Хироюки Агава - Адмирал Ямамото. Путь самурая, разгромившего Перл-Харбор. 1921-1943 гг. Страница 72

Против идеи налета на Гавайи серьезно возражали как в министерстве, так в частях, которые к этому имели отношение (кроме авиаторов). Заявляли, что, даже если кампания окажется успешной, это будет всего лишь показуха, а постигнет неудача — так она для Японии катастрофа. Посему у меня было в то время много неприятностей. Сейчас, однако, они довольны сами собой и рассуждают так, будто исход войны уже решен. Сказать правду, способности и проницательность верховного руководства флота волнуют меня сейчас больше, чем весь этот публичный гам».

Ямамото не мог себе позволить присоединиться к этой национальной эйфории, — очевидно, старался держаться в рамках и не позволить себя увлечь. Нельзя сказать, что в своих письмах к выдающимся лицам он искренен в выражении чувств; за исключением немногих друзей, таких, как Хори Тейкичи и Эномото Сигехару, только с Чийоко и еще одной-двумя женщинами мог он поделиться тяжестью на сердце.

Вестовые главнокомандующего в курсе личных дел Ямамото. Когда Оми разбирал его почту, то, перед тем как нести ему пачку, всегда клал любую весточку от Чийоко на самый верх. В те дни, когда приходило письмо, на котором адрес написан ее рукой, Ямамото выходил поблагодарить Оми; в другие дни не произносил ни слова. В письме к Чийоко, написанном Ямамото 28 декабря, есть такие строки:

«Я получаю пачки писем и тому подобное со всей страны, но только твоих жду с нетерпением. Фотографии еще не готовы?..»

Письма от семьи приходили сравнительно нечасто, и вестовые про себя обвиняли его жену в безразличии. Но тут нет ничего нового, и это вовсе не свидетельство, какая из сторон «безразлична». По мнению Ямамото Чикао, Исороку неутомим в эпистолярном искусстве еще с тех времен, когда работал в офисе военно-морского атташе в Америке, но «не для семьи». Среди персонала атташе существовала традиция пользоваться дипломатической почтой, регулярно отправлявшейся из посольства в Вашингтоне в Японию, — в мешок вкладывали небольшие подарки, личные письма семьям. Как-то Ямамото Чикао предложил Ямамото послать что-нибудь жене и детям — последовал резкий ответ: «Нет. Не вижу необходимости». Не исключено, конечно, что причиной было его обычное смущение, когда перед другими вдруг затрагивались его личные проблемы и чувства, но факт, что внешне он мягок с женщинами и детьми из чужих семей и крайне сух по отношению к своим близким.

Эта черта характерна для Ямамото и во многих других ситуациях. Как-то решили обратиться к известному художнику Ясуде Якихико, работавшему в традиционном японском стиле, с предложением написать портрет Ямамото; один из друзей, прослышавший об этом, сообщил Ямамото в письме. В ответе говорилось:

«Что касается портрета у Ясуды, для этого не вижу оснований… Как я представляю, портреты — это вульгаризмы, которых следует остерегаться чуть менее строго, чем бронзовых статуй».

В конце концов Ясуде не удавалось нарисовать портрет Ямамото при жизни, — пришлось пользоваться фотографиями, когда он писал портрет «Адмирал флота Ямамото Исороку 8 декабря», выставленный в 1944 году на Специальной выставке искусства военного времени под эгидой министерства образования. Эта картина, считавшаяся одной из лучших, принадлежащих кисти Ясуды, после войны исчезла; предполагалось, что ее вывезли в Вашингтон американские моряки; местонахождения ее никто не мог установить, пока в 1966 году не выяснилось, что она находится в частной коллекции в Японии.

2

Видимо, Ямамото недолюбливал стиль сообщений императорского генерального штаба по радио, с музыкальным сопровождением в виде возбуждающей военной музыки, вроде хорошо известного «Марша линкора». Однажды в начале 1942 года, когда разговор в кают-компании офицеров штаба зашел об этих радиосообщениях, Ямамото с видимым отвращением произнес:

— Что им в самом деле нужно — это спокойно говорить правду народу. Вовсе ни к чему бить в большие барабаны. Официальные сообщения должны содержать абсолютную правду, — как только начинаешь лгать, считай — война проиграна. Точка зрения дивизиона информации совершенно ошибочна. Все эти разговоры о том, что надо направлять общественное мнение, поддерживать мораль нации, пустая болтовня.

Когда приняли решение установить в Хибия-парк, в центре Токио, камень с выгравированными на нем словами «Марша линкора», попросили Ямамото написать — у него каллиграфический почерк — оригинал, с тем чтобы по нему гравировать текст. Он посоветовался с офицером штаба Фудзии, попросил ночь на размышления — и написал письмо с отказом.

Японский флот — традиция и его, и тогдашнего его лидера — долгое время известен как «молчаливый флот»; начиная с Пёрл-Харбора все заметнее становилась тенденция к хвастовству. Нельзя сказать, что общественное мнение выступало против, — в то время флот исключительно популярен: в большой мере благодаря его вкладу военные действия развиваются благоприятно (если не сказать — односторонне). 14 января впервые в истории японского флота десантные соединения высадились на острове Целебес. Манила пала 4 января, а Сингапур — 15 февраля.

27 февраля, в 13.00, возле побережья Явы четыре крейсера — «Начи», «Нагуро», «Дзинтсу», «Нака» — и четырнадцать эсминцев, входящих в состав 5-го флота под командованием контр-адмирала Такаги Такео, встретились с вражеским флотом примерно той же мощи — пять крейсеров и девять эсминцев. Флот союзников состоял из кораблей США, Британии, Голландии и Австралии; командовал им контр-адмирал Доорман (Голландия). В подзорную трубу были хорошо видны флаги Голландии, Британии и США, развевавшиеся соответственно над первым, вторым и третьим кораблями.

В отличие от мрачных просторов севера Тихого океана море здесь слепило глаза — избыток солнца; да еще на скорости тридцать два узла ветер дул в лицо — прямо тайфун.

Орудия «Начи» и других кораблей 5-го флота завязали долгую перестрелку с судами противника, в ходе которой силы союзников потеряли два эсминца и стали в беспорядке покидать поле боя. С наступлением ночи японский флот прекратил преследование и отошел на север; сражение возобновилось на следующее утро, японские торпеды самого последнего образца оказались эффективными: вскоре пошел ко дну лидер союзников, голландский крейсер «Де Рейтер»; за ним последовал четвертый корабль — еще один нидерландский крейсер, «Дзава». Оставшиеся корабли были настигнуты на следующий день крейсерами «Асигара» и «Майя» и другими кораблями 3-го флота, под командованием вице-адмирала Такахаси Ибо. Эти корабли закрепили японскую победу, потопив британский крейсер «Эксетер» и два эсминца.

Голландский адмирал на борту «Де Рейтера» отказался от спасения и, как и сэр Томас Филипс на «Принце Уэльском», пошел на дно вместе со своим кораблем. С японской стороны потерь не было. В историю это событие вошло под названием «сражение в Яванском море». Примерно через неделю войска союзников на Яве сдались. Этот бой, вместе со сражением в проливе Сунда, где потоплены крейсер США «Хоустон» и британский крейсер «Перс», рассматриваются как конец эры «досовременного морского боя».

Как мы уже видели, Хори Тейкичи ненавидел выражение «непобедимый флот», тогда весьма популярное на флоте, но, когда за Пёрл-Харбором последовала серия убедительных побед вблизи Малайи, Сурабайи и Батавии, молодые офицеры стали игнорировать морскую традицию «молчания» и предупреждения старших командиров и вовсю применять это определение. Общественное мнение, как мы знаем, охотно с этим соглашалось.

Ямамото, как обычно, такое безмерное благодушие было неприятно. «Первая стадия военных действий прошла так гладко, — сообщает офицер связи Фудзии Сигеру, — что породила явное чувство разочарования. Примерно в это время у главнокомандующего стали иногда проявляться признаки нетерпения, — и это у него, человека, который внешне походил на спокойный водный простор, скрывающий неожиданные глубины… Временами он давал волю раздражению из-за того, что власти не принимают нужных мер… Чтобы закончить войну, которая пока благоприятно развивается для одной из сторон, надо предпринимать особые усилия. Даже Русско-японскую войну с большим трудом удалось закончить выгодно для Японии». Большинство офицеров штаба, находившихся под влиянием личности Ямамото, испытывали те же чувства.

Даже начальник штаба Угаки в книге «Сенсороку» пишет:

«Прошел месяц со дня начала военных действий… императорские войска преодолели все препятствия; и тем не менее как бы ни хвалили их великолепные достижения, но если бы не дальновидное политическое руководство рядом с ними, все понесенные потери оказались бы впустую».

Тот Угаки, который открылся в «Сенсороку», заставляет сомневаться в глубине его мышления. И в хорошем, и в плохом смысле он более порывист, чем Ямамото, и иногда создается впечатление, что один сдерживает другого.