Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд Страница 82

— Послушай-ка, — произнёс Брам, — этой штукой действительно кто-то воспользовался. — Глубоко вздохнув, он повертел кольт в руках.

В наступившей тишине раздался крик одинокой птицы. Она покружилась в редких лучах солнца, проникших сквозь ветви, и скрылась между деревьями.

Клазен вновь глянул на своего командира.

— Не иначе как кто-то пустил в себя пулю. А потом я нашёл эту игрушку.

Брам, не слушая последних слов Клазена, подумал о том, что каждый случай членовредительства требует самого сурового осуждения, тем более сейчас, когда в Арденнах идут такие тяжёлые бои, когда войска отходят.

— Ну а дальше что, Клазен?

— Я сделал вывод, что командир одного моего дивизиона стрелял себе в левую ногу.

— Скажи, Клазен… — Брам замолчал, подыскивая подходящее слово.

— Давайте на минуту забудем о чинах, чтобы я смог откровенно высказаться, — перебил его Клазен. — Это Зойферт ранил себя, чтобы избежать фронта. Он испугался и решил выйти из игры, чтобы избежать всех ужасов войны.

Американцы, видимо, кончили распивать кофе: снова заговорили пушки, снова снаряды обрушились на участок леса, где находились немецкие позиции.

Брам внимательно посмотрел на обер-лейтенанта. Молодой офицер импонировал ему своей искренностью.

— Клазен, дружище! Членовредительство — тягчайшее преступление. Совершивший его себя выставляет героем, а нам с тобой предоставляет право воевать за него!

— Это терпимо, если допустить, что исторически война длится лишь несколько минут.

— У тебя правильное понятие, Клазен. Теперь поводья нужно натянуть так, чтобы мы могли с честью выйти из этого затруднительного положения.

— Не собираетесь ли вы привлечь Зойферта к ответственности, если я дам показания где следует? Он лежит у Квангеля. Я случайно узнал об этом.

При упоминании фамилии доктора Брам вспомнил свой последний разговор с Урсулой по телефону. Ни он, ни она и на этот раз не коснулись главного вопроса: как им быть дальше? Он не смог ей сказать, когда и где они снова смогут увидеться. Лишь рассказанная Клазеном история о Зойферте дала майору надежду на новую встречу. Ведь капитан лежал в Шлейденском госпитале…

Клазен неожиданно рассмеялся. И рассмеялся потому, что в голову ему пришла мысль о том, что Зойферт, пустив себе пулю в ногу, надеялся попасть в глубокий тыл, а оказался рядом, всего лишь в Шлейдене. Вытерев слёзы, набежавшие на глаза от смеха, Клазен рассказал о своей догадке командиру полка.

— А лежит он там потому, что при таких заносах эвакуация в тыл невозможна. На всё божья милость! — ответил Брам и хмыкнул.

Оставшееся время майор делал вид, что интересуется местностью, которая находилась перед позицией, но в голове его уже зрел план…

Ветер переметал снег, сваливая его в сугробы. Сдувал снежок с мёртвых, погибших ещё в декабре, и припорашивал трупы, которые ещё не успели остыть.

— У тебя всё в порядке, — сказал майор. — Пока, Клазен. Не провожай меня, обойдусь как-нибудь.

Майор выбрался из окопа и пошёл на КП полка. Стараясь забыться, он гнал от себя мысли о приказах и о смерти. Затем он попробовал представить себя гуляющим по побережью сверкающего Бискайского залива. Мысленно он видел глаза Урсулы, и его сердце учащённо билось. Случай с Зойфертом давал ему возможность отлучиться на несколько часов из расположения полка.

Восемнадцатого января на имя И. В. Сталина было получено послание от президента Рузвельта. В нём, в частности, говорилось:

«Подвиги, совершённые Вашими героическими воинами раньше, и эффективность, которую они уже продемонстрировали в этом наступлении, дают нам основания надеяться на скорые успехи наших войск на обоих фронтах»[4].

Однако главнокомандующий союзными войсками генерал Д. Эйзенхауэр вынужден был на время отказаться от мысли наступления на Сен-Вит из-за обилия снега, выпавшего в том районе. Компенсировать потерю во времени он решил за счёт мощных артобстрелов позиций Модели.

В одном из подвалов, приспособленном под командный пункт, генерал Круземарк просматривал служебную почту, в то время как его адъютант на горячей плите, поджаривал ломтики хлеба. На этот раз внимание Круземарка привлекло лишь письмо из управления кадров сухопутных войск. В нём сообщалось, что майору Браму приказом от первого января 1945 года присвоено звание подполковника.

Круземарк подумал, что он смог помешать Браму получить бриллианты к Рыцарскому кресту, но вот этого приказа не в силах изменить.

— Тут ничего не поделаешь. Но я всё-таки доставлю ему маленькое «удовольствие». Пусть этот неотёсанный чурбан хоть несколько дней потомится на левом фланге дивизии в ожидании. — И генерал засунул конверт себе в карман.

Адъютант генерала нашёл в одном полусгоревшем доме бочонок с засолённой свининой, принёс на КП кусок побольше и начал жарить его на слабом огне для генерала. От распространившегося по подвалу запаха у генерала потекли слюнки.

«Сколько времени ещё продлится эта война?» — подумал он и тут же занялся мыслью о том, хорошо ли оборудован его командный пункт.

Брам превратился в прежнего рубаху-парня, сорвиголову, идущего напролом, отчаянного молодца, каким он всегда хотел быть.

«Вопреки закону о прохождении воинской службы совершено преступление, — думал он. — Офицер встал на путь членовредительства, уклонился от выполнения своих обязанностей, ослабил тем самым боевую мощь войск и покрыл позором офицерский корпус. И этот человек — мой подчинённый, командир батальона. Он затоптал в грязь мой авторитет. Я должен принять самые решительные меры. На моём участке пока спокойно, янки наступают лишь на участке соседа справа. Как только стемнеет, они залезут в подвалы и прекратят огонь на всю ночь. А рано утром я вернусь и лично доложу генералу о том, что задержан Зойферт, и тем самым сотру чёрное пятно с имени дивизии. И всё будет в самом лучшем виде».

Сумерки быстро сгущались. Артиллерийский огонь заметно ослаб. Завывал холодный штормовой ветер, гоня густые хлопья снега.

Майор крутанул ручку телефонного аппарата и попросил соединить его со штабом дивизии. Ударившись левой рукой об аппарат и почувствовав боль, он выругался.

Два дня назад он напоролся на ржавую проволоку. После этого запястье пересёк длинный красный след, а лимфатические узлы под мышкой сильно распухли.

Вскоре его соединили с дивизией. Брам доложил, что его полк прочно удерживает свои позиции.

— Подождите, Брам, генерал лично хочет с вами поговорить.

— Круземарк у телефона. Бог в помощь, дорогой Брам.

— Слушаю вас, господин генерал, — произнёс майор и подумал: «Что-то он опять замышляет?»

— Рад, что вы в добром здравии и что ваши люди показывают образцы мужества.

— Спасибо, господин генерал! — ответил Брам в трубку. «Плюнуть бы тебе в морду».

— Перед нами большое скопление танков противника. Нужно соблюдать высокую бдительность. Сосредоточьте сегодня ночью по меньшей мере две трети ваших людей на переднем крае.

— Слушаюсь, господин генерал! — «А сам сейчас небось, глядит на бумажку, что там для меня ещё».

— Кроме того, подготовьтесь к быстрой смене огневых позиций артиллерии. Надеюсь, что трофейные пушки уже распределены по подразделениям.

«Сумасшествие! — подумал Брам. — Сначала мы бросаем свои собственные орудия из-за недостатка боеприпасов, а потом стреляем из чужих пушек с мизерным запасом снарядов».

— Меня радует, что ваши люди остались на высоте. К слову, как это Зойферт смог сыграть с нами такую злую шутку?..

Губы Брама вытянулись в ниточку.

— Чуть было не забыл, он…

— Я так и подумал, — перебил его генерал. — Помните наш разговор в госпитале? Так вот, главный редактор «Вестдойче беобахтер» попросил у нас справку…

— Относительно того, не замешан ли я в смерти некой Эльвиры Май? Не так ли, господин генерал?

У генерала от неожиданности отвалилась нижняя челюсть, и он напрасно старался привести её в нормальное состояние.

— Этот газетчик приложил к своему письму запись телефонного разговора, который вы вели с вашим начальником штаба.

— Знаю. Когда на моём участке началась стрельба, я находился в отеле Корна в Шлейдене. — Брам выдер-пул несбритый волосок с левой щеки. «Главное — не волноваться!» — мысленно приказал он себе.

В трубке ни звука.

«Не положил ли Круземарк трубку?» — подумал Брам.

Между тем Круземарк молчал, стараясь вспомнить события того дня. «В тот день наши захватили в плен двух здоровых и несколько раненых янки. А командир полка в это время нежился с молодой красивой девушкой. Он занимался любовью, а в это время псу под хвост были брошены тысячи солдат. Сотни из них погибли ни за что. Этот бой решал исход сражения, а полк остался без командира. А его честолюбие?! Но этот газетный хитроплет хочет сделать из мухи слона, приобрести для себя политический капиталец. Вот такие дела. Но не у Круземарка. В таких случаях фронтовики не станут подводить друг друга в угоду какому-то гражданскому чинуше.