Лео Кесслер - Стальные когти Страница 8

Фон Доденбург закусил губу. Он подумал о слепых инвалидах, которые с трудом передвигались на своих культяпках, пытаясь укрыться от огня в убежище на вокзале, о голой старухе с мертвым ребенком на руках, о детских телах, которые висели на ветках деревьев. Затем он перевел взгляд на англичан.

— Поставьте их к стене! — резко приказал Куно.

— Эй, вы не смеете поступать подобным образом! — попытался возразить ему полицейский.

— Заткнись и спасай свою жизнь, — прорычал Шульце, отталкивая его в сторону. Полицейский безуспешно пытался загородить пленных собственным телом.

Второй полицейский попытался было навести свой пистолет на эсэсовцев, но стоявший ближе всех к нему боец «Вотана» ударил его по руке прикладом, и пистолет полетел на мостовую.

— Что здесь происходит?—закричал на ломаном немецком рослый англичанин с большими закрученными усами, которые были красными от крови, сочившейся из угла его рта. — Мы же военнопленные… — Он вдруг замолчал. Выражение лиц эсэсовцев сразу рассказало ему все, о чем он хотел спросить.

Рыжий англичанин, которому было на вид не больше семнадцати лет, что-то спросил у соотечественника с красными от крови усами. Тот лишь покачал головой и выставил вперед руку, пытаясь остановить его. Но юноша все равно рухнул на колени перед немцами и взметнул вверх руки, умоляя их о прощении. При этом он кричал что-то по-английски. Один из эсэсовцев в бешенстве ударил его кулаком в лицо, и молоденький англичанин затих.

После этого английские летчики не произносили больше ни звука. Они молча позволили эсэсовцам подвести себя к стене дома и выстроить напротив нее. Англичане стояли у стены — на их потных грязных лицах плясали отблески пламени — и смотрели на своих палачей пустыми безжизненными глазами, не выражавшими ни ненависти, ни страха, — точно у мертвецов.

Фон Доденбург выстроил своих бойцов в шеренгу. Не дожидаясь его приказа, они подняли винтовки. Сам фон Доденбург навел на пленников свой «шмайссер». Двое полицейских, в ужасе застыв, молча смотрели на них. Они прекрасно понимали, что им стоит сказать хотя бы одно слово — и их постигнет та же судьба, что и англичан.

Несколько секунд ничего не происходило. Пленные молча смотрели на эсэсовцев, которые готовились расправиться с ними. Было слышно лишь, как потрескивает пламя в развалинах домов, да глухо рыдает семнадцатилетний рыжий юнец в британской форме.

— Огонь! — закричал фон Доденбург. В следующую секунду его палец надавил на спусковой крючок. Несколько мгновений спустя все было кончено. Полицейские уставились на тела англичан, которые сползли вниз вдоль стены. Затем более рослый из них повернулся к фон Доденбургу и, наставив на него указательный палец, с трудом проговорил:

— Вы…

Он не смог закончить фразу.

Фон Доденбург сглотнул комок в горле.

— Следуйте за мной, — хрипло пробормотал он, обращаясь к своим людям.

Бойцы послушно повернулись и пошли вслед за ним. Они с трудом пробирались через завалы, лежавшие на улицах Гамбурга. Их дыхание было тяжелым и прерывистым, точно им только что довелось пробежать огромную дистанцию. Позади них остались двое пожилых полицейских. Они так и стояли у стены, возле которой лежали расстрелянные английские летчики. А рослый полицейский все так же обвиняюще указывал пальцем в сторону фон Доденбурга, точно превратившись в статую — символ вечного осуждения.

Глава пятая

Приказ пришел из берлинской штаб-квартиры войск СС. Он гласил:

«Ввиду исключительной эффективности, с которой штурмовой батальон СС "Вотан" недавно осуществил свою доблестную миссию во время террористической атаки британских воздушных гангстеров на Свободный и Ганзейский город Гамбург[21], рейхсфюрер СС с удовольствием награждает личный состав батальона трехдневным отпуском. Приказ вступает в действие немедленно. Хайль Гитлер! Генрих Гиммлер».

Даже Стервятник не смел противиться приказу, исходившему от рейхсфюрера. Нехотя он позволил всему личному составу батальона уйти в трехдневный отпуск, подписав соответствующий приказ, который подготовил фон Доденбург.

Однако эта передышка не принесла особого удовольствия бойцам «Вотана», перед глазами которых все еще стояли ужасные картины разрушений и массовой гибели людей в разбомбленном Гамбурге. Пытаясь вытравить из памяти эти страшные картины, они не придумали ничего лучшего, кроме как поглощать в огромных количествах спиртное. Только алкоголь в чудовищных дозах помогал им хоть как-то отрешиться от страшных воспоминаний. И даже семнадцатилетние новобранцы, которые даже не успели попробовать пиво до призыва в армию, напивались в доску в местных кабачках, мешая пиво со шнапсом и заставляя стариков-завсегдатаев, сидевших со своей обычной ежевечерней кружкой пенного и играющих в скат[22], коситься на них со скрытым неодобрением.

Что касается Шульце, то он с трудом дождался, когда гауляйтер Шмеер наконец уедет из дома, взяв с собой свою дочь. Ввалившись на кухню, он застал там фрау Шмеер, внимательно следившую за тем, как Хейди жарит для Шульце шницель с картошкой, которые он так любил. Фрау Шмеер была на десять лет моложе своего мужа, но почти такая же толстая.

— Все будет готово очень скоро, мой герой, — проворковала фрау Шмеер, с любовью смотря на Шульце.

Хейди склонилась над плитой, делая вид, что не замечает присутствия обершарфюрера. Но гамбуржец, уже сильно опьяневший от шнапса, который заливал в себя весь день, не желал ни шницеля, ни жареной картошки. Все, чего ему действительно хотелось, —это забыться.

— Засунь свой шницель себе в зад! — заорал он, едва не упав. — А ну-ка, беги быстрее в подвал и принеси мне бутылку шнапса… нет, две бутылки!

И подтолкнул Хейди к подвалу. Она попыталась отскочить в сторону, но он схватил ее за блузку. Блузка порвалась, и ее огромные груди, уже ничем не сдерживаемые, выскочили наружу. Служанка взвизгнула и попыталась заслониться ладонями.

— Убери свои чертовы руки! — заревел обершарфюрер Шульце. — Я хочу видеть твои сиськи!

— Но, мой большой герой, — попыталась возразить фрау Шмеер, — ты не можешь…

— У тебя что, уши заложило? — завопил Шульце. — Поэтому ты не слышишь меня? Я сказал — лети в подвал и притащи мне выпивку. А я пойду наверх вместе с Хейди. Мне надо выпить, прежде чем я вгоню в нее свой член. Быстро тащи эту чертову бутылку, ясно тебе?

— Но Хейди — моя служанка. Ты не можешь…

— Тащи мне бутылку, я сказал!!! — Шульце замахнулся на нее огромным кулаком, и фрау Шмеер в страхе улизнула из кухни. А бывший докер потащил упирающуюся полураздетую Хейди наверх.

Но когда фрау Шмеер робко постучала в комнату служанки и вошла в нее с подносом в руках, то она увидела, что вся ярость Шульце куда-то бесследно испарилась. Сама Хейди стояла в центре комнаты, недоуменно уставившись на Шульце, который лежал на кровати лицом вниз, даже не глядя на ее огромные обнаженные груди, и безнадежно рыдал. Время от времени он ударял по кровати кулаком, всхлипывая:

— Почему, ну, почему должно происходить все это?

Но не только он был не в состоянии ответить на этот вопрос. Фон Доденбург мучился примерно тем же. Он бесцельно брел, ничего не видя, по улицам ночного Падерборна, а рядом с ним тащился гауптштурмфюрер Шварц; оба они набрались практически в дым. Пьяные эсэсовцы встречались на улицах городка почти на каждом шагу, шокируя добропорядочных граждан своей нетвердой походкой, хмельными громкими возгласами и тем, что время от времени останавливались и, не стесняясь, мочились прямо на стены домов.

Фон Доденбург даже не думал о том, что подобное поведение пьяных эсэсовцев разрушает репутацию батальона СС «Вотан». Перед его глазами стояли лишь мертвые младенцы, повисшие на ветвях обожженных деревьев в разбомбленном Гамбурге.

— Теперь мне уже все равно, Шварц, уже все равно, — в который уже раз пробормотал Куно—и, оступившись, едва не растянулся на мостовой. Шварц с трудом поддержал его и мотнул головой, невнятно пробормотав что-то неприличное.

— Добрый вечер, господа! — внезапно услышали они чей-то жизнерадостный голос. — Как я рад встретить вас! Здравствуйте, штурмбаннфюрер фон Доденбург! Здравствуйте, гауптштурмфюрер Шварц! — Чья-то рука схватила Куно за локоть и заставила его остановиться.

Фон Доденбург с трудом заставил себя сфокусировать зрение. Перед его глазами возникла толстая фигура гауляйтера Шмеера в сопровождении его дочери, на которой была черно-белая форменная одежда члена «Союза немецких девушек».

— Я вас не знаю, — с трудом произнес фон Доденбург. Его язык заплетался. — Что за черт! — Он оттолкнул руку Шмеера и зашагал дальше.

— Пожалуйста, займись им, Карин, — обеспокоенно произнес Шмеер. — Проследи за тем, чтобы господин офицер благополучно добрался до своей квартиры. Иначе он попадет в беду. В таком состоянии его легко могут арестовать фельджандармы.