Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника Страница 64

Она встала и начала раздеваться. Неожиданно зазвонил телефон. Она словно окаменела. Телефон продолжал звонить, и в конце концов она подняла трубку.

— Таня?

— Да, это я.

— Ты ждала, вероятно, кого-то другого?

— Нет…

— Что нового?

— Ничего…

— Ничего, значит. Так вот какова твоя благодарность!

— То есть как?

— Зайди как-нибудь ко мне. Я покажу тебе твое письменное заявление…

— Я все помню… Но пока мне ничего не удалось сделать.

— Надо поторопиться. В собственных интересах. Доброй ночи.

— Погодите… Я…

— Что еще?

— А вы… не приедете?

— Возможно… как-нибудь…

— А я думала сегодня…

— Сегодня не могу.

Таня бросила трубку, быстро разделась, легла в постель и натянула на голову одеяло.

Матею и Трофиму, бежавшим из мезиржичской тюрьмы, повезло. Крестьянин Сиротяк на грубольготских выселках, не раздумывая, пустил их к себе в дом.

— Входите в дом, люди хорошие! — сказал он им. — Покуда стоит белый свет, человек добром будет встречать человека.

Усадьба Сиротяка стояла одиноко, на отшибе, скорее уже, на землях Руждьки, а тут их никто искать не станет. А в отдыхе нуждались оба, особенно раненый Матей, да и Трофим прихрамывал — подвернул себе лодыжку.

На следующее утро Сиротяк со своими двумя сыновьями и Трофимом выкопали в саду землянку. Вдоль сада в глубокой ложбине проходила проселочная дорога. Склон был укреплен большими каменными плитами. Одну из плит выломали и сделали второй вход в укрытие. Из ложбины к нему можно было добраться только с помощью лестницы. Камень вынимался свободно. В щели между стыками для маскировки засунули мох и траву.

Первое время Матей и Трофим сидели в укрытии днями и ночами. Немецкие солдаты, разыскивающие бежавших узников, прошли по дороге мимо усадьбы Сиротяка, но в дом не зашли. Потом беглецы стали ходить на ночь в дом и только днем отсиживались в укрытии. Когда же им показалось, что опасность миновала, они стали выходить вечерами в лес подышать весенним воздухом.

Лодыжка у Трофима зажила, и он все чаще стал ходить к Сиротяку в хату или же шел в лес. Матей же сидел с мрачным видом и все о чем-то думал. Радовался он только, когда Сиротяк приносил табак. Тогда он делал самокрутки и курил их одну за другой.

— А что, если нам вернуться в отряд, — предложил как-то Трофим.

— Нет на свете никакого отряда… Сожрала его бригада, — буркнул Матей.

Как-то вечером, когда Трофим был во дворе, а Матей сидел в горнице, положив больную ногу на скамеечку, Сиротяк сказал:

— Ты не обижайся, Матей, но только ты должен поговорить с Трофимом… Сказал мне Кубеша — это мой сосед за лесом, — что Трофим тайком ходит к его жене… Это до добра не доведет!

Матей не сказал ни слова, только стиснул зубы так, что виски побелели. Когда Трофим вернулся, он набросился на него:

— Что у тебя с женой Кубеша?

Трофим опешил.

— Уже знаешь! — пробормотал он. Потом, помолчав, улыбнулся и добавил: — Ну и что с того! Она молодая, а муж у нее старый…

Матей схватил, первое, что попалось ему под руку — это была скамеечка, — и запустил ее в Трофима. Трофим успел пригнуться, но скамеечка все же ударила его по плечу.

— Ты что, с ума сошел? — закричал Трофим.

— А ты подумал о том, что нас могут предать…

— Она? Да ты с ума сошел!

— А муж?

— Он ничего не знает.

— Знает.

— Знает? — удивился Трофим. Но потом, махнув рукой, добавил: — Ну и пусть знает! Своего позора разглашать по свету не станет.

Матей поднялся, одним движением притянул к себе Трофима и, захлебываясь от злости, проговорил:

— Ты… ты… Нас укрывают… а ты жен крадешь!

Тут уж и Трофим вышел из себя. Схватил Матея за руки и вырвался.

— Не жен, а жену… И потом она сама тянется ко мне…

Ночью, вылезая из укрытия, Трофим сказал Матею:

— И это говоришь ты, Матей! Неужели ты забыл Марту?!

Матей остался один. Сидел мрачный. Почему Трофим вспомнил о Марте? Она была одинокая, без мужа. И потом ведь это была любовь. Да, именно, любовь. Только она ее убила…

Вскоре вернулся Трофим.

— Ну ладно, Матейчик, — проговорил он как бы между прочим, — я к ней больше не пойду… Ну а вообще-то ты меня будешь слушать?

Матей согласно кивнул.

Иржи Целерин не знал, как долго пролежал он у бабки-знахарки. Когда же пришел в себя, припомнил сморщенное лицо старухи, блеск ее глаз. Она поила его целебным отваром трав, окутывала простреленный бок листьями плюща, соком подорожника смазывала рану.

Постепенно Целерин стал отличать день от ночи. Ворочался на попоне и пытался завести со старушкой разговор. Но была она немногословна да и уходила на долгое время.

Целерин лежал уставившись в закопченный потолок и скучал. Вдруг на печи что-то зашевелилось, и показался лисенок. Уши торчком, головка набок. Вскоре возле лисенка появилась куничка с недовольной мордочкой, с черными, точно капельки, глазками. Лисенок сделал шажок, чтобы лучше рассмотреть незнакомку, но боязнь оказалась сильнее, и он, поскуливая, оттянул лапки назад. И снова наклонил головку, навострил ушки и язычком облизал свою острую мордочку. Сделал взмах лапкой в направлении Целерина, но потом потянул ее обратно. Нерешительно посмотрел на куничку, которая повалилась на спину. Куничка вдруг встала на свои еще не окрепшие лапки и неуклюже побежала к Целерину. Тот спокойно взял ее себе на руки. Лисенок, увидев, что с куничкой ничего страшного не произошло, осторожно подполз, но от руки человека отпрянул. Куничка тем временем спокойно уснула на животе у Целерина. Лисенок, оставшись без внимания, подполз к Целерину и дал себя погладить.

Зверюшки доставляли Целерину радость. Он целыми днями возился с ними.

Однажды в конце дня, когда Целерин забавлялся со зверюшками, снаружи послышался чей-то голос. Куничка и лисенок замерли и стали напряженно прислушиваться. Вошла девушка. Увидев лежащего на попоне незнакомого человека, растерялась.

— Я ищу знахарку, — объяснила она извиняющимся тоном.

— Она ушла, — ответил ей Целерин.

— Так ты и есть тот самый?!

— Да, тот самый.

— Поглядите-ка, каких он себе приятелей нашел! — улыбнувшись, сказала девушка и сунула палец во влажный ротик кунички, а лисенка пощекотала за ушком. — Рыжая, как и мать. Та погибла в капкане. А старую куницу подстрелил лесник. Но она спряталась куда-то и подохла. Знахарка этих обоих выходила.

Когда старуха вернулась, Целерин и девушка уже были добрыми друзьями.

— Никто тебя не звал сюда, Рейзка, — стала отчитывать знахарка девушку.

— У отца жар, — тихо проговорила она. — Не сердитесь на меня, бабушка. Все же знают, что вы лечите партизана…

Старуха принялась рыться в своих травах.

— Расскажите, как вы лечите раны, как изгоняете болезни, — попросил ее Целерин.

— Природа исцеляет людей, — буркнула старуха, но уже не так раздраженно и начала сортировать травы, которые принесла. Некоторые из них приподнимала и говорила: — Вот эта, с узким желтым цветком и резными листочками, — арника. Она растет только в горах, причем в таких местах, где дождей почти не бывает. Из нее я делаю целебную мазь, а отвар из сухих цветов помогает при воспалениях и желудочных коликах… А вот это нежное растеньице с белыми цветами и зубчатыми листиками — очанка. Оно возвращает зрение… Кровотечения приостанавливает хвощ… Травы чудодейственны…

17

Еще совсем недавно Йозеф Папрскарж радовался приближающейся старости и говорил: «Старость хороша. Это то же самое, что читать знакомую книгу и находить в ней то, что сам уже пережил…»

Теперь лежит старый Йозеф Папрскарж с простреленной ногой, вспоминает, как представлял себе старость, и горько усмехается. В такие минуты его охватывает тоска по родным местам. Он видит молодую буковую поросль Иванчены, еловые Кыкулки, зелень Шебестыны…

Третий человек, лежащий в камере, целыми днями молчал. Однажды в камеру вошел немецкий офицер. Он сильно хромал и опирался на палку. Подойдя к койке молчаливого узника, офицер язвительно спросил:

— Ну как дела, герой? Что же это англичане не научили тебя прыгать с парашютом! Я прыгал куда больше тебя, а хожу. Теперь у тебя неплохая компания — бандиты из лесу, — продолжал офицер, указывая палкой на Папрскаржа и Данека.

Никто не произнес ни слова. Офицер постоял немного, выругался и проковылял обратно.

На следующий день третьего узника унесли. В покойницкую.

Лесную группу, членом которой был Слава Данек, предал зубной врач из Липтала, у которого партизаны отобрали лыжные ботинки. Немцы напали на партизан, когда они ночью проходили через деревню. Данек шел первым. Вдруг ему показалось, что перед ним стоит человек. Он посветил фонариком и одновременно сунул руку в карман за пистолетом. В этот момент затявкал немецкий пулемет. Партизаны разбежались в разные стороны и скрылись в ночном мраке. Данека ранило в первые же минуты стычки. Когда он сунул руку в карман, пулеметная очередь прострелила пистолет, вдребезги разбила обойму с патронами и сделала глубокую рваную рану в бедре. Данек побежал по направлению к реке. Но далеко уйти ему не удалось: из-за большой потери крови он потерял сознание. Очнувшись, Данек вошел в ледяную воду и забрался под снежный козырек, нависавший над берегом. Слышал, как немцы пробежали по мосткам где-то совсем рядом. Он вылез из воды, но едва ступил на берег, как трое солдат взяли его на прицел. Данек схватился за пистолет, чтобы застрелиться, но оружие не действовало. Тогда Данек снова бросился в воду и попытался забраться под лед. Но немцы вытащили его и отвезли во всетинскую больницу…