутки и каждое его приказание выполнял с неуемным жаром своей восторженной души. Артем же, подшучивая и часто всерьез распекая Сеню, всячески оберегал и жалел его.

Иван Кечко был полной противоположностью и Артема, и Сени. Молчаливый, сосредоточенный, с мягким взглядом спокойных серых глаз, он часами мог не разговаривать, напряженно думая о чем-то своем и никогда не рассказывая о себе даже Артему. По рассказам Сени Нина знала, что Кечко в отряд пришел из сожженного фашистами села под Сумами, где погибли все его родные и близкие. Во всех делах Кечко был спокоен, нетороплив и внешне даже равнодушен. Только в короткие моменты подтрунивания над Сеней он веселел, присоединяясь к Артему. В эти моменты Кечко удивительно напоминал Нине Петра Лужко. И всякий раз, вспомнив Лужко, Нина неизменно переходила к думам о Сергее Поветкине. Она, сама не зная почему, твердо верила, что Сергей жив, а попав в партизанский отряд, с каждым днем все ощутимее и острее чувствовала его где-то совсем недалеко. По совету Васильцова она сразу же написала в Министерство обороны, прося сообщить, где находится Сергей, но борьба с карателями надолго затянула отправку писем. Да и после, когда в Брянских лесах установилось затишье, прилетавшие с «большой земли» транспортные самолеты кружили над партизанскими базами, сбрасывали на парашютах грузы и, не приземляясь, улетали обратно. Нина терпеливо ждала, почти всегда думая о Сергее. Разведчики, видимо, догадывались о ее мыслях и никогда не заводили разговор о письмах. Только в этот день негласный уговор безжалостно нарушил Сеня Рябушкин.