Григорий Полянкер - Учитель из Меджибожа Страница 68

Пришла недавно в класс учительница немецкого языка. Не успела произнести трех слов, как все хором загалдели, застучали, затопали ногами. И бедняге пришлось убраться восвояси.

Новый учитель это внимательно выслушал, усмехнулся, мол, ему все понятно. Он попробует сделать так, чтобы его дети не прогнали… А что касается «тяжелого класса», то ему очень интересно поработать с таким вот классом.

Этот стройный светловолосый и настойчивый учитель сразу пришелся директору по душе. Подкупали его скромность, спокойствие, мудрая усмешка. И по тому, как он внимательно слушал ее, как отвечал на вопросы, Лидия Степановна поняла, что этот человек сумеет обуздать «тяжелых учеников»…

Знакомство состоялось. Лидия Степановна возлагала на этого первого учителя-мужчину большие надежды. Дай только бог, чтобы ребята сразу не устроили ему обструкцию, как той учительнице…

На следующий день ему надлежало выйти на работу. Директор сказала, что пойдет с ним, представит его. Но он наотрез отказался: этого не надо делать! Он сам представится и побеседует с учениками.

Ранним утром новый учитель немецкого языка пришел в школу, долго ходил по длинному коридору, присматривался к мальчикам, которые вихрем врывались в помещение, размахивая сумками и портфелями. Сторожиха безбожно поносила их, ругалась и кричала: «Что ж вы, сорванцы, совсем с ума посходили? Не ученики, а разбойники!» Они отвечали ей громким хохотом и еще пуще набрасывались друг на друга. Но как только увидели человека в военном, который расхаживал по коридору, несколько присмирели, смущенно и удивленно поглядывали на него.

Он продолжал ходить как ни в чем не бывало, читал надписи на плакатах, кивал головой тем немногим ребятам, которые, поравнявшись с ним, здоровались.

Но вот раздался звонок, и мальчишки, не торопясь, стали заполнять классы.

Учитель направился к «самому трудному» классу, какую-то минуту постоял возле двери, прислушиваясь, как там шумят ученики, — это и впрямь гром разбушевавшейся стихии. Сперва даже было страшновато зайти туда. Он поправил ремень на гимнастерке и переступил порог.

Веселая картина открылась его взору. Под потолок летели фуражки, кепки, портфели, книги. Два здоровенных парня стояли на партах, широко расставив ноги, пытались столкнуть друг друга, остальные орали. Никто не думал подыматься с места. Один хохотал, второй догрызал сухарь, а еще кто-то наигрывал на гребешке.

Новый учитель внимательно смотрел на разбушевавшихся ребят, стоя у дверей, молча улыбался.

Он пошел в угол, неторопливо поставил свою палку, расстегнул ворот гимнастерки, пригладил вьющиеся светлые волосы. И ожидал: притихнут ли наконец ребята?

Илья полистал журнал, лежавший на столике. Заложив руки за спину, прошелся по классу, оглядел забитые фанерой окна и зашагал обратно. У него был теперь такой вид, словно он не собирается учить этих головорезов, а пришел просто ради обычного любопытства.

Время шло, а он упорно молчал, осматриваясь.

Этот поединок с классом, нетипичный для школьных методов, кончился победой учителя. Постепенно ребята затихли, стали усаживаться на свои места. Глядели на незнакомого человека удивленно, некоторые локтями подталкивали друг друга, чтобы затихли.

Ребят поразило то, что человек в военном не обрушился на них с криком за то, что так ведут себя, галдят. Этот не обзывает никого скверными словами, не делает замечаний… И когда наконец-то настала мертвая тишина, он окинул всех добрым, веселым взглядом, громко рассмеялся.

— Ну и молодцы! Вот что настоящие ребята! Четыре года был я на фронте, испытал страшные артиллерийские налеты. Помню, триста-четыреста наших орудий били по фашистским позициям, гул стоял невообразимый, оглохнуть можно! А не похоже это было на то, что у вас в классе творилось… И «катюши» наши били и «андрюши», но, поверьте, это не идет ни в какое сравнение с вашими криками. Вот здорово! Молодцы!

Все расхохотались. Но сразу же замолкли, напрягая внимание: к чему он клонит?..

— Да, очень вы мне поправились! Все, все как один! И не так вы, как ваши голоса! И не только крики, но и акробатические номера, бег по партам, борьба, подбрасывание к потолку портфелей. Просто чудо. И я попрошу директора Лидию Степановну, чтобы она отменила у вас все уроки: начнем заниматься акробатикой!.. Точнее говоря, организуем большой шумовой оркестр и цирк… А всякие там математика, языки, литература — пусть ими занимается кто-нибудь другой…

Класс молчал. А те, которые прыгали по партам и горланили больше всех, стыдливо опустили головы. Не в силах были встречаться взглядом с этим стройным и насмешливым военным.

— Меня предупредили, — продолжал он, — что я иду преподавать не в обычный класс, где дети будут учиться и постигать высоты науки, культуры, чтобы стать хорошими, грамотными людьми, полезными членами общества, а к мальчишкам, которые не уважают никого, а значит, и самих себя… Да, чуть не забыл, в один класс, не знаю точно в какой, пришла учительница, и ее затюкали… Не стали ее даже слушать…

— Так она же хотела учить нас немецкому… — послышался робкий голос с задней парты. — А мы ненавидим этот язык!.. Немцы ведь разговаривают на нем!..

— Вас, товарищ учитель, будем слушать!.. Будем тихо сидеть, — раздался другой голос. — Вы с нами будете учить военку?.. Этот предмет нам очень нравится!..

Учитель окинул ребят быстрым взглядом, лукаво улыбнулся и сказал:

— А вот и не угадали!.. Я буду вас учить именно немецкому языку…

— Мы этого не хотим! — раздались громкие голоса. — Не нужен нам немецкий язык!.. Не будем!

На его лице промелькнула растерянная улыбка. Он поправил длинную прядь волос, спадавшую на лоб. Подумал, как выйти из этого положения. Да, он такого не ожидал. Действительно, не так-то просто будет работать с этими учениками.

— Вы знаете, что эти гады творили у нас, товарищ учитель? Убивали тысячи невинных людей… А посмотрите, что они сделали в Бабьем Яру! Изуверы эти, фашисты, хуже зверей!.. А в Дарнице!

— Не станем учить их язык, никогда!..

Шум сотрясал аудиторию. И учитель не сразу смог утихомирить ребят. Он ждал, пока все утихнет и продолжал:

— Так что же, ребята, может, вместо урока откроем небольшое собрание? Начнем дискуссию о языках хороших и плохих? Какие нам нравятся, а какие нет? Отлично… Если так, то давайте изберем президиум и председателя… Кого предлагаете?

Все рассмеялись. А когда притихли, учитель говорил дальше:

— То, что фашисты изуверы, палачи — это совершенно верно. Мы их вечно будем презирать и никогда не забудем, не простим им кровавых преступлений перед нашим народом. На фронтах войны мы им жестоко мстили. Ни один военный преступник не уйдет от карающей руки… Но, кроме фашистов, есть немецкий народ, не имеющий с фашистами ничего общего… Нет на свете хороших и плохих языков. У каждого народа свой язык любимый, дорогой. Языки надо изучать, знать. Нет хороших и плохих языков, нет хороших и плохих народов. У народа могут быть плохие люди, отщепенцы, изверги, как вот этот проклятый Гитлер и его кровожадная когорта. Но плохих народов нет!

Немецкий язык не повинен в том, что им пользовались фашисты. На этом языке разговаривали и будут разговаривать миллионы честных немцев, весь их народ. Это язык Карла Маркса, Энгельса, Клары Цеткин и Карла Либкнехта. Это язык Гете, Шиллера, Генриха Гейне, наконец, это язык Эрнста Тельмана… А как хорошо знал немецкий язык Ленин! На фронтах мы разгромили немецкий фашизм, но не немецкий народ! Наоборот, мы его спасли от фашизма, спасли его язык, его культуру…

Ребята с напряженным вниманием слушали каждое слово. И он, напрягая память, стал негромко, отчетливо декламировать:

Их вайс нихт, вас золь эс бедойтен,Дас их зо траурих бин?

Дети внимательно вслушивались в ритмику этих поразительных строк. Илья заметил, что некоторые тихонько повторяют стихи слово в слово.

— Так вот, дорогие ребята, этот язык мы с вами будем изучать. На нем отныне будем разговаривать во время моих уроков. Языки нужно знать. Вот я коротко могу рассказать, как помогло мне в жизни знание немецкого языка…

Ребята насторожились, уставились на сосредоточенного и взволнованного учителя пытливыми глазами. И в полном молчании выслушали его захватывающий рассказ о своем подвиге на войне…

Учитель отлично понимал, что стихи Генриха Гейне, Гете, Шиллера, также как и его история, которую он только что им поведал, не имеют прямого отношения к первому уроку. Но всем сердцем почувствовал: он заставил учеников крепко задуматься над тем, что язык создан для людей. Он побудил их вникнуть в красоту и музыку обаяния языка.

В это время Лидия Степановна сидела у себя в кабинете и с тревогой ждала: вот-вот влетит к ней рассерженный учитель и возмутится: зачем направила его в такой сложный класс… Напрасно не пошла с ним на первый урок. Может быть, она помогла б ему установить какой-то контакт с этими озорниками.