Виталий Носков - Спецназ. Любите нас, пока мы живы Страница 69

Приехали офицеры, забрали своих контрактников. Ну, может, за счет и этого тоже с армейскими офицерами нормальные отношения выстраивались. Ведь не было никаких докладов наверх:

— Товарищ генерал, пьяный экипаж номер такой-то, контрактники Вася, Петя — и дальше по существу вопроса.

Нашу тамошнюю жизнь, если воспринимать без юмора, умрешь от заворота мозгов. На третью, вторую неделю скончаешься.

К жизни надо относиться философически. Когда меня спрашивают — давно ли я вывел такую формулу личной жизни, я переспрашиваю:

— Выгляжу нормально?

— Нормально, — отвечают.

— Значит, давно.

Война — это война. А жизнь — это жизнь. На чеченской войне я злой бывал. Даже очень. На бестолковость. На отношение к людям, как мясу. Конечно, в начале второй компании случались попытки командовать: «Вперед и все!» Бывало, давили на меня: «Вперед туда — выполнить задачу!» Вопросов нет. Выполним. И задавал мучительные кое для кого вопросы: «А кто меня поддерживает? Кто прикрывает? Кто у меня сосед справа, кто слева? При следующем развороте событий, куда я должен отходить? И самое последнее говоришь: «Я вас попрошу — дайте мне, пожалуйста, достоверные сведения о противнике». Молчание… Сведений никаких нет.

— Давай дуй! Наступай на север, — говорят мне, — у тебя все нормально будет. Надо переправиться.

Ну, переправлюсь. А дальше что? Кто меня там ждет? Сведений никаких нет. Что там будет? Как оно повернется?

А это все исполнять солдатику. Живому человеку. Солдатик пошел… Хорошо, если в таком бою вместе с солдатом погибнешь, а если нет? Как дальше жить, если знать, что кто-то погиб по твоей вине? Тяжелая ноша. Командирская. Ответственность офицера в мою молодость воспитывала сама система его подготовки. Начиная с училища, она была глубокой, продуманной. Во-первых, воспитывали чувство ответственности за свои деяния. Во-вторых, мы учились побеждать врага.

Солдат хорош, когда обучен. А СОБРы, ОМОНы, с которыми мы шли на Минутку, прошли первый штурм Грозного, и теперь участвовали во втором. С биографией офицеры! Проверяли меня, спрашивали перед штурмом:

— А если вот так будет?

— Будет вот так.

— А если такой разворот событий.

— Будет вот так.

Когда шли на Минутку, на пути встретился какой-то хитрый школьный комплекс. ОМОНы решили залезть на него. И попали… Я минометчикам отдал приказ: «Прикройте!» Те отработали по боевикам окончательно. Мы никогда не бросали своих. До сих пор дружим. Перезваниваемся.

СОБРы, ОМОНы пришли на войну без бронетехники. И мы находили выходы. Грызли и грызли чеченскую оборону. И ничего. Дошли. Как говорят французы: «Каждый должен внести свой лепет в общее дело». Ну, мы внесли.

По ходатайству генерала Булгакова я был представлен к званию Героя России. Вручали в Кремле. Когда вручали, подошел ко мне однокурсник моего сына по Рязанскому училищу ВДВ — тоже Героя получал. Подходит:

— Дядя Женя, здравствуйте!

А я им не раз в училище сумки продуктовые таскал — надо было подкармливать подрастающую российскую десантуру.

— Как служится? — спрашиваю.

— Нормально.

— Возмужал…

Вот такие в России ребята. А на фуршет после вручения Звезды я не попал. Надо было идти со всеми наградами. Ну что я поеду через всю Москву наряженный, как елка? Греметь там в метро!

Начинал я в танковых войсках Министерства обороны. В 1996 году уволился из армии за профнепригодностью и перешел во внутренние войска. Не думал, что смогу в штабе функционировать. Но мне всегда нравилось работать с людьми.

Ну а в истории с российским флагом, поднятым на Минутке, было так. У офицера пресс-службы УВД Алтайского края. Веры Кулаковой на Минутке в первую войну — в августе 1996 года — погиб муж. Когда Вера узнала, что нас перебрасывают на Минутку, она, в ту пору командированная в Чечню, приехала, рассказала, как было дело. Офицеры, воевавшие с её мужем, сохранили российский флаг, снятый ими со здания Временного Управления МВД РФ в Чечне (ГУОШ), когда покидали его в августе, и передали Кулаковой Вере. Она попросила меня:

— Когда на Минутку выйдите, сообщите мне по рации, я приеду. Она — человек активный. Как представитель пресс-службы МВД, все время металась по войскам. У неё государственные награды, в войне соображает. Я ей сообщил:

— Мы вышли на Минутку. Можешь подъехать. Увидеть, где муж воевал и погиб.

Она приехала и говорит:

— Вот у меня флаг. Я дала слово — поднять его на Минутке. Будет правильно, если флаг поднимете вы, Евгений Викторович.

Вот я его и поднял. Не ожидал, что видеоматериал пройдет по Центральному телевидению, и его увидит моя жена, которой я в начале штурма Грозного позвонил и сказал, а потом ещё пару раз подтверждал, что сижу в Моздоке и карты рисую.

С большим трудом, чтобы сохранить в своей памяти навсегда, я нашел видеопленку, на которой полковник Кукарин поднимает над Минуткой российский флаг… Заснеженный, разбитый вдребезги укрепрайон чеченских боевиков. Множество их в камуфлированной экипировке лежат в развалинах, настигнутые метким артиллерийским огнем. Двое российских военных пробираются через грозненские каменоломни на крышу высотного дома, у Кукарина в левой руке автомат, в правой российский флаг. Боец силится пролезть в узкий, с острыми краями, лаз и пулей взлетает наверх, подсаженный могучими руками полковника. На Минутке он поднял два флага. Поднятие первого, сохраненного Верой Кулаковой в память о погибшем здесь, на Минутке, муже, в эфире не показали. Вся Россия увидела, как полковник Кукарин Е.В., закрепив на заснеженной крыше высотки, государственный флаг, оборачивается и говорит:

— А этот флаг поднят в честь победного штурма Грозного, — и, обращаясь к чеченским боевикам, продолжает: — И никакой Хаттаб вам не поможет его снять. Надо будет, мы повесим его в третий раз на другом флагштоке.

Потом боевой полковник с мудрыми, невеселыми глазами сказал:

— За погибших в этой и той войне, — и, салютуя, выпустил из своего автомата в чистое, свободное небо Грозного длинную очередь.

Часть седьмая

«В последние годы ты придешь в землю, избавленную от меча…»

Бабочка — смерть

Когда в сторону блок-поста из каменоломен Грозного, клубясь, начинался выход очередной серой толпы беженцев, прикомандированный опер первым брал в руки бинокль, лез на крышу и занимал резервную лежку снайпера, чтобы присмотреться к идущим. В грозненской толпе молодые русские женщины были большой редкостью. Боясь всех: боевиков-чеченцев, российских воинов-освободителей, эти несчастные, спасаясь от нескромных взглядов и зимних холодов, закутывались в «броню» старых, истертых пальто, изъеденных молью платков, шалей и домашних халатов. Давно немытые старухи, старики, женщины и дети проходили через блок-посты, стыдясь своей неопрятности, бедности, пряча глаза от тщательно фильтрующих их специалистов из МВД, ФСК и военной контрразведки. Русские старики и старухи, умирающие от голода, подозрений не вызывали, у них даже документы не требовали. А вот молодежь, если обстановка просила, могли досмотреть. Молодые чеченские боевики не раз пытались вырваться из окружения в женском тряпье. Но российские наблюдатели вычисляли их ещё на подходе к блок-постам. Мужик или юноша, переодеваясь женщиной, стараясь подражать ей, как ни старался, все равно выглядел педерастом, а на эту публику, особенно после 1991 года, когда гомосеки активно пошли во власть, у российской милиции, возмущенной таким безобразием, глаз был наметан.

Количество беженцев, покидающих город, нарастало после ночных боев, обстрелов комендатур и блок-постов, когда осажденные чеченцами русские, запрашивали огневую поддержку, и из укрепрайонов Северный или Ханкала летели мины 120-ти миллиметрового калибра, которые поражали боевиков и заваливали тесно набитые мирными жителями подвалы домов, обрушивая, словно тысячепудовым молотом, этажи многоэтажек. Профессиональные корректировщики огня на милицейских блок-постах и в комендатурах отсутствовали, и минометы наводились с поправкой: «Чуть правее, левее 50 метров».

Прикомандированный опер, частенько залегавший с биноклем на лежке снайпера, любил уединение. Майор Никандров не только отсматривал пространство развалин вокруг блок-поста, фиксируя мельчайшие перемены, он после шумной, многомиллионной Москвы наслаждался одиночеством. Грубые солдатские шутки о том, что, забираясь на «кукушку», он высматривает себе невесту, опер из ГУОП МВД РФ не пресекал, потому что, если на блок-посту — микроостровке России, исчезнет смех — это «не есть гут». В боевой обстановке лучше беззлобно смеяться, чем беззвучно, тайно от всех, плакать.