Януш Пшимановский - Четыре тануиста и собака - книга 2 Страница 70

Томаш вынул из кармана завернутый в платок сухарь, отгрыз кусочек и начал медленно-медленно жевать, чтобы растянуть подольше. Однако затем он спрятал сухарь и мягким, кошачьим шагом направился в глубь туннеля, ведущего прямо вперед.

Ему даже не пришлось идти далеко. Метрах в ста от разъезда туннель преграждали полотнища какой-то толстой материи, подвешенной у потолка, а за ними, как перед рассветом, сгущалась темнота. Еще с десяток шагов — и он увидел в левой стене массивную стальную дверь, слегка приоткрытую. За дверью чернела толстая решетка. Из-за решетки сочился мутный свет электрических лампочек, едва накаленных истощенными аккумуляторами.

Однако этого света оказалось достаточно, чтобы рассмотреть часового — сутулого солдата с винтовкой со штыком, который ритмично прохаживался: двадцать шагов в одну сторону, двадцать — в другую. Над входом в склад белели большие буквы. Томаш попытался было прочитать, но быстро отказался от этого бесполезного занятия. Напротив надписи, на путях, стояла дрезина — небольшая платформа с ручным приводом, на которой когда-то возили, наверное, запасные части для ремонта путей или электропроводки.

Часовой, дойдя до конца своего пути, повернул назад. За его спиной от стены туннеля оторвалась бесшумная тень, скользнула ближе и пропала в темноте ниши, одной из тех, что размещались вдоль путей через каждые десять — двадцать метров.

Так произошло раз, и два, а на третий Черешняк решил преодолеть все оставшееся расстояние сразу. Он сжался, как рысь перед прыжком, и бросился вперед. Но на свое несчастье, он задел кусок железа, и встревоженный часовой повернулся раньше, чем предполагал Томаш, — сразу за полосой света, падающего со склада.

У немца не было времени, чтобы поднять винтовку для выстрела, но, зная военное ремесло, он присел, напряг мускулы и нанес удар с выпадом. Черешняк едва успел остановиться и отскочить. Острие штыка прошло в сантиметре от его живота.

Долю секунды они смотрели друг на друга. Томаш не хотел стрелять, а с автоматом в руках не много сделаешь. Он прибег к простой уловке: взглянув за спину часового, кивнул головой и сделал движение, будто показывая другому, чтобы тот атаковал с тыла.

Немец, сделав четверть оборота, прикрыл свою спину стальной дверью, глянул назад, и в этот момент Черешняк, отбив в сторону ствол его винтовки, бросился на немца. Схватив обеими руками свой автомат, он ударил немца. Часовой упал навзничь, головой в тень.

Томаш осмотрелся, прислушался — тишина. Подошел к решетке и, укрывшись за стальной створкой двери, спросил:

— Есть здесь кто?

Тишина.

Томаш оглядел огромный висячий замок и почесал в затылке — ни открыть, ни сбить. Потом пощупал, как закреплены скобы. Пальцами ощупал форму одной гайки, другой. Вторая была с коронкой и шпилькой, но это его не смутило. С помощью ножа он отогнул и вытащил шпильку, а потом подогнал свой французский ключ к гайке, захватил ее и начал терпеливо откручивать, все время улыбаясь про себя и посматривая в обе стороны.

Кажется, если он сумеет быстро отвинтить, можно будет сделать подарок экипажу. Сержант Кос, может быть, и не очень обрадуется, а вот Густлик — наверняка.

Когда Томаш, заткнув за голенища две запасные обоймы для автомата, направился в сторону развилки, Кос взглянул на часы капитана и предложил:

— Садитесь. Посоветуемся.

Кос устроился на шпалах напротив Павлова. Григорий и Густлик примостились на ящике от тротила. Шарик присел около командира, тявкнул.

— Ну, естественно, ты тоже, — согласился сержант.

Пес придвинул морду к его уху и тихонько ворчал и урчал, будто объясняя ему сложную и важную вещь.

— Подожди, ну подожди же, олух. Сейчас все выяснится.

Янек потряс головой, почесал в ухе, потому что ему стало щекотно от этих собачьих шептаний, и обратился к саперу:

— Какое расстояние отсюда до того места, где надо заложить взрывчатку? Хотя бы приблизительно...

— Точно — триста сорок метров. Можно определить по указателям, предназначенным для подъезжающих к станции машинистов.

— Раздобыть бы немецкий мундир, взять на плечи мешок... — предложил Густлик.

— А как вернуться?

— Если вообще дойдешь... — сказал Кос.

После минутного молчания слово взял капитан:

— Надо все же решиться на риск. Каждый, кто закрывает собой амбразуру блиндажа или идет со своим самолетом на таран, знает, что не вернется, а здесь есть какой-то шанс, хотя и очень небольшой.

— Я пойду, черт возьми! Я больше всех вас унесу.

— Не пойдешь, — отрезал Павлов.

— А что, кто мне запретит? — горячо возразил Елень, вставая.

— Я здесь командир, я и пойду. Саперская работа.

— Нет, — так же энергично, как перед этим капитан, вмешался Кос.

Он посмотрел на Шарика, погладил его по голове. Пес слегка заворчал и начал грести землю передней лапой.

Шарик, конечно, не понимал, о чем говорили во время совещания. Природа не одарила его способностью понимать речь, зато наградила нюхом, позволяющим различать самые тонкие оттенки запаха, и слухом, замечающим безошибочно эмоциональную окраску каждого слова. Он уже давно догадался, что здесь, в этой большой норе, нарастает беспокойство среди самых близких ему людей. Он очень хотел им помочь и с возрастающим нетерпением ждал, когда же Янек переведет его боевое задание на язык понятных ему команд.

Давно, очень давно произошло что-то подобное: была ночь, еле уловимый запах трубочного табака на дне шлемофона — и Янек просил его найти владельца этого запаха. Был долгий путь бегом через темноту, борьба, боль разодранной кожи, а потом огромная радость, которая наполнила его всего, от кончика носа до самого последнего волоска на конце хвоста... Шарик припомнил все это как в тумане, потому что девять месяцев в жизни собаки — это примерно пять лет в переводе на человеческую жизнь.

На этот раз задание, оказывается, проще. Речь идет о том, чтобы по команде протащить довольно тяжелый груз и по команде же его бросить, а потом быстро вернуться к Янеку, чтобы тот похвалил. Так думает Шарик, не торопясь двигаясь вперед, а в зубах, словно мундштук, держит лямки. С силой упираясь лапами в бетон, тащит он брезентовый мешок сапера. К ошейнику у него привязана бечевка. Одновременно с рывком бечевки раздается команда:

— Стой!

Шарик прекрасно понимает это слово, поэтому останавливается, ждет.

— Положи! — Одновременно с приказом дрожит трижды дернутая бечевка.

Овчарка выпускает лямки, поворачивается и бежит к Янеку.

— Вот, вот твоя награда. — Кос протягивает ему на ладони кусок консервированного мяса, гладит и треплет за ушами. — Еще раз, но теперь будь умницей. Будешь?

Короткий лай, по-видимому, означает, что он постарается. Шарик охотно хватает зубами лямки нового груза и упорно тащит до тех пор, пока, уже без команды Коса, дерганье бечевки не сигнализирует, что он должен остановиться, а следующие три рывка, что он должен оставить мешок и возвращаться.

— Хороший, хороший пес. — Янек потрепал по лбу овчарку, бросившуюся ему на грудь, и сказал: — Начнем.

Ободренный жестом сержанта, Шарик прыгнул в пролом канала, схватил зубами лямки и посмотрел умными глазами, будто спрашивая, можно ли уже идти.

— Вперед, — приказал Кос.

— В добрый час, — добавил капитан.

Все четверо в молчании смотрели на поднимающиеся и пропадающие в проломе новые и новые круги шнура.

— Всего тротила он не осилит, — сказал Павлов, — но и того, что сумеет перетащить, должно хватить.

Таща в темноте канала свой груз, Шарик вначале еще слышал сзади разговор Янека с сапером, а потом — только шелест брезента по бетону. Он не заметил, когда добрался до более узкого места, поскольку толстый, в руку, кабель в металлической броне ему не мешал. Только временами он должен был немного отводить голову вправо.

В начале дороги было темно, а потом стало светлеть, и глаза собаки загорались все более ярким блеском. В канал проникал свет и шум.

Шарик насторожил уши, немного замедлил шаг. Запах был враждебный. Но он знал, что, пока не дернется шнур, ему нельзя ни остановиться, ни повернуть обратно. На пути ему встретилась неправильной формы пробоина в стене, и он осторожно в нее заглянул.

Вся подземная станция была заполнена солдатами в касках. Они сидели на скамьях, на перроне, на рельсах. Некоторые пытались дремать лежа, но каждую минуту их будили резкие, отрывистые команды офицеров. Какое-то отделение вскочило и, поправляя на ходу снаряжение, направилось к выходу.

Шарик знал, что это враг. Понимал, что нельзя себя обнаружить. Он беззвучно оскалил зубы, отступил на полшага и, прильнув ко дну канала, пополз по опасному участку пути. Так было намного тяжелей и трудней, по, к счастью, пролом быстро кончился и можно было дальше путешествовать нормально — на четырех ногах.