Вадим Инфантьев - После десятого класса. Под звездами балканскими Страница 66

У стола сверкали ризами архимандрит Амфилогий, зачисленный в штат ополчения дивизионным священником, и священник Драганов — один из восьми уцелевших героических защитников Дряновского монастыря в 1876 году. В порабощенной Болгарии церковь не была у власти, она могла ее приобрести только в борьбе вместе с народом за независимость. Поэтому в стране было немало священнослужителей, которые больше занимались чисткой оружия, чем чтением требника. К таковым принадлежал и Драганов.

Невольно обращал на себя внимание могучий старик, живописно увешанный оружием, — воевода Цеко Пежов. Он с детских лет был участником почти всех болгарских восстаний и вот уже 32 года со своей четой воюет с османами. Вместо наград у него 28 ран. И сейчас этот балканский орел прилетел со своей четой из-за Дуная и снова уйдет туда с другими вольными четами, уже официально признанными русским командованием.

Влажный предгрозовой ветер налетал порывами, и флажки на штыках линейных начинали трепетать, как крылья взлетающих птиц. Ветер подхватывал голоса произносящих речи, и от этого интонации ораторов казались еще более взволнованными:

— …Издалека, через всю русскую землю, это знамя принесено нами для вас, — говорил председатель самарского Славянского комитета Алабин. — Доказательством того, что оно передается вам не от какого-то отдельного уголка России, а от всей земли русской…

После молебна и освящения знамени главнокомандующий прибил полотнище к древку тремя гвоздями, затем по одному гвоздю забили генералы Непокойчицкий и Столетов, начальник штаба ополчения Рынксвич. Взяв молоток, Цеко Петков громко сказал:

— Дай боже в час добрый! Да поможе русский бог счастливо нам кончить вековато дело!

Затем по гвоздю вбили самарский городской голова Кожевников и советник Алабин, председатель кишиневского Славянского комитета Иванов и ополченцы — по одному от каждой дружины. Затем главнокомандующий вручил знамя Столетову, который передал его командиру 3-й дружины подполковнику Калитину. Тот поклялся:

— Упаду убитым под этим знаменем, но не отдам его врагу. — И вручил стяг знаменщику старшему унтер-офицеру Антону Маркину.

Вместо торжественного салюта фиолетово-ослепительно треснуло небо, громче орудийного залпа над полем прокатился гром, и хлынул ливень.

Ополченцы поднимали головы, ловили губами крупные теплые капли и говорили, что это доброе предзнаменование. И оно подтвердилось.

Глава 4. КУДА НЕ ЗАЛЕТАЮТ ПТИЦЫ

6 июня в Дунайскую армию прибыл сам государь император Александр с многочисленной свитой, обозом, в окружении иностранных военных агентов (атташе). От Великобритании был полковник Уоллеслей. Ему было дозволено состоять только при особе государя императора, а не при главнокомандующем. Сразу убивались два зайца: оказывалась высокая честь представителю Британской империи, в то же время агент не мог знакомиться с оперативными планами и делами действующей армии. Атташе были от Германии (целая группа), Франции, Швеции, Дании, САСШ, Японии, Сербии, Черногории и Румынии. Этим подчеркивалась справедливость объявленной Россией войны, не в пример колониальным войнам других стран, где избегали присутствия иностранных наблюдателей.

И пока армия развертывалась, готовилась к форсированию Дуная, а главное командование так некстати занималось штатными перестановками, русские моряки развернули свою на редкость дерзкую войну.

Первым делом они перекрыли подводными минами вход в Дунай с Черного моря, лишив турок помощи броненосцами Черноморской эскадры под командованием англичанина Гобарта-паши. Затем минами сковали судоходство на Нижнем, а позже и на Среднем Дунае. Правда, из-за нехватки мин были случаи, когда на глазах у неприятеля с катеров и шлюпок опускали в воду ведра с песком, но и это действовало.

К началу мая удалось доставить из России на Дунай 128 береговых и осадных орудий калибром не менее О дюймов.

…И вот сам главнокомандующий вбежал в канцелярию Главной квартиры и зычно крикнул, как это любил делать на людях:

— Ре-бя-та, слу-шай! — И прочитал телеграмму о том, что 3-й и 4-й батареями взорван броненосный корвет «Люфти-Джелиль», до этого безнаказанно обстреливавший Браилов. Из 218 человек команды был спасен только один матрос.

Иностранные корреспонденты сломя голову бросились на телеграф и отписали своим издателям — одни о том, что броненосец погиб по вине кочегаров от взрыва котлов, другие — от сигары, нечаянно уроненной в пороховой погреб. Такую депешу отправил англичанин, уверенный, что во время боя по палубе броненосца разгуливал сын Альбиона с сигарой в зубах, а люки и двери боевого корабля были распахнуты, как окна в жаркий летний день. Правда, русские тоже не могли определить, кто попал, ибо одновременно выстрелили пушка фейерверкера Романа Давыдюка и мортира Ивана Помиаря. Для ясности наградили обоих, а по требованию горожан губернатор Одессы назначил обоим пушкарям пожизненную пенсию — 60 рублей в год.

Но никак, кроме как безумной отвагой, иностранцы не могли объяснить гибель броненосца «Сельфи», атакованного шестовыми минами катеров «Царевич», «Ксенин» и «Джигит». Ночью под сильным огнем они подошли вплотную к монитору, ткнувшись носом в его борт, и завели шестом мину под киль. От взрывов катера были залиты наполовину и некоторое время беспомощно плыли по течению, осыпаемые картечью и пулями других кораблей.

Но пределом дерзости можно считать то, что днем у Парапана моряки, вооруженные только винтовками и револьверами, ставили мины с катеров и шлюпок.

В это время со стороны Никополя подошел большой десятипушечный пароход с солдатами на борту и стал расстреливать шлюпки и катера из пушек и ружей. Тогда, чтоб спасти операцию и товарищей, в атаку на пароход ясным солнечным днем один-одинешенек пошел катер «Шутка» лейтенанта Скрыдлова; с ним на борту находился его однокашник по Морскому корпусу художник Верещагин.

Изрешеченный катер ткнулся носом в борт парохода возле гребного колеса, завел мину под днище, но она не взорвалась — были перебиты запальные провода от гальванической батареи. Течением катер прижало к борту парохода; команда отпихивалась руками. В этот момент ее с палубы корабля можно было перебить чем попало, но в ожидании взрыва все на пароходе вместе с капитаном шарахнулись па другой борт. Когда катер отошел от парохода, на него вновь обрушился ружейный и картечный ливень.

В это время снизу подошел турецкий монитор и тоже открыл по катеру стрельбу. «Шутка» оказалась между трех огней — с кораблей и турецкой пехоты с правого берега. Раненный в обе ноги и руку, лейтенант Скрыдлов крикнул на корму:

— Верещагин, готовь крылатую мину!

Художник помогал минеру Виноградову, которому пуля надвое рассекла бескозырку, лежа, так как сам получил рваную рану в бедро. И вместо ожидаемого по логике бегства крохотный катерок с двенадцатисильной машиной пошел в атаку на броненосец. Крыло мины, как акулий плавник, зловеще мелькало в волнах, приближаясь к монитору. Тот своевременно дал задний ход, развернулся, и мина прошла в нескольких футах от его форштевня. После этого оба турецких корабля повернули обратно. Их командиры решили, что если один катер их только чудом не утопил, то что будет, когда в атаку пойдут, освободившись от мин, другие катера. Таким образом, один катерок с машиной в 12 лошадиных сил обратил в бегство два современных, вооруженных артиллерией корабля.

Дробные раскаты грома неслись и с Черного моря.

Вопреки одним, ожидавшим с тревогой, и другим — со злорадством, вместо обещанного превращения в щебень всех русских приморских городов, современная броненосная эскадра Гобарта-паши пряталась в своих гаванях под прикрытием береговых батарей, окружив корабли бонами. А по всему морю разгуливал лейтенант Степан Макаров на коммерческом, вооруженном легкой артиллерией пароходе «Константин», несшем на борту минные катера. Он напугал турок ночной атакой в мае, затем на Сулинском рейде был полностью выведен взрывом мины из строя броненосец «Иджалие» и поврежден другой корабль… Макаров ходил вдоль Анатолийского побережья и на глазах береговых постов топил турецкие коммерческие суда.

Неистовый лейтенант надоедал начальству просьбами, требованиями дать ему хранящиеся на складе недавно изобретенные самодвижущиеся мины — торпеды. Их не давали, «потому что они слишком дороги, чтобы их тратить» (12 тысяч рублей золотом штука). 11 все-таки Макаров добился своего и осуществил в январе 1878 года первую в истории торпедную атаку, потопив турецкий корабль «Интибах».

12 июня 1877 года в 50 милях от Кюстенджи русский коммерческий пароход «Веста», вооруженный пятьюдюймовыми мортирами, встретился с турецким броненосцем «Фетхи-Буленд», одетым в 11-дюймовую броню и с пушками такого же калибра. После пятичасового боя броненосец обратился в бегство, поврежденный настолько, что не вошел в строй до конца войны. За этот подвиг «Весту» назвали «Сестрой Севастополя». Следует отметить, что на «Весте» впервые в истории были установлены электрические счетно-решающие устройства «Система автоматической стрельбы» А. П. Давыдова, позволяющие вести точный навесной огонь из мортир, поражая слабозащищенные части корабля — палубу и крыши башен. А сам Алексей Павлович Давыдов в это время на Дунае ставил мины своего изобретения.