Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 5 Страница 67

Узнав о раскольнической агрессивной деятельности новоиспеченного генерала, я вынужден был дать информацию Наджибулле для принятия мер. Как потом мне сообщили, последний беседовал с Муслимом несколько раз, но в деликатной форме, призывая к благоразумию и действиям, способствующим стабилизации и «Политике национального примирения». Однако тот хоть и клялся, что именно этому он и будет служить, но на самом деле продолжал свою линию.

Видя такую картину, я через наших разведчиков вызвал его к себе в Кандагар (у нас к 1987 году фактически во всех основных провинциальных городах или местах расположения штабов дивизий и бригад были небольшие дома —  резиденции Оперативной группы Министерства обороны СССР. Как правило, располагались они обособленно). Генерал прибыл в назначенное время и, оставив свою охрану на трех джипах в километре от резиденции, ко мне явился один и доложил по-военному.

Мы начали с ним по обычаю чаевничать и одновременно обсуждать деловые вопросы. Наш диалог не переходил в спор, а тем более в пререкания. Мы мирно беседовали, высказывали друг другу свои оценки сложившейся ситуации и вытекающие из этого задачи. Они у нас совпадали, разговор шел с взаимным пониманием. Я его начал, правда, издалека, затронув даже войны афганского народа против англичан. Постепенно дошли и до пребывания советских войск в Афганистане, их целей и задач. Подробно поговорили о силах, разжигающих гражданскую войну в ДРА, кто и что является первоисточником боевых столкновений, какие цели и задачи у оппозиции. Естественно, очень подробно разобрали продвижение «Политики национального примирения», кто и какой вклад делает в это важное дело. Наконец, я детально проанализировал его, Муслима, действия, направленные на порабощение других племен, заметив при этом, что никогда ни один афганец не будет рабом, а племя в целом — тем более! «И это, — добавил я, — вы должны знать лучше меня». Он согласился со всеми моими доводами и предложениями. Вроде понял и свои ошибки и уже дал слово, что поправит обстановку и установит перемирие со всеми соседями.

Довольные друг другом, мы поднялись и начали прощаться. Я был рад, что не пропало зря 5 (пять!) часов непрерывной беседы. Как вдруг уже у двери он говорит мне:

— И все-таки прежде, чем налаживать нормальные отношения с моим главным соседом, я должен сначала отстрелять у них всех мулл…

— То есть как — отстрелять?! — опешил я.

— А вот так: пах, пах, пах! Я сам это сделаю. Возьму снайперскую винтовку и отстреляю. Их всего 20 человек. Всего лишь двадцать! Как только их не станет — все племя повернется ко мне лицом, вот увидите. И тогда все пойдет как по маслу. «Политика национального примирения» будет действовать. Но пока будет препятствие в лице мулл — мы ничего не сделаем.

Я смотрел на моего собеседника и не верил своим ушам (он неплохо говорил по-русски, все-таки учился в нашей Военной академии). Какое коварство и какая наглость! И при этом — исключительно любезный тон и вежливая улыбка.

Я сказал ему, что я против таких его действий. Мы распрощались. В этот же день я позвонил по закрытой военной связи в Кабул. Переговорив с начальником штаба нашей Оперативной группы генерал-лейтенантом В.А.Богдановым, передал ему содержание моей встречи с Муслимом и попросил обо всем сообщить Наджибулле, В.П.Поляничко и послу П. П. Можаеву.

Вскоре Муслим совершенно распоясался и, захватив в Кандагаре несколько хороших двухэтажных домов для своей шайки, стал открыто вести бандитский образ жизни — грабил жителей, торговцев, пьянствовал и распутствовал. Я вынужден был попросить командира армейского корпуса вызвать к себе в штаб ближайшего заместителя Муслима, которому объявил: «Если все вы вместе с Муслимом через два дня не покинете Кандагар и не отправитесь в Кабул, я лично всех перестреляю как бешеных собак! Повторяю: даю ровно два дня! Всё!»

В этот день они еще балагурили, а утром следующего дня, когда мы выкатили одну «Шилку» (боевая машина с четверенной установкой автоматических пушек) и несколько БМП (тоже с автоматическими пушками) и дали залповые очереди поверх крыш домов, где обитала шайка Муслима, все утихло. А еще через сутки их вообще здесь не стало — они отправились в Кабул.

Так что не со всеми, кто переходил на сторону правительственных войск, все обстояло гладко.

Оппозиция, очнувшись от шока, который все-таки поразил ее в первые дни объявления «Политики национального примирения», вновь начала с еще большим остервенением нападать на различные объекты (советские и афганские правительственные) и колонны. Но эта волна в результате наших ответных мер вскоре погасла — по ряду банд мы сосредоточили такие авиационные и артиллерийские удары, какие им не снились даже в самом страшном сне. Таким образом, примирение примирением, но защита жизней людей должна стоять на первом плане. И если кто-то на эту жизнь посягает — надо давать сокрушительный отпор. Что мы и делали.

В то же время принципиальная линия — первыми не нападать — проводилась строго. И если какая-то банда прекращала свои налеты, агрессивности не проявляла и даже посылала своих визитеров, то к ней относились весьма лояльно. В итоге эта позиция во многих случаях привела к переходу ряда банд на сторону правительства или к заключению договорных условий, обеспечивающих мир и невмешательство.

На наш взгляд, хотя «Политика национального примирения» так и не достигла конечной цели, но ее объявление и усилия Наджибуллы всячески провести ее в жизнь принесли афганскому народу немало пользы. Стремление повесить на эту политику ярлыки типа — «уловка НДПА», «пустая затея Наджибуллы», «мыльный пузырь» и т. п. — объяснимы: оппозиция и личные враги Наджибуллы внутри НДПА всячески старались опорочить эту политику. Но она не была пустоцветом. Наоборот, пускала корни. И как оппозиция ни старалась обострить обстановку, все-таки в центральных районах Афганистана, на западе и во многих районах севера страны ситуация все больше склонялась к лучшему.

Как уже отмечалось выше, альтернативы «Политике национального примирения» не было и нет. Только отсутствие у США желания утвердить мир на земле Афганистана не позволило претворить эту благородную идею в жизнь.

Но «лед был взломан и лед пошел» — люди жаждали мира. Оппозиция отреагировала козырем: «советская оккупация» не объединяет, а разъединяет братьев-мусульман. Однако вывод наших шести боевых полков плюс «Политика национального примирения» полностью опрокинули этот довод. Все увидели: советские войска могут уйти из Афганистана немедленно — так же, как они в свое время сюда вошли.

Поэтому уже в середине 1987 года в тихих кабинетах ЦРУ США началось «шевеление»: а вдруг советские войска действительно уйдут из Афганистана?! Это совершенно не отвечало интересам и курсу США. Но обстановка все-таки склонялась к тому, что 40-я армия может уйти. А когда в ноябре 1987 года на основе «Политики национального примирения» была проведена Лойя Джирга (Высшее Народное Собрание), на которой Наджибуллу избрали президентом республики, и даже на семь лет, то это «шевеление» перешло в настоящее бурление, которое охватило в целом администрацию США и Пакистана. Дальновидный и мудрый Наджибулла, памятуя о том, что главная его цель — объединить самые широкие слои населения, вышел с инициативой дать стране название «Республика Афганистан», убрав слово «Демократическая». Тем самым Наджибулла рассчитывал привлечь к согласию те пласты народа, которые выступали против демократизации, особенно в уродливых ее проявлениях в виде изгнания мулл и т. д. Лойя Джирга его поддержала. Этот шаг сыграл положительную роль — к Наджибулле потянулись афганские авторитеты не только внутри страны, но и из-за рубежа. А самое главное — стали возвращаться беженцы. За один 1988 год только по официальным данным их вернулось более 120 тысяч, а ведь многие возвращались скрытно — это еще столько.

Как-то в очередной раз в Кабул прилетел министр иностранных дел Шеварднадзе (в другие города Афганистана, в отличие от председателя КГБ В. А. Крючкова, он не ездил) и сообщил нам, что в Женеве намечается встреча с американцами с целью выработки соглашения на предмет вывода наших войск из Афганистана. У нас возник резонный вопрос: «В связи с чем эта проблема должна обсуждаться с Соединенными Штатами? Это же ведь наш вопрос!» Министр отвечал долго и витиевато, но ничего убедительного сказать не мог. Тогда мне пришлось поставить перед ним категорическое условие, хотя вроде и нетактично было говорить в таком тоне, а тем более ставить какие-то условия министру другого ведомства, да еще в области, которая нас, военных, касается побочно. Однако я все-таки высказался:

— Если руководством принято решение подключить к проблеме вывода наших войск и американцев с пакистанцами, то, на наш взгляд, в соглашении необходимо оговорить определенные позиции. Хотя мы, все советские представительства в Афганистане, считаем, что вывод 40-й армии можно было бы провести без участия каких-то посредников, так же как и ввод проводился без них.