Степан Злобин - Пропавшие без вести Страница 68

— Ни черта не дает она, Петр Николаевич! — вдруг неожиданно просто, без своих обычных «словечек», сказал Чалый. — Я считаю, что медлить с прорывом нельзя, товарищ командующий, — добавил он так же просто. — Сегодня еще настоящего, плотного фронта против нас нет. Но армейские корпуса фашистов, как я понимаю, вот-вот начнут подходить. Пока же фашистские части держатся на огневой связи, без крепких стыков, и мы можем еще пробиваться. Как бы не оказалось поздно, если затянем…

— Да, время не ждет, — согласился и Балашов. — Пора принимать окончательное решение. Давай сядем, подумаем вместе, Сергей Сергеевич, — предложил он. — Выпьем-ка чаю, что ли! В ополченских частях должны быть планы запасных укрепрубежей. Они же их сами строили. Фашисты, конечно, сейчас занимают построенные ополченцами укрепления. Необходимо прежде всего разобраться, где слабее построена оборона. Хорошо бы привлечь Муравьева.

— Схемы укрепрайона есть и у нас, — возразил Чалый. — Нашел в бумагах Логина Евграфовича. Вот она, схема, изволите видеть, — и Чалый в ту же минуту развернул перед командармом карту укреплений. — Я уже поработал немного. Левый фланг Чебрецова должен стать главным заслоном на водоразделе, вот здесь. А тут, по болотцу, в верховьях, пройдут основные силы на тот берег Осьмы. Тут полесистее, и от танков спокойнее, и строительство вяземских укреплений как раз было еще не закончено…

В штаб возвратился Ивакин. Ночью где-то в лесном блиндаже он собирал совещание коммунистов из местного населения, которое не успело уйти или не собиралось уходить со своей земли. Он поставил перед ними задачи партизанской помощи Красной Армии. Часть из них тут же, ночью, ушла на задание. Ивакин уже получил сообщения от своих людей, которые за ночь миновали Вяземский укрепленный район и прошли далеко к востоку.

Он показал их проходы Балашову и Чалому.

— Ценные сведения, — согласился Чалый, — однако же там, где пробрался разведчик, не обязательно выйдет военная часть!

— Тут главный вопрос в другом, — возразил Балашов, склонившись над схемой района. — Главное то, что в этом районе не заняты высоты и укрепления. Значит, их могут без боя занять наши артиллеристы, чтобы поддерживать выходящие из окружения части. Надо немедленно выслать сюда разведку, дать ей сигнальных ракет и условиться о сигналах.

Вошел дежурный по штабу.

— Товарищ командующий, полковой комиссар Муравьев!

— К телефону?

— Нет, лично.

— Зовите скорее! — обрадовался Балашов.

Муравьев похудел, осунулся, но живые, темного золота глаза его поблескивали по-прежнему весело и молодо.

— Здравия желаю, товарищ командующий! Товарищ дивизионный комиссар! Здравствуйте, товарищ полковник! — весело приветствовал он всех троих. — Ну и цацу привез я вам! Зверь-эсэсовец чистокровной арийской породы. Командирский танк захватили, а этот тип — командир полка! В нашу ловушку попался, дурак!

— Допрашивали? — спросил Балашов.

— Никак нет. Сберегал для вас. Пусть всю важность почувствует: генеральские звезды, лампасы! — усмехнулся Муравьев.

Чалый поднялся:

— Разрешите идти, товарищ командующий? Подработаю — возвращусь.

— Постойте, Сергей Сергеевич, — удержал его Балашов. — Пусть начинают допрос, а мы с вами еще посмотрим, как и что намечается. Допрашивай вдвоем с полковым комиссаром, Григорий Никитич, — сказал он Ивакину. — Садитесь сюда, за мой стол, дежурному прикажите вызвать майора Люшина и переводчика.

Чалый и Балашов отошли к небольшому столику. Чалый снова раскинул карту.

— На плацдарме выявилось, изволите видеть, скопление зенитных орудий, и мы можем себе позволить, так сказать, роскошь: при прорыве уплотнить противотанковые силы дивизии Чебрецова зенитками…

К ним подошли Муравьев и Ивакин.

— Над картой колдуете? — спросил Муравьев.

— Колдуем. Вопрос касается укреплений, которые строила ваша армия, — обратился к нему Чалый. — Если у вас остались строители этой части укрепрайона…

Чалый поспешно достал из бокового карманчика пачку бумаг, перебирая их, обронил карточку пятилетней девчурки с кошкой…

— Внучка, изволите видеть, — бормотнул он в смущении и все же не удержался и, отстранив от своих дальнозорких глаз фотографию, ласково просияв, посмотрел на нее две-три секунды.

— Глазастая девка! — произнес Муравьев.

— Наташенька, — пояснил Чалый.

— А у меня перед самой войною внук народился. В честь меня Гришкой внука назвали. На Урале живет, так его и не повидал, — сказал Ивакин.

И вдруг все замолчали. Каждый, видимо, думал с минуту о близких.

Чалый торопливо убрал портрет и развернул прежнюю схему.

— Если остался у вас инженер или кто-нибудь из строителей, то немедленно командируйте их к нам. Очень важно! — закончил он свою мысль, обращаясь к Муравьеву.

Вошли лейтенант-переводчик и майор Люшин из отдела разведки.

— Разрешите, мы это выясним уже после допроса фашиста? — упросил Муравьев.

Балашов кивнул. Ивакин отошел и занял место у стола.

Два бойца ввели небольшого роста, складного эсэсовского полковника, рыжеватого, в золотых очках. Войдя с улицы в мрачное помещение, тот у порога блиндажа напряженно всматривался в присутствующих.

— Ближе к столу! — приказал Ивакин. Немец сделал два шага к яркому свету.

Балашов посмотрел на него сбоку и от волнения изменился в лице.

— Что с вами? — тихо спросил Чалый.

Балашов отвернулся от немца и приложил к губам палец.

— Ничего. Продолжим работу, — так же тихо сказал он.

Чалый посмотрел на него удивленно и продолжал доклад:

— В этом месте как раз за два дня до начала последних боев построена лесная дорога, а вот тут — переправа, — указывал Чалый дорогу, построенную двумя батальонами, которые были взяты у Чебрецова.

Но Балашов, сознавая всю важность того, что надо решать с Чалым, не мог оторвать внимания от допроса, который начали Ивакин с Муравьевым и Люшин. На стандартные вопросы о фамилии, имени, возрасте и месте рождения пленный молчал.

— Если вы, пленный, не хотите ответить ни на один вопрос, мы не будем терять на вас времени. Выстрел — штука короткая, а у нас много дела! — раздраженно сказал Люшин.

— Все эти пустые вопросы не имеют значения ни для меня, ни для вас, — надменно ответил эсэсовец. — Что вам личность? Я— солдат фюрера. В другое время я вам сказал бы, что дам ответы на все, что касается меня лично, но не скажу ни слова касательно службы, как велит долг офицера. Но сегодня я вам заявляю: моя личность для вас не имеет значения, зато я дам — и сегодня имею право дать — любые, самые важные, военные показания, потому что считаю вас всех пленниками германской армии, мертвецами. А мертвому можно с полным спокойствием доверить любую военную тайну.

— Загну-ул! — сказал Ивакин, выслушав переводчика. — Спроси-ка его, лейтенант, кто же тут пленный — он или мы?

— Мой плен — это мелкая хитрость. «Ложный передний край» — как в шахматах «детский мат», для шутки. Я стоил вам жизней многих русских солдат. Это жестокая игра комиссаров. Но вы обрекаете гибели сотни тысяч своих солдат, продолжая бессмысленное сопротивление. — Эсэсовец посмотрел, какое он произвел впечатление. — Я считаю…

— Фашистская лекция о гуманности — это уже сверх программы, — оборвал Ивакин. — Скажи ему, лейтенант: война не игра, мы в такую «игру» «играем» со всем фашизмом, при этом — насмерть. Наступление на Москву кончится гибелью или пленом всех фашистов, которые ведут наступление.

Чалый и Балашов прислушивались к допросу.

— Ваше сопротивление, — продолжал разглагольствовать пленный, — может для тысяч русских обернуться гибелью, а может прийти к почетной капитуляции. Может быть, мой личный плен послужит к тому, чтобы установить взаимное понимание… Я могу взять на себя роль посредника…

Балашов не выдержал, резко поднялся с места и подошел к столу. Сидевшие у стола встали.

— Садитесь, товарищи, — сказал Балашов. — Штандартенфюрер дивизии «Райх» Карл-Иоганн фон Кюльпе — наглый гестаповский провокатор. — Балашов обернулся к пленнику: — Между гранатой и танком, Кюльпе, бывает только один посредник — солдат, который бросает гранату…

— Zwischen einer Granate und einem Panzer…[1] — начал было переводчик.

— He трудитесь, товарищ лейтенант, — перебил Балашов, — Кюльпе в девятьсот четырнадцатом окончил в Варшаве русский кадетский корпус и отлично владеет русским. Верно, Кюльпе? — резко спросил он немца.

— Так точно, господин генерал! — дрогнув, ответил по-русски эсэсовец.

Все внимание присутствующих было обращено к Балашову, и, кроме него, никто в первый момент не заметил, как изменился в лице пленник.

— Так вот, посредник между гранатой и танком может быть лишь один. Этого только дурак не поймет! А вы не дурак, — спокойно сказал Балашов.