Анатолий Брусникин - Беллона Страница 66

Агриппине Львовне хотелось всё время разговаривать, но связной беседы Девлет поддержать не мог, вставлял реплики невпопад. Приходилось держать ушки на макушке. В арьергарде, невидимые в темноте, скрытно следовали двое самых лучших в команде агентов, не спускали с Финка глаз. Аслан-Гирей же вслушивался в доносившийся сзади разговор на французском языке. Булькающий американский акцент соперничал чудовищностью с тявкающим немецким.

Ничего интересного до поры до времени в этой беседе не было. Сначала американец хвастался, сколько он успел сделать операций за неполных полтора месяца и сколько ампутаций и резекций надеется провести благодаря надвигающейся баталии.

«Ишь, радуется, будто ворон при запахе крови», — подумал Девлет с ненавистью.

Немец поддакивал. Но его больше интересовало, будут ли долетать неприятельские снаряды до Телеграфной горы, под которой назначено место сбора госпитальных отрядов.

Из этих слов Аслан-Гирей заключил, что основной удар, вероятно, будет нанесен в направлении Гасфортовой высоты, занятой сардинскими войсками.

Здесь стал накрапывать дождик, с каждой минутой всё усиливаясь. Штабс-капитан накинул Агриппине Львовне на плечи свой плащ.

Немец раскрыл зонт. Финк облачился в дождевик с капюшоном — тот самый.

— Кахоши веш, — одобрил доктор Розен. — Не пхомокайт и, толшно пыть, тьопли?

— Пэрви сорт. Отшен полэзни одэжда, — похвастался американец.

— Дохого платийт? Сколько тенег?

— Мнэ этот плашч одолжыт прыятэл. Но вешчь такой хороши, что я думал покупат себе такой тоже.

— А кто фам его отолшить?

Что такое счастье

Сколько есть на свете людей, задающих себе этот вопрос, столько на него ответов. Многие, конечно, сами себя обманывают: думают, их счастье в одном, а оно в чем-то совсем ином, и оттого человек чувствует себя несчастным, не понимая, в чем дело.

Александр Бланк знал, что может быть счастлив, лишь когда занят большим, очень трудным делом. Чем ближе задача к исполнению, чем сильнее сопротивление обстоятельств, тем он счастливее. Когда же цель будет достигнута, счастье закончится.

Поэтому месяц, проведенный в Севастополе, безусловно являлся самой счастливой порой его жизни. Никогда еще Лексу не приходилось до такой степени напрягать все свои умственные и физические силы. Ощущение полноты бытия переполняло его. Ночью он спал без сновидений, ибо никакие грезы расслабившегося рассудка не могли бы сравниться фантазийностью с тем, что происходило наяву.

Каким опьяняюще интересным получился июль пятьдесят пятого года!

Острее всего пульс жизни бился в те десять дней, когда Лекс находился на волоске от провала и не знал, сумеет ли он найти решение для математической задачи двойной сложности. Донесение огромной, исторической важности было готово, его требовалось как можно скорее передать своим, чтобы армия успела как следует приготовиться к русскому наступлению. Горчаков выведет войска в поле, притом именно на Черной речке, — Лекс уже не сомневался в этом. Более того — точно знал дату, когда это произойдет.

Но как передать сообщение, если все пункты связи известны Аслан-Гирею и находятся под постоянным наблюдением?

Эх, переосторожничал Лансфорд! Не предусмотрел никакой «живой» связи — опасался, что обычный лазутчик, которые вербовались из татарских торговцев, может выдать Бланка или вывести на него русских ищеек. Последнее рандеву произошло в Симферополе, повтора не предполагалось.

Каждый день игра могла закончиться. Зная, что «Капошон» — кто-то из гостей андреевских чаепитий, Аслан-Гирей, конечно же, ищет и неизбежно сужает круг. Разумнее всего было бы, не дожидаясь разоблачения, уносить ноги. Но такого варианта Лекс не рассматривал.

У него составился план — рискованный, но осуществимый.

Однако требовалось сочетание двух факторов: дождь и дежурство Финка. Совпали они лишь на десятые сутки.

Двадцатого вечером, закутавшись в плащ, Лекс беспрепятственно выбрался за пределы бастиона (он ночевал на Малаховом, где вовсю шли работы по строительству новых блиндажей). Никем не замеченный, обогнул третий бастион, спустился в Доковый овраг. На противоположном его краю, в кустарнике, находился один из пунктов связи. Бланк специально прошел мимо в светлое время, чтобы лучше ориентироваться на местности. Ни днем, ни сейчас наблюдателей не заметил, но они безусловно прятались где-то неподалеку.

Самый опасный момент наступил, когда Лекс себя обнаружил: вышел на место и начал сеанс. Что если у русских за эти дни изменилась «инструхция» и у агентов приказ не выследить шпиона, а арестовать?

На этот случай при себе был револьвер. Живым Лекс бы не дался. Унижение плена — это не для него.

С той стороны на позывной сигнал немедленно ответили тремя сдвоенными. Лансфорд или его помощник в установленный для связи час были наготове. Ждали.

Шли секунды, минуты. Фонарь мигал. Вокруг было тихо. Никто не накидывался на Лекса из темноты, не заламывал руки. Главное теперь было — не расслабиться от облегчения, не совершить глупой ошибки.

Донесение состояло из трех частей.

Сначала Лекс сообщил, что работы по укреплению Малахова завершатся самое раннее через четыре недели, а вероятнее — через пять или даже шесть.

Далее главное: русское наступление почти наверняка состоится; если состоится, то со стороны реки на рассвете 4 августа; необходимо ускорить секретное возведение дополнительных эшелонов обороны на Федюхиных и Гасфортовых высотах.

В заключение Лекс передал, что сеансов больше не будет. Есть вероятность, что этот способ связи раскрыт русскими.

Он нарочно выбрал столь неопределенную формулировку. Если бы доложил прямо, что все пункты находятся под вражеским наблюдением, у Лансфорда возник бы вопрос: а как же ты тогда умудряешься сигналить и надо ли этим сведениям доверять?

Ничего, можно объяснить потом. Когда и если удастся переправиться к своим.

К концу сеанса Бланк совершенно уверился, что немедленный арест ему не угрожает. Агенты будут вести скрытную слежку. А значит, торопиться было некуда. Вдруг, как в прошлый раз, Лансфорд прибыл к установленному часу и снова что-нибудь ответит.

Переместившись в другую точку, Лекс подождал — и не зря. Минут через сорок на семафорном пункте (он находился на возвышенности и просматривался со всех точек Корабельной обороны) запульсировал огонек.

Лорд Альфред был на месте. Должно быть, все эти дни он приезжал на передовую каждый вечер.

На сей раз послание было очень коротким: «Береги себя. Возвращайся».

Вернуться, конечно, нетрудно. Для этого довольно пройти оврагом пятьсот шагов, заботясь только о том, чтоб не наткнуться на русский пикет и не нарваться на пулю английского.

Но сначала нужно довести дело до конца. Успех вероятен, но понадобятся еще некоторые усилия.

И, конечно, необходимо сбить со следа людей Аслан-Гирея.

Все так же кутаясь в плащ и надвинув капюшон, Лекс отправился в тыл. Шел быстро, не останавливаясь. Чтобы не встретиться с патрулем, который потребует назваться и предъявить ночной пропуск, двигался не по дороге и не по улицам, а через развалины. Из них теперь состоял весь город. Уцелевшие дома попадались редко.

Вели Бланка умело. Обнаружить слежку он так и не смог. Но что она есть, не сомневался.

Из-за петляний по пепелищам Лекс добирался до Николаевской казармы целый час.

Там обретался второй фактор, сделавший возможным сегодняшнее предприятие. Арчибальд Финк — идеальная мишень для подозрений: англоязычный, прыткий, примерно такого же роста и комплекции.

Только сегодня наконец совпало, что идет сильный дождь, а Финк дежурит в лазарете на Южной стороне.

Лекс заглянул в операционную, кивнул склонившемуся над раненым американцу. Тот приветливо заулыбался, показал, что скоро заканчивает.

Сели рядом. Закурили. Как все самодовольные люди, Финк больше всего любил поговорить о себе и своих жизненных планах. Такому человеку довольно задать какой-нибудь вопрос про его дела и потом можно долго молчать, только поддакивать.

— Отчего вы не поступили врачом в британскую армию? Не было бы трудностей с языком.

— Многие об этом спрашивают, — засмеялся Финк. — Это они еще не знают, что я прошел дополнительный курс полевой хирургии в Оксфорде. От русских сие обстоятельство я утаиваю, не то они с их византийской подозрительностью еще вообразят, будто я английский шпион. Вам-то могу рассказать, вы настоящий космополит. Кстати говоря, где вы научились английскому? Выговор прямо оксфордский.

Итонский, мысленно поправил Лекс. На вопрос можно было не отвечать. Американец уже рассказывал дальше.