Игорь Акимов - Дот Страница 8

— Славный денек, майор, не так ли?

Речь медленная, скрашенная едва уловимой снисходительностью. Но ничего оскорбительного.

У майора Ортнера реакция отличная, в университете на турнирах по джиу-джитсу побеждал качков за счет ловкости и быстроты. Неторопливо повернул голову на голос. Генерал. Достаточно чуть наклониться в его сторону — и дотянешься рукой. Сидит в массивном «опель-адмирале», почти одногодок майора Ортнера. На шее Рыцарский крест с Дубовыми Листьями, на груди Железный крест, золотой Испанский крест с мечами, испанский же знак «За ранение» и штурмовой пехотный знак. Успел.

Правая рука майора Ортнера открывает боковую дверцу; правая нога наружу; перенес на нее тяжесть тела; приставил левую. Вытянулся.

— Так точно, господин генерал.

Теперь, когда они были лицом к лицу, генерал заметил на груди майора Ортнера такой же значок, какой носил сам.

— О! Оказывается, вы учились в той же академии, что и я! Будьте проще, майор. Ведь мы, как говорится, из одной миски хлебали.

Генерал даже не понял, что отдал мяч. Если разговариваешь с человеком, нужно не просто смотреть на него — нужно постараться его увидеть. Майор Ортнер не стал тушировать противника сразу, растянул удовольствие.

— В нашем выпуске это называлось иначе, господин генерал.

— То есть?

— У нас говорили: мы все сиживали на одном толчке.

Не хамски, а почтительно. Сам напросился.

— Вот как?.. Этого, впрочем, следовало ожидать: каковы времена — таков и контингент…

— Как утверждал великий Мольтке, — Майор Ортнер даже чуть поклонился, — материал всегда один: глина. И только от мастера зависит, что он захочет — или сможет — вылепить: ночной горшок — или голову Афины.

Генерал поджал губы. Но ведь отвечать все равно придется…

— Вы уверены, что такой текст есть у Мольтке? Я что-то не припомню…

— Не сомневайтесь, господин генерал.

— М-да… Ладно. Я к вам, собственно, по делу, майор.

— Да, господин генерал?

— Мой олух, — генерал указал на водителя, — перед дорогой не посмотрел свечи. И запасных не взял. Не поверите: каждые полчаса мотор перестает тянуть, приходится останавливаться. У вас не найдутся запасные?

— Сейчас узнаем, господин генерал.

Майор Ортнер взглянул на водителя. Взглянул не акцентированно — вот только этого недоставало. Ведь и так все ясно: идет игра; так поддержи ее! забей второй мяч. Всего трудов-то: разведи руки, изобрази растерянность на роже, пробормочи «виноват». Харти именно так и поступил бы… Нет — этот крестьянин засуетился, выскочил из машины — и к багажнику. Майору Ортнеру сразу стало скучно.

Зато генерал опять смотрел хозяином.

— Кстати, майор, как прикажете понимать, что ваш подчиненный позволяет себе стоять спиной, когда рядом находится генерал? Это что — тоже новые веяния?

У майора Ортнера застыло лицо, но он даже головы не повернул.

— Харти!

Харти вздрогнул, очнулся, поглядел через плечо, увидал генеральский мундир, встретился с ледяным взглядом… Штаны расстегнуты, руки заняты… Он повернулся и заставил себя вытянуть руки по швам.

— Виноват, господин генерал!

В глазах генерала блеснул еле сдерживаемый смех.

— Надеюсь, майор, вы помните, как квалифицирует такие ситуации дисциплинарный устав…

Генерал сделал знак своему водителю — и «опель-адмирал», неслышно тронувшись, влился в поток войск. Спасибо, что не распорядился поменять свечи на месте, а то бы мне и Харти этот денек запомнился надолго, признал майор Ортнер. Он взглянул на Харти, на его мокрые штаны.

— Что-то у тебя сразу не заладилось, ефрейтор. Может — повторишь попытку?

Ехать в след генералу не хотелось. Дадим ему пятнадцать минут, он успеет о нас забыть, а там как-нибудь разминемся…

Чтобы убить время, майор Ортнер подошел к лежавшему на брюхе, черному от копоти танку. Танк весь поник, и только его длиннющая фирменная антенна тянулась, тянулась ввысь, словно силилась поставить танк на катки. Это был чешский LT-38, классная машина; однажды майору Ортнеру довелось на таком прокатиться и даже пару раз пальнуть из пушки. Тоже чешской, шкодовской 37-миллиметровки. Незабываемое впечатление, едва не оглох. Разумеется, стреляли не в боевой обстановке, а якобы пристрелочно. Но все равно — что-то в этом было…

Майор Ортнер осмотрелся. Танк был подбит на дороге; когда он догорел, его оттащили на обочину: на дороге желтели песком дыры от вывернутых при этом булыжников. Следов от попадания снаряда не было. Неужели умудрились гранатой? Да ведь тут и затаиться негде. И пехота куда глядела?..

Верхний люк был открыт, но танк разворотило изнутри; вряд ли кто успел спастись. За последние годы майор Ортнер видел немало подбитых танков, эмоций у него они не вызывали. Хотя людей жалко.

Немного дальше валялась поврежденная сцепка из трех гусеничных траков. Выходит, русские успели подбить не один, а два танка. Ей-богу, неплохо. Но их позиция на пригорке не выдерживала и малейшей критики. Ведь сейчас не 16-й год, четверть века прошло, ни одна нормальная атака без танков не проводится. А у них против танков — ни одного аргумента, разве что гранаты (которыми, признаю, они удачно воспользовались). Но ведь это не серьезно! О чем же они думали, когда решили здесь закрепиться?..

Майор Ортнер возвратился к «опелю».

Водитель был воплощением готовности двигаться дальше; Харти даже глаз не поднял. Сидел на своем месте, постелив под мокрые штаны куртку; губы поджаты, разглядывает свои обгрызенные ногти.

— Не переживай, ефрейтор, с кем не бывает.

Майор Ортнер уже взялся за открытую заднюю дверцу, но не сел: что-то удержало его. Странное чувство. Словно он забыл что-то — и должен непременно вспомнить; обязательно вспомнить — и лишь затем ехать дальше. Он прислушался к себе. Ничего. Впрочем, нет, была ниточка, была мысль… еще не мысль, но потребность ее… что-то в его душе просило выхода, и он точно знал, что не должен ехать, пока не разрешится этой мыслью, пока не освободится от нее…

Пригорок…

Он притягивал взгляд майора Ортнера, заслонял никак не рождавшуюся мысль. Может быть, ответ — именно там?

— Вот что, Харти, — сказал майор Ортнер. — Я еще не придумал, как исполнить распоряжение господина генерала… — Он все еще колебался, но понял: если сейчас это не сделаю — потом буду жалеть. — А пока давай-ка сходим, поглядим, как люди воевали. Заодно и подсохнешь.

И неспешно пошел через дорогу, не сомневаясь, что его пропустят без помех.

Харти метнулся из машины, но услышал сзади: «Ты на войне, ефрейтор», — замер, обернулся на водителя, кивнул, прошел к багажнику, достал карабин, передернул затвор, убедился, что патрон в стволе, — и лишь тогда, поймав паузу между грузовиком и конной повозкой, везущей ящики со снарядами для противотанковой пушки, перебежал на противоположную сторону. Проходя мимо обгаженного и залитого солдатской мочой тела Кеши Дорофеева, Харти только головой покачал: во дают! Он чувствовал, что надо бы добавить и свою толику, тем более, что из мочевого пузыря наверняка можно было выжать на раздробленное крупнокалиберной пулей лицо хотя бы вялую струйку; но солдатский долг… Харти глянул на майора — тот уже подходил к вершине, его прямая спина была островком прочности в зыбком воздухе, — и старательной трусцой побежал следом.

Майор Ортнер шел между двумя полосами мятой земли. По следу танка. Он увидал этот след еще с дороги, — от того места, где танк перевалил через кювет, и до вершины. Две параллельные, прямые полосы. Танк ни разу даже на метр не отвернул, ни разу не выстрелил из пушки, — след выстрела всегда можно обнаружить на сухой земле и на снегу. Танкист знал, что те, в окопчиках, уже ничего не могут сделать ни ему, ни его машине, и просто ехал к ним, чтобы передавить их. Может быть, даже из пулемета по ним не стрелял, чтобы показать, что он их ни во что не ставит.

На вершине майор Ортнер ощутил лицом… нет, не ветерок, а прикосновение воздуха, как дыхание женщины. Здесь дышать было легче, чем на дороге. Танк начал с этого окопчика, развернулся на нем (из рыхлого суглинка торчала нога в обмотке и рваном ботинке из кирзы) — и стал давить их правый фланг. В двух местах вертелся; значит, видел, что солдат еще живой. Потом вернулся сюда и стал давить их левый фланг.

Сзади послышался звук шагов Харти; затем, прерываемый одышкой, его возбужденный голос:

— Видали, господин майор, как наши затейники изукрасили того — возле дороги? Как бисквитный торт!

Майор Ортнер закрыл глаза. Не ждал, что придется выбирать линию поведения… Вообще об этом не думал. И напрасно. Значит, придется это сделать сейчас — и на все время, пока будет находиться на фронте. Не притворяться, не подстраиваться (только этого недоставало!), — но спрятаться под маску. До сих пор ему не приходилось этого делать. Не было нужды. Естественно, валял дурака, изображал то, что от него ждали. Развлекался. Теперь же задача была иной: выжить. И если получится — не замараться. Ни словом, ни взглядом себя не выдать. Выжить. Ты в орде; придется жить по ее законам… Ничего, ничего, потерпишь, утешил себя майор Ортнер. Это не долго. Вот вернусь в тыл… Перспектива вновь оказаться в покинутом накануне мире, как большая птица, вдруг отлетела прочь. Птица не исчезла совсем, но уселась на выцветшей земле как-то непонятно, — то ли в двухстах метрах, то ли бесконечно далеко…