Мицос Александропулос - Ночи и рассветы Страница 66

Двое партизан из взвода Керавноса были родом из Скинтейка — маленькой деревушки, расположенной в ущелье. Они лучше всех остальных знали окрестности и уговаривали Керавноса спуститься в ложбину: там можно укрыться в лесной чаще, там легче раздобыть продовольствие. Особенно настаивал Панурьяс — в деревне его ждала невеста. Но не только любовь влекла его в те края. Панурьяс был опытным и смелым партизаном, и он считал, что в ущелье их взвод сможет действовать более свободно и успешно.

— Да, да, — поддакивал его земляк Фантакас, гигант, по сравнению с которым Керавнос казался мальчиком. — Я знаю там такие тропы…

— А коли знаешь, чего ж ты тогда попался? — поддразнивали его партизаны.

Так Космас узнал, как Фантакас однажды воскрес из мертвых.

Прошлой весной по доносу посыльного из управы в Шукры-Бали Фантакаса схватили немцы. Его отвезли в Астипалею и на закате вместе с десятью эласитами расстреляли за городом в поле. Пуля разорвал а ему ухо, голову залила кровь; Фантакас решил, что пришел конец. Закопать могилу как следует немцы не успели — неподалеку в предгорье шел бой с партизанами. Едва покрыв трупы землей, немцы ушли. Когда стемнело, Фантакас выполз, взвалил на плечи стонавшего соседа и двинулся в путь. Утром он был у партизан. Ухо его, разорванное на три части, кровоточило и еле держалось.

— А ну-ка, расскажи, не таись, — донимал Фантакаса Фокос, — хорошо тебе лежалось в могиле? Кого ты видел в царстве Аида? Правда, что там есть горгоны?

— Смейся, смейся! — добродушно отмахивался Фантакас. — Вот попадешься, узнаешь тогда, почем фунт лиха.

— Не попадусь! Я в этих местах человек неизвестный. Другое дело — на море, там меня каждая килька за версту отличит. А тебя, Фантакас, здесь знают как облупленного! Да и ухо у тебя меченое! Смотри опасайся.

— Ты обо мне не тужи! Мне здесь каждый куст за родного почитает, укроет, если что…

— А землячок твой выдаст…

— Какой землячок?

— Да посыльный, что тебя предал… Говорят, опять вернулся с фашистами.

Предатель-посыльный действительно вернулся. Еще до того, как дивизия отступила, командование получило сведения, что за немцами движется соединение цольясов и одним из отрядов командует этот самый посыльный из деревни Шукры-Бали.

Доброе, открытое лицо Фантакаса стало злым и замкнутым.

— Знаешь, зачем он вернулся? — спросил он Фокоса.

— Зачем?

— Гроб свой забыл, — жестко отрезал Фантакас. — За ним и притащился.

II

Астрас не сгорел. Позднее все были уверены, что деревню спасла горстка эласитов — бойцов Керавноса. На самом деле Керавнос и его бойцы и не рассчитывали, и не надеялись на это. Они поставили на деревне крест, и если она все-таки уцелела, то только благодаря счастливому случаю и искусству хитроумного сапера Пелопидаса.

В полдень, когда деревня Шукры-Бали уже догорела, по ту сторону реки партизаны заметили немцев. Они шли по тропинке, ведущей к Астрасу, и строчили из автоматов. Вскоре они исчезли из виду, — по-видимому, перешли речку и стали карабкаться в гору. Потом вдруг раздался страшный взрыв. Густой черный дым покрыл ущелье, за первым взрывом ухнул второй, третий…

Взрывы эти были делом рук Пелопидаса. Накануне отступления он явился в штаб и предложил заминировать подъем на Астрас. У саперов осталось несколько больших мин. «Гору подорвут!» — говорил Пелопидас.

«Гора нам еще пригодится», — улыбнулся штабной офицер. Он не очень-то верил в успех, но все же согласился и позволил Пелопидасу осуществить задуманное.

Едва стало смеркаться, комиссар взвода Нестор и Панурьяс спустились к реке. Весь берег был взрыт, Каменистый выступ, нависавший над тропинкой, оторвался и скатился вниз…

А ночью Керавнос с двумя партизанами перебрался на ту сторону реки и наведался в маленькую деревушку в часе ходьбы от Шукры-Бали. Крестьяне рассказали, что немцы понесли большие потери: одни подорвались на минах, других завалило землей. Откапывать пригнали пленных эласитов из Дымова. Когда откапывали, разорвалась еще одна мина. Двое эласитов были ранены. Одному оторвало обе ноги. Это был парень из соседней деревни. Он скончался по дороге домой. «Так или иначе, нас в тюрьме убили бы, — сказал он перед смертью женщинам, которые его несли. — Лучше уж помереть здесь. Когда увидите братьев-партизан, поцелуйте их. Скажите — дай бог им удачи!» Те немцы, что остались в живых, вернулись в Шукры-Бали и перед церковью повесили священника и всю его семью.

Утро было спокойное. В ущелье стояла тишина. Тихой и безлюдной казалась и деревня Астрас. Лишь изредка от дома к дому мелькали женские фигуры: ободренные тишиной крестьянки торопились забрать оставленные вещи. Они появлялись и исчезали, точно испуганные птицы.

Вдруг ударили пушки. Несколько снарядов угодило в деревню. Потом снова наступила тишина.

— Пристреливались! — сказала Лаократия. Она стояла рядом с Космасом и куталась в шинель. — Сейчас как пойдут…

Не успела она договорить, как на деревню обрушился сплошной, непрерывный огонь. Над домами взметнулись клубы дыма и пламени.

— Господи, помилуй! — пробормотал бледный от волнения Фокос. — Лучше бы уж сожгли они деревню, чем такое светопреставление.

Обстрел еще продолжался, когда из Шукры-Бали выступил большой отряд немцев. Зеленая масса медленно стекала от деревни к реке. Но на этот раз немцы не спустились к воде. Они пошли по берегу, вверх по течению.

— Хотят перейти возле Криакуро, — сказал Керавнос. — Пойдем, Космас, посмотрим с высотки, оттуда видно лучше…

Осторожно перебегая, то и дело припадая к камням, они выбрались на высотку, с которой виднелись и домишки Криакуро, и дорога вдоль берега. Колонна немцев двигалась неторопливо и уверенно.

— А почему их так много? — вдруг спросил Космас. — Зачем против такой деревушки, как Астрас, посылать столько солдат? Может, они вовсе и не к нам?

Колонна вошла в лес. Партизаны ждали, что она вот-вот снова покажется на дороге, ведущей к броду. Немцы не появлялись.

— Куда вы смотрите? — послышался ликующий голос Гермеса. — Да они же драпают!

Из леса наконец показалась голова колонны. Но не у реки, а немного выше. На дороге к перевалу.

— Ночью в той стороне была перестрелка. Там наверняка тоже остались наши.

В полдень сторожевой поднял тревогу. Внизу, возле домишек Криакуро, он заметил подозрительное движение. — Сперва я думал, что это крестьяне. А потом гляжу — нет… Целый час за ними слежу. Снуют по склону то туда, то сюда…

— Наверно, цольясы!

Никто не видел, как они перебирались через реку, но все решили, что больше некому — цольясы уже в Криакуро.

— Нужно проверить, — сказал Керавнос. — Если это цольясы, то ночью ударим!

В разведку Керавнос послал Космаса и велел ему взять с собой еще двух партизан. Космас выбрал Панурьяса и Лаократию. Четвертым к ним напросился Фигаро.

Они спускались ельником к оврагу. Впереди шла Лаократия. Легкая, неуловимая, в комбинезоне из светлого одеяла — как раз под цвет выгоревших волос, — она совсем терялась среди деревьев. Керавнос не ошибся, когда оставил Лаократию в своем взводе: по храбрости она не уступала мужчинам. Настоящее ее имя было Эленица, но теперь она и сама его забыла, как забывала порой, что она девушка, к тому же очень молоденькая. Лишь иногда, в спокойные часы привала, Лаократия вновь становилась девочкой. Она садилась в сторонке, развязывала свой мешок и с детским любопытством разглядывала фотографии, вырезанные из газет и журналов. С этих вырезок на нее смотрели генералы и офицеры союзных армий. Мурлыча песенку, Лаократия разглаживала фотографии на колене, а потом аккуратно складывала в мешок. Это занятие было для нее редкой и приятной забавой.

— Ох, какой альбом есть у меня дома! — говорил ей Фокос. — Вот приедем в Афины — обязательно тебе подарю!

— А какой это альбом?

— Большой! С разноцветными открытками со всего мира!

— И ты мне насовсем его отдашь? — частенько спрашивала Лаократия, опасаясь, что Фокос забудет свое обещание.

— Десять раз говорят ослу, а человеку и раза достаточно!

Только в эти минуты Лаократия снова становилась Эленицей, и ее товарищи вдруг замечали, что перед ними девушка. А потом они снова забывали об этом. Все, кроме Фигаро. Фигаро уже год; как был влюблен в Лаократию. «Смотрите, что я заметил! — рассказывал партизанам Фокос. — Фигаро говорит «да», когда думает, что Лаократия тоже скажет «да». А она наперекор ему кричит «нет». — «Ну и что из этого?» — спрашивали ребята. «А то, что она тоже его любит, — отвечал Фокос. — И потом — почему бы ей не полюбить его? Чем плох парень? Души в ней не чает! А когда женщину обожают, она ни за что не устоит! Перед всем может устоять, а перед обожанием — никогда…» — «Ну ладно тебе! Хватит!» — прерывали разговор ребята. Они не позволяли Фокосу долго разглагольствовать о женщинах.