Энтон Майрер - Однажды орел… Страница 64

Девушка говорила по-французски довольно быстро, и Дэмон улавливал некоторые фразы. «Oh! — mais c'est trop drole, ca! — воскликнула она однажды. — II fait la bete…».[27] Что это могло значить? Она смеялась глубоким грудным голосом — приятное отличие от резкого сопрано, свойственного большинству французских женщин. Дэмон понимал, что смотреть на девушку так пристально может только беспардонный нахал или неисправимый невежа, но желание созерцать ее было выше его сознания. Она притягивала его взгляд, словно редчайший орден — намного более редкий, чем полученная им за бой на ферме Бриньи светло-голубая лента с пятью белыми звездами, — словно орден, дарованный ему за все пережитые опасности. А почему ему, собственно, не наслаждаться видом этого совершенства женской красоты. «Кошке не возбраняется смотреть на короля», — бывало, говорила его мать. К тому же с каждой секундой в нем нарастала уверенность, что он уже где-то видел ее, точнее, она напоминала ему кого-то, несомненно, того, кого он хорошо знает…

К девушке и ее собеседникам подошли еще двое: французский лейтенант-артиллерист, очень стройный и красивый молодой человек, и пышная розовощекая девушка в ярко-оранжевом платье. Они оживленно обменялись взаимными приветствиями, сопровождавшимися кратковременными взрывами общего смеха. Девушка с тициановскими волосами казалась теперь несколько стесненной: на ее лице появилось едва уловимое выражение печали и напряженность, подошедшие, видимо, были ей не по душе. Она бросила раздраженный взгляд на Дэмона и в тот же момент отвела глаза. Дэмон резко повернулся, отошел к другому концу колоннады и закурил новую сигарету. Как это уже много раз случалось в его жизни, у него появилось ощущение, что все остановилось, замерло в каком-то приятном стазе, в ожидании какого-то, может быть, грозного, а может быть, и незначительного события.

Рядом с ним в кресле-каталке оказался надменный старик с моноклем и гагатовым мундштуком для сигарет — судя по манерам, граф или барон. Вскинув дрожащую руку и указывая пальцем на полного молодого человека в костюме из твида, он гневно отчитывал его; припухшие темные челюсти старика тряслись от ярости.

— Никакого чувства собственного достоинства! — рявкнул он на безупречном английском языке. — У тебя просто нет ни крупицы гордости! — Чем сильнее гневался старик, тем безразличнее и веселее становился молодой человек.

— Но, дядя Эликсис… — начал было молодой человек.

— Ты на пути к верной гибели — гибели праздных лентяев и беззаботных душ!

Не принимая во внимание ни одного слова дядюшки, полный решимости продолжать мотовство и удовлетворять свои прихоти и капризы, племянник засмеялся, снисходительно покачал головой и повернулся, чтобы уйти.

— Запомни, что я говорю тебе, ты, глупый мальчишка! — хрипло крикнул ему вдогонку старик, грозя бледным дрожащим пальцем. Молодой человек обернулся, сделал серию неопределенных примирительных жестов пухлыми руками и решительно направился в большой зал. Дэмон встретился со стариком взглядом; тот глянул на него волком, кивнул головой и — как будто Дэмон был виноват в этой испорченности молодого человека — раздраженно махнул рукой, выхватил из кармана носовой платок и, разворачивая кресло-каталку, мучительно закашлялся, болезненно сотрясаясь всем телом…

Дэмон вздрогнул: красивая девушка, которой он так восхищался, шла по направлению к нему, одна… Через несколько секунд она пройдет мимо колонны, возле которой он стоит; она ступала твердо, но шаги ее были легкими, воздушными, держалась она прямо, уверенно и вместе с тем — женственно. Сердце Дэмона радостно забилось. Не раздумывая долго, он шагнул к ней и произнес:

— Пардон, мисс…

— Пардон? — повторила она французское слово, стремительно вскинув на него свои слегка сердитые глаза.

— Mes hommages, Madame. — Он взял под козырек, стремясь сделать это так, как делают, приветствуя — женщин, французские офицеры. — J'ai pense que vous — que vous etiez…[28]

— О, вы говорите по-французски, майор, — ответила она по-английски с очаровательным французским акцентом и улыбнулась — такой покоряющей, электризующей улыбкой, сверкнувшей, как луч солнца, на неспокойной поверхности воды.

— Извините, — сказал он, — это потому, что я думал… Я мог бы поклясться, что вы американка.

— Да? Это интересно! А почему, собственно? — спросила она, кокетливо наклонив очаровательную головку набок. Слова Дэмона, видимо, заинтриговали ее.

— О, даже не знаю… Просто потому, как вы там стояли и смеялись. — Она была совсем молодой, не более восемнадцати-девятнадцати лет; глаза ее были настолько ясными, что белки, казалось, отливали голубизной. — Я должен извиниться за то, что так упорно разглядывал вас…

— Да, действительно. Это что, свойственный американцам обычай?

— Боюсь, что наши манеры в сравнении с европейскими не на должной высоте… Дело в том, что вы напоминаете мне кого-то там, в Штатах… — В его сознании мелькнул образ похожего на нее человека, и он продолжал: — Вы уверены, что не имеете к американцам никакого отношения?

Она засмеялась своим низким музыкальным голосом.

— Уверена настолько, насколько может быть уверен человек в этом мире, майор. — Она отвела взгляд в сторону. — Нет, нет, моя мать испанка, а отец — граф Эдмон-дё-Безансон. — Помолчав немного она тихо добавила: — Я графиня Везелей.

— Mes Hommages[29], — повторил он любезно, несмотря на ее обескураживающее сообщение. Замужем. За каким-то проклятым графом. Тем не менее заканчивать разговор ему не хотелось. — Да? И где же этот Везелей? Я успел побывать лишь в немногих местах Франции, видел всего несколько городов и ферм.

— О, конечно, это неудивительно. Вы знаете, это городок на возвышенности в Бургундии. Очень романтический, очень исторический, очень впечатляющий городок. Его строгая простота вас очаровывает. Мрачный и по-октябрьски холодный замок, а все мрачное и холодное не может не быть впечатляющим. — Она весело улыбнулась Дэмону: — Потому-то я и здесь сейчас, соскучилась по солнышку.

— Конечно, конечно.

— К тому же захотелось повидать старых друзей. Теперь, когда кончилась эта отвратительная война, тянет к друзьям.

— Конечно, — согласился Дэмон, — для вас это большое облегчение.

— Как замечательно, что вы приняли меня за американку! — заметила она восторженно. — Просто прелестно. Надо будет сказать об этом Рэймону, это очень обрадует его…

«Сейчас она уйдет», — с сожалением подумал Дэмон, но ошибся. Графиня вынула из сумочки портсигар и достала из него сигарету с золотым кончиком. Дэмон предложил ей прикурить, достал свой «Кэмэл» и спросил:

— Позвольте и мне?

— Mais certainement, certainement…[30] У вас исключительные манеры, майор.

— Неужели?

— Для американца, конечно… Расскажите мне о себе. Вы из Америки? Где вы живете?

— О, в очень небольшом городке. Вы о нем никогда, конечно, не слышали. В штате Небраска.

— О боже, где же это?

— На Среднем Западе, точнее — на границе Среднего Запада… — Неважно, о чем говорить, лишь бы продолжать разговор с ней и стоять здесь вот так, опираясь на трость, наслаждаясь необыкновенной красотой этой веселой девушки с волосами цвета меди. Господи, кого же она так напоминает ему? — Это своего рода промежуточный штат, — продолжал он.

— Что значит, промежуточный?

— Гм, видите ли, он тянется от Миссури — это главный приток Миссисипи…

— О да, да, река нашего Отца Маркета и де ля Саля.[31]

— Правильно. Оттуда штат простирается на запад через Великие Равнины почти до Скалистых Гор.

— Они скучные и однообразные, правда? Великие Равнины? — спросила она, нахмурив брови.

— Да, конечно, их не сравнишь вот с этим… — Дэмон засмеялся и кивнул в сторону залива и яхт. — Но там… Я не знаю, как вам сказать, но в них есть что-то магическое, что-то притягивающее, какая-то своеобразная простота. Особенно весной, в начале мая, когда растущие вдоль реки ивы и трехгранные тополя окрашиваются в сочный желто-зеленый цвет. В своем роде это цвет самой жизни. Как будто жизнь начинается сначала…

Заметив на себе ее пристальный, испытующий взгляд, Сэм смутился и замолчал. Она смотрела на него более чем пристально, он понял это, он мог бы поклясться в этом. Во взгляде девушки появилась какая-то необъяснимая мягкость, искренний интерес, грусть и печаль. Или все это ему только показалось? Он улыбнулся и пожал плечами.

— Я просто, наверное, соскучился по дому, — сказал он. — Вот уже три года, как не был там. Кажется, я становлюсь излишне сентиментальным.

— У вас, следовательно, есть сентиментальная жилка, майор? — спросила она нежно. — Но вы ведь солдат?

— Да. Пурпурово-розовая, шириной с милю. — Они засмеялись. Она не проявляла никакого желания уходить, хотя ее сигарета почти догорела. — Мне все еще кажется, что я уже видел вас где-то, — продолжал он, внимательно глядя ей в лицо. — Надеюсь, вы ничего не имеете против?