Михаил Прудников - Пароль получен Страница 8

Непосвященному человеку роль Янга может показаться чересчур скромной. Он не осуществлял внешне эффектных операций — с сюжетами, полными динамики и неожиданных поворотов. Напротив, старался держаться в тени. Но стоит задуматься, какой выдержки, какого мужества стоило человеку в течение длительного времени находиться в самом центре фашистской Германии, среди врагов, выполняя, казалось бы, незаметную, но столь важную и нужную работу!

6. Крайний случай

Рудольф Янг пробыл в Берлине уже около трех месяцев. Ему удавалось оставаться вне подозрений. Во всяком случае, анализируя всякий раз поведение окружающих, он не мог заметить ничего такого, что насторожило бы его.

Даже сотрудник криминальной полиции Клюзе, с которым он довольно часто встречался у Ругге, не выказывал и тени подозрения по отношению к Янгу. Никто не расспрашивал и Бакмана о его жильце.

Между тем в Берлине царила атмосфера всеобщей подозрительности. На улицах рыскали военные патрули, повсюду сновали полицейские шпики в штатском. Любое неосторожно сказанное слово могло послужить поводом для ареста… Чувствуя, как ослабевает влияние нацистской пропаганды, главари третьего рейха все чаще прибегали к террору, запугиваниям, угрозам… Рудольф Янг старался обходить стороной военные патрули, не привлекать внимания шпиков. Он чувствовал, что, хотя достаточно надежно укрепился в Берлине и имел возможность отвести любые подозрения, все же не стоит искушать судьбу.

Однако случилось совершенно непредвиденное.

В апрельский вечер, когда Янг, возвращаясь к себе, позвонил, как обычно, из автомата Бакману, чтобы убедиться в том, что все спокойно, он услышал в трубке: «Алло!» Это был, как помнит читатель, условный сигнал опасности.

Рудольф не узнал голос Бакмана. Может быть, соединение было неправильным? Он опустил еще монету в щель автомата, снова набрал номер и услышал: «Алло!» Сомнений не оставалось: у Бакмана засада!

Янг вышел из телефонной будки и зашагал в обратную сторону. Надо было уходить подальше из этого района! Нацисты могли устроить облаву.

Шел, опираясь на палку, пытаясь привести в порядок путавшиеся мысли. Что могло произойти?.. Неужели он допустил какую-то оплошность?.. А может быть, Бакман?..

Он вышел на Унтер-ден-Линден, пошел, не выбирая направления, вперед. Надо было подумать, куда деться на эту ночь. Если это провал и за ним слежка, то, конечно, в ресторан идти нельзя… К Ругге? К фон Дейгелю? Но если его ищут, то, конечно, не оставят без внимания и их…

Свернул на какую-то улицу и остановился за углом. Постоял немного, убедился, что слежки нет, снова вышел на Унтер-ден-Линден и пошел в обратном направлении. Мозг работал напряженно в поисках нужного решения, отбрасывая непригодные варианты. Но решение не приходило. Идти на риск было нельзя, это значило бы поставить под удар столь успешно начатую работу.

Следовало, пожалуй, позвонить Ругге, попытаться по еле заметным интонациям уловить, известно ли ему что-нибудь…

Ругге был дома. Янг перебросился с ним ничего не значащими фразами, пообещал заглянуть в ближайшие дни, пожелал доброй ночи и повесил трубку.

Нет, ничего особенного в его голосе Янг не уловил. Позвонил фон Дейгелю. Того не было дома, или он спал мертвецким сном: телефон не отвечал.

Что же случилось с Бакманом? Эта мысль не давала покоя…

Завыла сирена. Прохожие заторопились. Вот-вот должен был начаться очередной воздушный налет. Янг прочитал на одном из домов надпись «Бомбоубежище» и направился туда. По узким ступенькам спустился в тускло освещенный подвал. В одной из комнат стояли кровати, на них спали дети и женщины. В небольшом помещении сбоку, у самого входа, сидело несколько мужчин, переговаривавшихся вполголоса. Янг вошел туда, поздоровался. Ему ответили, продолжая начатый разговор. По доносившимся отрывкам этого разговора Рудольф понял, что речь идет о каком-то лавочнике, которого забрало гестапо за сокрытие больших ценностей…

Янг сел на скамейку в углу, прикрыл глаза. Тревожные мысли теснились в голове.

Он не заметил, как распахнулась дверь и в комнату вошли двое мужчин в штатском. Подойдя к нему, они потребовали предъявить документы. Один из них отвернул лацкан плаща и показал значок полиции.

Янг достал документы. Тот, что показывал значок, осветил удостоверение фонариком. Долго рассматривал, потом протянул Янгу:

— Прошу извинить, сами понимаете — служба. Новый человек… Мало ли что может быть…

Это была обычная проверка, которую полиция проводила в бомбоубежищах: там можно было обнаружить самых различных людей, случайно застигнутых в том или ином районе сигналом воздушной тревоги.

Янг снова прикрыл глаза. Так что же случилось с Бакманом?.. Эта мысль неотвязно сверлила мозг. Самое скверное было то, что ничего невозможно было узнать. Нельзя было даже приближаться к дому, где жил Бакман: если старика взяли, наверняка в его квартире устроена засада. Поручить что-нибудь выведать о происшедшем некому… Успокаивало то, что у Бакмана не осталось никаких его вещей. А в том, что старик ничего не скажет о нем, он был уверен.

Нужно было думать о том, как теперь поддерживать связь. Сам Янг не имел права передавать материалы через тайник, а послезавтра надо было выходить на связь… Единственный выход — использовать явку, которую он получил на крайний случай. Теперь как раз тот самый крайний случай…

Ни одной из минут удачи, выпадавших на его долю, не упустил Рудольф Янг. Но эти минуты кончились…

…Отбой дали около шести утра. Невыспавшиеся, измученные люди выходили из бомбоубежища, каждый моля бога, чтобы его жилище оказалось нетронутым… Янг сполоснул водой лицо над старым, ржавым умывальником, вытерся носовым платком и тоже вышел на улицу.

«Сколько же бед и несчастий принесла людям война! — думал он. — Во имя чего выпало человечеству столько страданий? Во имя низменных целей кучки маньяков, грезивших о мировом господстве?.. Когда-нибудь те малыши, которые спали в своих кроватках в оборудованном под бомбоубежище подвале, поймут то, чего не понимали их отцы».

В городе было тихо, пустынно. Откуда-то тянуло гарью. Янг зашагал к станции метро на Лейпцигерплац, сел в поезд и долго колесил под городом. Потом вышел на станции Александерплац и направился в сторону Кайзер-Вильгельмштрассе. По пути завернул в маленькое кафе, выпил чашку эрзац-кофе и продолжил свой путь. Было уже девять часов, когда он остановился у одного из ничем не примечательных домов и нажал кнопку звонка, под которой была укреплена медная табличка: «Доктор Штольц». Послышались быстрые шаги, дверь открылась. Перед Янгом стояла миловидная девушка.

— Прошу прощения, могу я видеть доктора Штольца?

— Вы на прием? Доктор принимает сегодня после трех.

— Но мне нужно видеть его, у меня маленькая консультация.

Девушка опустила глаза, посмотрела на палку, на которую опирался Янг, и пригласила войти.

Янг поднялся на несколько ступенек, миновал еще одну дверь и оказался в просторном холле.

— Папа, это к тебе.

Доктор вышел в домашних туфлях, с газетой в руке.

— Чем могу служить?

— Прошу прощения, доктор Штольц. Я знаю, что это не ваша специальность, но мне сказали, что вы даете радикальные средства от подагры.

— Кто вам сказал?

— Доктор Вольф. Мы были с ним на фронте.

Это был пароль. Штольц распахнул дверь кабинета и жестом предложил капитану войти. Янг сбросил плащ и вошел в кабинет. Штольц протянул ему руку. Янг назвал себя, рассказал, что произошло с Бакманом. Доктор Штольц внимательно слушал.

— Надо непременно выяснить, что случилось. Я постараюсь это сделать. А вас мы устроим. У меня ключи от квартиры родственника жены, доктора Руха, он на Восточном фронте. Думаю, там вы будете чувствовать себя достаточно свободно. И наконец, связь: видимо, к тайнику, которым пользовался Бакман, выходить больше не следует. Но нужно срочно предупредить об этом связника. Это я тоже беру на себя.

Штольц был старым, опытным подпольщиком. Он не был коммунистом, но, как патриот, считал своим долгом участвовать в борьбе против фашизма. Еще в 1934 году он был арестован гестапо. Однако улик против него оказалось недостаточно, и три года спустя он был освобожден из тюрьмы. Некоторое время доктор не принимал активного участия в антифашистской деятельности. Заслужил репутацию вполне лояльного немца. В хранившемся в гестапо досье было даже записано, что, по донесениям осведомителей, доктор Штольц проявлял патриотические чувства, высказывался в поддержку нацизма, признавал, что совершил ошибку, не поняв вначале всей грандиозности планов национал-социалистов.

Между тем в годы войны Штольц установил связь с подпольной организацией немецких патриотов — группой Антона Зефкова и Франца Якоба. Эта организация развернула активную антифашистскую деятельность. К весне 1944 года она объединяла восемьдесят подпольных ячеек и групп. Она установила связь с подпольщиками Бреслау, Ганновера, Дрездена, Штутгарта, Дюссельдорфа, печатала листовки, распространяла их в разных районах страны. Впоследствии, когда гестаповцам удалось напасть на след отважных подпольщиков и схватить их, фашистский трибунал в своем приговоре признавал, что коммунисты развернули «столь активную деятельность, что она превратилась в серьезнейшую опасность для государства».