Игорь Быстрозоров - Пограничными тропами Страница 8

— Сдаюсь!

Вслед за этим сено зашевелилось и показалась голова нарушителя.

— Вылезать на локтях! — потребовал Казаков. — Не подниматься!

* * *

Рядовой Николай Клюкин стоял на посту около заставы. Он ожидал смены и потому с нетерпением посматривал на часы. Вдруг его внимание привлекла быстро передвигающаяся по дороге женская фигура. Сначала Николай даже не понял, бежит она или идет? Присмотрелся: идет. Только таким стремительным шагом, каким женщины ходят редко. Вернее подбегает — то быстрее, то тише.

«Куда это она? — подумал Клюкин. — На заставу? — Больше как будто некуда. Дальше по этой дороге — граница».

Вскоре очертания женской фигуры стали вполне четкими.

— Да ведь это учительница Раиса Петровна… Тогда все понятно — к Сапегину! Везет человеку. На свидание — и так торопится. Значит, любит крепко, — позавидовал Клюкин.

Постовой снова взглянул на циферблат. Минутная стрелка подвигалась к двенадцати. Николай поправил ремень автомата, одернул гимнастерку. Хотя учительница и свой человек, встретить ее надо молодцевато — женщина!

Когда Раиса Петровна подошла ближе, Клюкин стукнул каблуками, вытянулся. В другое время он, возможно, пошутил бы, сказал что-то, вроде своего обычного «Чем могу служить?» Но сейчас такое легкомыслие было совершенно непозволительно. Пост! Оставалось одно — действовать по уставу. Однако на лице его заиграла легкая хитроватая улыбочка. Знаем, мол, зачем пожаловали. Сапегина вызвать, И он оказался прав.

— Если можно… старшину… пожалуйста, — прерывистым голосом попросила Раиса Петровна. Лицо ее горело ярким румянцем, тонкие губы слегка вздрагивали от сильного дыхания.

Клюкину нравились блондинки. Но он не мог еще раз не отметить хорошего вкуса старшины. Смуглое девичье лицо, на котором разлился бархатистый пурпур крови, до удивительного напоминало созревшую вишню.

Спохватившись, Клюкин пристукнул каблуками.

— Старшину? Можно! — отчеканил он. — Сейчас позовем.

Алексей не заставил себя ждать. Очень удивленный тем, что Раиса пришла на заставу, — встреча была назначена на завтра, — он явился немедленно, оставив конспекты, которые перечитывал в комнате политпросветработы.

Увидев его, Раиса так и подалась вперед. Ухватившись за портупею и глядя на Алексея снизу вверх, она взволнованно проговорила:

— У нас неприятность… Только ты не волнуйся, — тут же просящим тоном добавила она, видя, что Алексей и без того вышел к ней встревоженный. — Я уверена — все будет в порядке…

Раиса всегда поступает так: в первую очередь она думает о нем, жалеет его, а уже потом… И получается смешно, трогательно и досадно. Ему ли, разведчику и следопыту, выслушивать предупреждение не волноваться?

— Что же за неприятность? — серьезно, но мягко и ласково спросил Сапегин.

Не сводя больших, широко раскрытых глаз с его лица и продолжая сжимать в руке портупею, она сказала:

— Понимаешь, колхозники возвратились с поля, а ребят нет. Коли Лукинюка, Сашеньки и с ними еще человек шести. Родители уже с ног сбились. Куда могли деваться ребята?

— Постой, постой? Коли Лукинюка, говоришь нет? — прервал ее Сапегин. — Тогда действительно волноваться нечего. Где этот герой, нам известно!

— Как? Ты знаешь? — встрепенулась Раиса, глаза ее раскрылись еще шире.

Алексей кивнул головой.

— Так где же они сейчас, где?

Стоя лицом к дороге и глядя поверх ее головы, — Сапегин видел то, что было скрыто от взора учительницы. И как раз в эту минуту он заметил тех, о ком она так сильно беспокоилась. Ребята важно шествовали рядом с Казаковым и Тарасовым. Шагах в двух впереди, бросая исподлобья косые взгляды, понуро плелся Худощавый. С его фуражки, с плечей свисали цепкие сухие травинки.

Сапегин взял Раису за плечи и повернул ее в сторону дороги.

— Смотрите, товарищ учительница, ваши воспитанники, правда? — спросил он.

В это время вся группа уже подошла к заставе и ребята стайкой порхнули к учительнице. Каждому не-терпелось поскорее рассказать о своем подвиге. И потому, что все заговорили разом, разобрать что-либо было невозможно. Раиса Петровна только и поняла, что они поймали нарушителя.

Когда, наконец, ребячьи страсти несколько улеглись, она спросила:

— А может быть, это не нарушитель?

Школьники решительно запротестовали:

— Как не нарушитель?! Самый настоящий нарушитель!

— Еще какой, — вставил Коля Лукинюк. — Его пограничники из сена вытащили. А зачем ему в сено лазить, если он не враг?

— Ну, тогда вы настоящие следопыты, — обнимая ребят, похвалила учительница. — Да, да, следопыты, — добавила она, — как вот… как вот товарищ старшина! — и перевела восхищенный взгляд на Алексея.

— Это уж вы напрасно… При чем тут я? Вот они — да!

Но ребята смотрели на Сапегина не менее восторженно, чем молодая учительница.

«Воздушный пират»

Быстротечны будни на границе. Не днями и не месяцами измеряется здесь время, а задержаниями. Пограничник так и говорит при случае: — Это было, помните, когда Косолапого задержали.

И уже ясно, о чем идет речь. Ведь такие события, как задержания, сильнее врезаются в память, чем обычные календарные дни службы. Воображение немедленно рисует не только пору года, когда все это произошло, но и подробные обстоятельства всего дела.

— Как не помнить, — торопливо соглашается собеседник. — Мороз тогда лютовал. Помню.

Но Ивану Дюкало как-то не везло. На колхозных токах уже догорало золотой пшеничной россыпью звонкое лето, второе лето его службы, а ему приходилось вести счет времени, как и некоторым другим несчастливцам, только по календарю. Всякий раз, возвратившись из наряда, он, укладываясь в постель, с грустью отмечал: «Вот и опять дня нет, а все без толку».

Его мятущаяся душа требовала подвига. Хотелось отличиться так, чтобы все на заставе сказали — вот тебе и рыжий-конопатый. С лица не казист, зато ловок.

Когда пограничники приводили на заставу очередного задержанного нарушителя, Иван мрачнел, замыкался в себе. В такие минуты он уходил в комнату политпросветработы, расставлял на шахматной доске в два ряда шашки и с необъяснимой злостью «расстреливал» их резкими щелчками. Сбитые шашки за кромкой доски налезали друг на друга, падали на пол, раскатывались по комнате.

Иван подбирал их, водворял на место и снова «расстреливал». Затем он брался за учебники. Читал запоем, глотая страницу за страницей.

Иногда Дюкало шел на хоздвор, брал топор и рубил дрова. Выбирал он нарочито самые крупные и суковатые поленья, которые бы не разлетались от одного удара. Дубовые поленья, прорезанные в разных направлениях вязкими коричневыми прожилками, кряхтели, стонали, но не сдавались.

— А ты клин возьми, — советовал кто-нибудь из солдат, проходящих поблизости. — Клином сразу расшибешь.

Иван разгибал спину, отирал тыльной стороной ладони струившийся со лба пот и нехотя бросал сквозь зубы:

— Ничего. Я его и так расшибу.

Но не честолюбие руководило Иваном, не желание во что бы то ни стало прославиться. Не оттого, что зависть к успеху других обжигала его сердце, шел он сюда, на хоздвор, успокаивать нервы. Он знал о том, какое нелестное впечатление на бывалых пограничников произвело его появление на заставе. Именно поэтому ему так хотелось самому обнаружить врага, самостоятельно задержать его и привести на заставу.

Счастье однако отворачивалось от Дюкало. Вечно смеющееся прежде лицо, вызвавшее в свое время столько неудовольствия у Сапегина, теперь утратило веселость, исчезли и лукавые венчики вокруг глаз.

Эти изменения первым подметил Алексей, однако разгадать их характер сразу не сумел. Не видя у Дюкало привычной ухмылки, он даже обрадовался.

«Посерьезнел парень, — подумал Сапегин. — Служба воспитывает».

Потом Сапегину показалось, что Иван сторонится товарищей, что совсем не было похоже на Дюкало.

Оставшись однажды после занятий в комнате политпросветработы наедине с Иваном, Алексей напрямик предложил ему:

— Что у тебя, выкладывай! Может, я помогу.

Дюкало слушал, потупив глаза, возможно обдумывая ответ, но когда старшина кончил говорить, криво усмехнулся и отрицательно покачал головой.

— Все у меня в порядке, всем я доволен, — произнес он. — Разрешите идти?

После разговора Сапегин еще больше утвердился в своем прежнем мнении. И по поведению, и по тону Дюкало чувствовалось, что ответ его не был откровенным. Иван что-то затаил в себе, что-то переживал. Но что? По службе — все в порядке. От начальства не было никаких замечаний и порицаний. Более того — получил благодарность. Разве только дома что случилось? И он решил поговорить с секретарем комсомольской организации сержантом Леонидом Червоненко. Выбрав удобный момент, добрые полчаса расспрашивал, не получал ли тот писем с Мелитополыцины — родины Дюкало, не известно ли ему, как живут его родители. Кое-что Червоненко знал. Оказалось, что он сам оттуда же родом, пограничники жили в соседних селах.