Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд Страница 80

Однако я ничего не чувствую, когда шевелю пальцами. А голова раскалывается от сумасшедшей боли. Значит, я ещё не умерла. Холод становится всё сильнее, а кругом — пустота».

На другой стороне улицы сквозь густой дым пробивалось пламя, бросая кровавые блики на искажённое предсмертной судорогой лицо водителя. Край разбитого ветрового стекла перерезал ему горло. Тело застыло в неестественной позе. Конвойный лежал рядом в луже собственной крови: сорванная крыша машины разбила ему череп и придавила к мостовой.

«Я могу подняться, могу стоять. Гул самолётов постепенно замирает… Хельга Матуше… Её сердце перестало биться. Тело — одна сплошная рана. Остекленевшие глаза направлены в сторону пламени. А где Элизабет Бернлейн? Если я сейчас смогу сделать хоть один шаг, то можно будет избежать смерти… Где же Элизабет? Мне нужно найти в себе мужество бежать! Безразлично куда! Лишь бы бежать! Но я не могу оставить здесь Элизабет.

Машину не узнать. Кузов её разбит, изрешечён осколками, листы жести оторваны взрывной волной.

Сейчас дадут отбой. И тогда фашисты появятся со всех сторон».

Послышался тихий стон. Ильзе отбросила какую-то доску в сторону.

— Я здесь… — услышала она слабый шёпот.

Используя железный прут как рычаг, Ильзе попыталась открыть дверцу. Дверца затрещала и немного поддалась. Показалось лицо Элизабет. Её левая рука прищемлена. Невдалеке солдаты из фольксштурма бранятся с пожарниками, которые тушат огонь.

— Если завоет сирена, то мы пропали. Сможешь ли ты пошевелить рукой?

Ноги Элизабет зажаты между досками. Верхняя часть туловища свесилась с сиденья. Она попыталась встать.

Встала. Постояла, пошатываясь, недоверчиво смотря по сторонам. Обходя обломки, сделала первые шаги.

— Нам нужно уходить!

Внезапно Элизабет остановилась, наклонилась и лёгким прикосновением пальцев закрыла мёртвые глаза подруги.

— Прощай, Хельга…

Ещё мгновение — и фигуры обеих женщин исчезли в темноте. Огненно-красная ночь поглотила их.

Глава двадцать вторая

Восьмого января 1945 года Гитлер дал указание отодвинуть линию обороны немецких войск на рубеж Дохам, Лонгшам, чтобы избежать дальнейших серьёзных потерь в группе армий «Б». Танковые соединения Модели передислоцировались для укомплектования и отдыха. Их задачи были возложены на гренадерские дивизии фольксштурма. Оценивая сложившееся положение, Карл Фридрих Круземарк задумчиво тёр лоб.

Днём позже генерал Балк доложил, что операция «Нордвинд» после первоначальных успехов на подступах к линии Мажино приостановилась.

В пятницу двенадцатого января весь мир облетела весть о начале нового крупного наступления советских войск. Западные союзники русских встретили это известие с огромной радостью, так как оно вдохнуло в них надежду захватить инициативу на западе в свои руки. Тридцать американских и английских дивизий мучительно, метр за метром, пытались прорвать линию фронта. Однако судьба воины решалась на Восточном фронте, и Гитлер, понимая это, принял решение перебросить 269-ю и 712-ю пехотные дивизии, а также 405-й и 408-й артиллерийские корпуса народного ополчения на восток.

Пятнадцатого января в трескучий мороз танковые колонны Паттона находились ещё в 16 километрах от Уффализа, маленького красивого городка, теперь полностью разрушенного. Честолюбие командующего 3-й армией было задето. Ради сохранения своего престижа — быть повсюду первым — он посылал своих солдат в самые опасные места, подвергал их беспощадному уничтожению. Лишь в полдень следующего дня передовые отряды 1-й и 3-й американских армий соединились на улицах Уффализа. Таким образом котёл оказался закрыт, но в нём уже не было войск, так как четырнадцатого января командующий войсками группы армий «Запад» получил разрешение фюрера на ликвидацию выступа с отводом войск на рубеж восточнее Уффализа.

В ночь на семнадцатое января американскому генералу Брэдли снова была переподчинена 1-я армия, которая до этого некоторое время находилась в подчинении Монтгомери. Встреча эта прошла чуть ли не в семейной обстановке.

Уффализ, таким образом, явился своеобразным символом поражения Рундштедта. Крах наступления в Арденнах сильно подорвал боевой дух и моральное состояние гитлеровских войск, но тем не менее были сорваны и планы союзного верховного командования. Исход войны решался не здесь, а на Восточном фронте.

Не успел пилот «тандерболта» перевести дух после неожиданного обстрела зенитной артиллерией при Сен-Вите, из которого он вышел с большим трудом, как заметил два атакующих его «мессершмитта». Первым делом он облегчил свой самолёт, сбросив бомбы, и, оставшись налегке, не без труда оторвался от своих преследователей. Через некоторое время он заметил колонну — тёмные точки автомашин резко выделялись на белом снегу. Самолёт резко пошёл на снижение. Земля стремительно приближалась.

Американскому пилоту, перенёсшему столько испытаний, захотелось свести счёты с гитлеровцами. Он нажал на гашетку счетверённого крупнокалиберного пулемёта. Огненные нити очередей полились на землю, настигая свои жертвы. В колонне всё смешалось. Как же легко стать героем! Ещё одну очередь! Получайте за Сен-Вит!

Франц Хайзе ругался на чём свет стоит. Земля так замёрзла, что казалась твёрже камня, а ему нужно было долбить её, чтобы потом укрыться от обстрелов в маленькой ячейке.

Самолёт сделал ещё один заход. Мощная машина с рёвом, изрыгая огонь, вынырнула из-за тучи и помчалась в сторону крестьянских домиков, за стенами которых были укрыты машины с боеприпасами. Ещё несколько очередей — и машины загорелись. К небу поднялись чёрные столбы дыма. А самолёт уже скрылся в западном направлении. Гул его моторов давно стих, а на земле ещё долго слышались крики раненых и стоны умирающих.

Среди раненых бродил санитар, разыскивая тех, кому ещё нужна была помощь. Доктор Барвальд наклонился над солдатом. Ноак, который только что находился рядом со Шрёдером, умер у врача на руках.

Генгенбах бросился к канцелярии в надежде найти там бинты и вату. Едва он выбежал из-за угла дома, в лицо ему пахнуло жаром: рядом горела машина. Он отшатнулся. Перед самой дверью в неестественной позе лежал человек без шинели и шапки. В погибшем с трудом можно было узнать Зейдельбаста: половина головы срезана, как ножом, пулемётной очередью. Теперь ему уже никто не поможет.

Задумавшись, Генгенбах не заметил, как к нему подскочил Хайзе. Защищая глаза от жара, он выдохнул:

— Теперь или никогда!

— Вон ещё один летит! — послышался голос Барвальда.

— Возьми его солдатскую книжку, личный знак, сорви погоны и орден, а ему, сунь в карманы свой хлам. Я тем временем приведу Пауля, — прошептал Хайзе Генгенбаху.

В канцелярии никого не было. Генгенбах, сложив вещички командира роты в плащ-палатку, бросился назад.

— Порядок! Документики что надо!

С неба снова полился свинцовый дождь. Генгенбах с Хайзе бросились на землю, замерев среди трупов. А Павловский, как ни в чём не бывало, искал в канцелярии солдатские книжки, командировочные предписания, печати.

— Смотрите-ка, вон ещё летят! — Хайзе ткнул пальцем в небо. И в тот же миг самолёт открыл огонь из пулемётов.

— Что-то с машиной: никак не заводится, — беспомощно проговорил Шрёдер.

Генгенбах дополз до машины, забрался в кабину и начал ковыряться в проводке. Через минуту дизель, несколько раз чихнув, монотонно заурчал. Все поднялись с земли. Павловский подтолкнул Шрёдера.

— Эта колымага будет неплохой мишенью и для лётчиков, и для своих пехотинцев, — заметил Генгенбах. — А отправить нас на тот свет — это всего лишь вопрос техники.

Вынырнувший из-за угла Пипенбург истошно закричал:

— A-а, собаки, улизнуть хотите?! Шрёдер мне всё рассказал! Я до сих пор держал язык за зубами, а теперь…

Выстрел, раздавшийся из кузова, оборвал его на полуслове. Пипенбург рухнул на землю.

В десяти шагах от машины прошла пулемётная трасса. Самолёт вёл огонь, пикируя на них.

К машине, сильно хромая, подбежал доктор Барвальд. На груди у него болтались два автомата.

— К ручью! Полный газ!

Грузовик рванулся вперёд. Истребитель-бомбардировщик вошёл в пике, но, видимо, лётчик плохо рассчитал расстояние, и самолёт проскочил мимо.

Машина мчалась по ухабам так, что свистело в ушах. У солдат всё мелькало перед глазами.

«Двум смертям не бывать, — думал Генгенбах. — Это самый дерзкий план, какой когда-либо проводили в вермахте. И в эту минуту, когда он висит на волоске, успех его зависит от меня одного».

Было видно, как зловещая тень самолёта скользит по земле, заставляя сидящих в машине сжиматься в комочек.

Франц Хайзе нацепил на мундир Генгенбаха погоны и ордена.