Тест - тест Страница 62

Танки с ходу врезались в колонну. Началась очередная давка. Из кабин и кузовов выскакивали, как ошпаренные, фашисты. Лихорадочно ударили пулеметы и автоматы.

— Дави, Герасимов! — подстегивал лейтенант Семенцов своего механика-водителя.

Башенный пулемет, не смолкая, строчил по разбегающимся солдатам. Так двигались не более ста метров. Миновали пригорок, вышли на насыпную часть дороги. Вдруг из башни головной машины Дроздова, за которой следовал Семенцов, посыпались искры. Танк остановился, его тут же покинул экипаж.

"Эх, проклятые, успели развернуть орудия! — со злостью подумал Николай Семенцов, заметив на опушке рощи, в трехстах метрах слева, вспышки.— Вон откуда бьют!"

— Осколочным! — скомандовал он Волкову.— Еще! Еще!

Пятью выстрелами заставили замолчать вражеские орудия. Теперь бы проскочить вперед, но мешает подбитый танк Дроздова. Подать назад тоже нельзя — вплотную стоят другие танки. А если спуститься с насыпи?

— Развернись на месте и сползи вправо! — приказал Семенцов механику-водителю.

Машина уже встала поперек дороги, и вдруг — удар. Заглох двигатель...

— Сползай с насыпи! — с яростью крикнул лейтенант Герасимову.

Механик-водитель не отвечал. Последовал еще удар, по башне... Из глаз Семенцова посыпались искры. Все закружилось, зазвенело в голове.

Лицо обагрилось кровью. Горло обожгло невыносимой болью... Падая на боеукладку, лейтенант услышал голос Волкова:

— Ранило обоих!..

Через несколько секунд танк встряхнуло еще раз. Семенцов почувствовал, что кто-то дергает его за плечо.

— Товарищ командир, горим! Выходите! — Лейтенант узнал голос радиста-пулеметчика Головкина.

— Где механик-водитель? Надо спасать танк.— Семенцов с трудом поднял голову.

— Он уже выскочил, Волков убит...

Залитыми кровью глазами Семенцов увидел, что люк механика-водителя открыт, его сиденье пустое. Взглянул в сторону моторной перегородки. Там, в пламени, скорчилось тело Волкова...

Уже начала тлеть замасленная шинель командира

— Горим, выскакивайте! — не прекращал взывать Головкин.

Он был уже наружи и тащил своего командира в люк. Заметив это, гитлеровцы резанули из автомата, пули защелкали по корпусу танка. Головкин покатился в кювет, Семенцов свалился в двух метрах от фашины. Кругом стояла такая пальба — головы не поднять...

В это время разгорался бой и на правом фланге. Из траншеи неистово бил наш ручной пулемет. Потом замолчал — раненый пулеметчик медленно сполз на дно траншеи. Находившаяся рядом санинструктор Саша Решетова стала перевязывать его. За пулемет лег второй номер — совсем еще юный белобрысый паренек. Вскоре огонь прекратил и он...

— О, боже, ранило и этого! — удрученно промолвила отважная медичка и, закончив перевязку пулёметчика, подбежала к юноше. А тот, уткнувшись головой в бруствер ячейки и прижавшись к ее стене, стоял и не шевелился. "Если парень убит или тяжело ранен, так не устоит",— подумала Саша. Дернула за плечо солдата — так и есть: живехонек боец и невредим. Просто еще не обстрелянный, струхнул.

— Ты почему это не стреляешь?! — напустилась на него санинструктор — Не видишь разве — лезут арийцы! А ты прячешь свою башку, кому она такая нужна!..

— Я... я... ствол накалился...— стал оправдываться Молодой боец.

И тут же опять застрочил из пулемета.

— Санитара! — послышался зов откуда-то справа.

— — Дочка, нас кличут, пошли,— позвал прибежавший санитар Черников.

За бугром лежал пожилой сержант с раздробленной нижней челюстью. Положив его голову себе на колени, Решетова начала перевязку. Черников помогал. Раненый часто моргал лихорадочно блестевшими глазами. Видимо, хотел что-то сказать. Потом все же проговорил:

— Ну, дочка, это — все...

Тело его дернулось. На Сашину руку струей потекла горячая, багровая кровь. Это во время перевязки шальная вражеская пуля угодила сержанту в висок. Санинструктор Решетова не удержалась заплакала...

Танкисты продолжали бой. Начальник штаба батальона капитан Гаврюшенко, находившийся на танке Дроздова вместе с десантниками, спрыгнул на землю и, лежа около машины, расстреливал из автомата выбегающих из ближайших хат немцев. В двадцати метрах от танка вдоль улицы проходила вражеская траншея, из которой гитлеровцы вели бешеный огонь, бросали гранаты. Справа, на небольшой возвышенности, показались их танки. Они были еще далеко. Рокот их моторов слышался слабо.

— Беги к комбату, доложи о танках! — приказал капитан лежавшему рядом сержанту Булыгину.

Тот, вжимаясь в землю, пополз. Гаврюшенко вместе с несколькими автоматчиками продолжал отбиваться от наседавших фашистов. Вдруг рядом разорвалась граната, затрещал чужой автомат. Левую руку капитана сильно обожгло. Он быстро отбежал за танк и присел, прижимая простреленную руку к груди.

— Ранило, товарищ капитан? — подскочил к нему старший сержант Титенко.

— Ничего страшного! Продолжай командовать взводом.

Но Титенко не уходил. Гаврюшенко, привалившись к ведущему колесу танка, начал себя перевязывать. Но ничего не получалось. Тогда он разрешил Титенко помочь ему. Подползший вскоре к танку фельдшер батальона наложил на руку шину из обломанной доски и отправил капитана в тыл[17].

Батальон автоматчиков отбивал одну вражескую контратаку за другой.

— Танки! Танки! — послышались крики.

Перевязывавшая раненого Саша Решетова, быстро застегнув санитарную сумку, встала.

— Ползут дьяволы,— проговорила она.— А сзади еще два...

— Ну, уж нет, не пропустим! — зарычал боец, которого только что перевязывала Решетова, и, схватив противотанковую гранату, пополз навстречу вражеской машине. Но пулеметная очередь, пущенная из нее, остановила героя…

Гвардейцы, кто мог держать оружие, включая и раненых, заняли оборону. Санитар Черников, также вооружившись гранатой, пополз вперед... Запахло каленым железом. В снарядной воронке, сжав в руке гранату, притаилась Саша Решетова. Вот она швырнула ее под вражеский танк, но в этот момент огнем прожгло правую руку... Потом Решетову дважды подбросило взрывной волной. Ей показалось, что она полетела в какую-то пропасть... 

10.

Лейтенант Николай Семенцов пролежал без сознания около своего танка целый день. Поднял голову — не видит ничего, бело кругом. Коснулся левой рукой лица, почувствовал что-то липкое. Поднес ладонь к глазам — все как в плотном тумане, ничего не рассмотрел. Невыносимая боль под коленями. Уцелевшими пальцами левой руки пощупал под коленями и обжегся. Тлели ватные брюки. Попытался растеребить вату, насыпать на нее землю, но ничего не получилось. От острой боли снова потерял сознание.

К его великому счастью, пошел ливневый дождь. Через некоторое время лейтенанту стало легче, и он очнулся. Боль под коленками прекратилась. Вообще Семенцов не стал ощущать никакой боли. Он не чувствовал ни рук, ни ног, не мог шевелиться и двигаться.

На душе было скверно. Что только не приходило в голову в эти минуты! Мучила мысль: что с ним? "А где мой партийный билет?" С трудом нащупал — он оказался в левом кармане гимнастерки. Это его обрадовало. И в то же время подумал: "Если меня, израненного, найдут фашисты, то немедленно начнут шарить по карманам, а там партийный билет! Счастье, если убьют сразу, а то могут сначала поиздеваться, как это они всегда делают. Может быть, закопать в землю? Ну ладно, допустим — закопаю, а ко мне вдруг явится сейчас наша санитарка Маша Старенко. Она девушка здоровая, смелая и вытащит Меня. Потом наш начальник политотдела Георгий Степанович вежливо спросит: "Товарищ Семенцов, где ваш партийный билет? Ведь я же просил его беречь как зеницу ока..." Тогда как мне быть? Ведь наш Георгий Степанович — человек мудрый, душа танкистов. Он нам всегда твердил: "В наших сердцах живет святое чувство — чувство ленинских идей, значит мы победим".

Молниеносно пришла в голову и другая мысль: "Какой же я дурак! О чем задумался! Ведь до армии три года возглавлял комсомольскую организацию лесопункта. В партию принят по боевым характеристикам. Значит — великое звание коммуниста завоевал кровью, значит — до конца своей жизни должен держать крепко в руках партийный билет, в какое бы трудное положение ни попадал. И точка!" И сразу же, подумав так, лейтенант почувствовал на душе необычайное облегчение. Вот жаль только — не успел отправить матери письмо, оно вместе с другими солдатскими пожитками сгорело в танке. Что с экипажем? Волков, конечно, обуглился в танке. Был он крепким духом и силой. Одно слово — сибиряк.

Машинально повернул голову в сторону танка. Однако ничего не увидел, потому что в глазах было по-прежнему бело. Неужто ослеп? Кто во всем этом виноват? Виноваты фашисты! У танкиста сердце разрывалось от ненависти к ним. Нет, он должен жить, должен воевать!