Геннадий Казанцев - Страна Лимония Страница 9

— Так уж у половины!

— Ну, у трети.

— И пианистов знаете?

— Да. Мишу Милославского, Гену Сытина.

— Фантастика! Милославский был моим преподавателем. Он ваш друг?

Герман осёкся. Ему Милославский другом не был и в обозримом будущем вряд ли бы стал.

— Нет, Миша мне не друг. Не успели подружиться, — отводя глаза, промолвил Герман. — Он в Израиль эмигрировал.

— А вот и нет! Он в Канаде.

— Рано, я вам точно говорю — в Израиле.

— Да нет же, как только от него невеста ушла — сразу уехал в Канаду.

— Какая невеста?

— Ирка, моя подруга.

Герману стало не по себе.

— Ирка Литвинова — твоя, то есть ваша, подруга?!

— Да. Слушайте, Герман, давайте «на ты», хорошо! А ты что, Ирку тоже знал? Сумасшедше красивая женщина.

— Да уж...

— А где ты с ней познакомился?

— На капустнике в старый Новый год, когда фильм «С лёгким паром» вышел.

— Чудеса! Это первый раз, когда Ирка без меня в гости пошла. А ты знаешь, что после того капустника они и разошлись.

— Да ну! — притворно-удивлённо ответил Герман.

— Да! Мне Ирка говорила, что на том вечере познакомилась с каким-то лейтенантом, который ей голову набекрень поставил, и не только...

— А что ещё?

— Да ну тебя, Герман, что ты в настоящих чувствах понимаешь!

— Это точно, что я могу в них понимать!

— Потому в Канаду и уехал.

— В Израиль.

— В Канаду, с разбитым сердцем!

— Ран`о, ты мне покажи хотя бы одного музыканта — и чтобы без разбитого сердца!

— А я?

— Ты просто ещё с настоящим охальником не встретилась!

— А ты?

— Что я?

— Да что ты вообще понимаешь в женщинах!

— Зато в мужиках чуток разумею.

— Ты даже представить не можешь, какие чувства были! Только свечу задуло — и в Канаду!

— В Израиль!

— Спорим!

— Если спорить — то по-крупному!

— Это как?

— Проиграешь — поцелую!

— Меня?

— Если не промахнусь.

— Надо же! А мне и целовать некого.

— Спорь на шампанское.

— Нет, лучше на шоколадку.

— Большую?

— Самую большую!

— Такую, как у меня, ты за две недели не осилишь. — Герман мысленно усмехнулся, представив, как его спутница ошалеет, увидев украденный с фабрики батон шоколада.

Девушка уже тянула ладошку, чтобы заключив пари. Герман взял её и мягко разбил своей ладонью рукопожатие.

— Герман, ты меня утомил! Ты специально женщин доводишь? Или ты их просто не знаешь?

Молодой человек многозначительно молчал.

— Спорим, что нет такой шоколадки, которую бы я не съела за один раз, — не унималась спутница, — на что будем спорить?

— На поцелуй!

— Боже мой! Какие вы все мужики примитивные! Ну, да ладно — всё равно проиграешь! А теперь — помоги достать мою сумку.

Герман встал, вытащил с верхней полки дорожную сумку и передал её спутнице. Ран`о, минуту порывшись в вещах, достала фотографию и, торжествуя, протянула её Герману.

— Вот, смотри и читай!

На фотографии широко улыбался Миша Милославский, стоящий спиной к роялю, а на обороте — подпись: «На память любимой ученице с пожеланиями успехов и любви. М. Милославский Торонто. 1980 г.»

Герман был искренне удивлён. Ведь он лично визировал разрешение в ОВИР на выезд известного пианиста в Израиль.

«Вот каналья! Каков мошенник!» — подумал Герман и, обернувшись к соседке, признал своё поражение. — Ран`о, я не знал, ты права.

— То-то! Где мой приз?

— В багаже.

— Тогда разбуди меня, когда начнём снижаться, — с этими словами девушка, победно улыбнувшись, снова откинулась на кресло и вскоре уснула. А Герман, уставившись в иллюминатор, размышлял о превратностях судьбы, о непостижимых, почти мистических совпадениях и этих странных женщинах, которых он так и не мог постичь своим разумом. И конечно же, Герман вспоминал тот старый Новый год, когда он не стал другом Миши Милославского.

Старый Новый год

Всё началось с приглашения его друзей встретить старый Новый год. Это была молодая супружеская пара. Оба физики, из хороших семей с большим запасом гуманитарных пристрастий и друзей из «золотой» молодёжи того времени. Они как перспективные специалисты первые получили квартиру от оборонного завода, чем немедленно воспользовалась творческая братия, избрав их домашний очаг в качестве площадки для литерных тусовок. Ольга, изящная хрупкая женщина, внешне напоминавшая японку, была дочерью крупного руководителя атомной промышленности. Её мама, ещё красивая казашка, сумела покорить сердце полурусского-полуприбалта, когда они ещё работали простыми инженерами под Семипалатинском. Муж Ольги, Андрей, не обладая столь крутым генетическим замесом, был просто способным инженером-физиком, только начинавшим под руководством своей очаровательной жены впитывать азы богемной жизни. Герман, который поначалу довольно вяло волочился за симпатичной однокурсницей, столкнувшись с неукротимым напором страсти своего конкурента, довольно быстро ретировался, разумно полагая, что на японках свет клином не сошёлся. Однако отношений с Ольгой не прервал, удачно вписавшись в её семью в качестве друга. Втроём, а чаще вдвоём, без Андрея, они ходили по выставкам, концертам и принимали участие во многих мероприятиях, которые разнообразили культурную жизнь города N-ска.

Хотя приглашение исходило от Андрея и Ольги, сама встреча старого Нового года предполагалась на квартире их друзей — пианистов Сытиных, Наташи и Гены. Герман был хорошо с ними знаком, однако автономных отношений с музыкантами не поддерживал. Имея небольшой опыт скрипача-исполнителя и художника-любителя, он полагал, что нормальному человеку достаточно потреблять продукцию изящных искусств, избегая тесного соприкосновения с их творческой кухней, и уж, избави Бог, быть вовлечённым в альковные страсти этой неугомонной категории советских граждан. Но милые камерные капустники, творческие вечера и незамысловатые пирушки он любил.

Герман ещё и двух лет не проработал в КГБ, поэтому часто терялся — как вести себя на людях в новом качестве. Обычно он просто умалчивал о новом месте работы, а если кто и донимал его вопросами, лукавил или ограничивался общеизвестными банальностями.

Компания музыкантов встретила семью инженеров и сопровождающее их лицо в приподнятом настроении. Герману большинство участников капустника были знакомы. Зная предпочтения и вкусы околомузыкальной публики, он оделся более чем просто: старый вязаный свитер, видавшие виды брюки, сшитые по случаю им самим, и яркая оранжевая рубаха с распущенным воротом. Хозяйка, стройная и необычайно женственная особа, встретила их у порога, рассыпая ворох новостей и комплиментов. Обнявшись с Ольгой и приняв рукопожатие от Андрея, Наташа с жаром поцеловала Германа и, взяв его за руку, повела в комнату. Веселье уже было в разгаре. За старым разбитым пианино со снятой передней панелью сидели два тапёра и отчаянно лупили по клавишам. Один из исполнителей был Генка Сытин, Наташкин муж, а второй, как оказалось, виолончелист, виртуозно владевший ещё кучей музыкальных инструментов. Герман уже было метнулся к дивану, имея намерение ненавязчиво и поэтапно вписаться в компанию, но Наталья увлекла его в середину комнаты и, ловко развернув перед ёлкой, вдруг крикнула:

— Всем заткнуться! Эй, вы, там, за фоно, уймитесь на минуту!

Сытин, разразившись финальным аккордом и картинно закрутив стул, уставился всей своей веснушчатой физиономией на Германа.

— Гера, привет, старина! Где скрывался, гнусный потаскун? — приветствовал он вновь прибывшего под затихающие трели виолончелиста, добравшегося, наконец, в отсутствии маэстро до верхних октав умирающего инструмента.

— Лена, Виталий, кончайте лизаться, — обратилась Наталья к разомлевшей парочке, тискающей друг друга в углу комнаты. — Ещё раз прошу всех умолкнуть! Позвольте мне представить, кто ещё не знает, нашего хорошего друга — Германа, тонкого ценителя искусств и с недавнего времени — сотрудника КГБ.

Компания затихла и несколько опешила. Герман просто остолбенел. Ольга замерла, превратившись в японскую фарфоровую статуэтку. Её муж, словно продолжая урок хороших манер, картинно улыбался, скаля зубы по американским лекалам.

— А он вообще-то живой? — в полной тишине прозвучал чей-то женский голос. Этот наивный вопрос разрядил обстановку. Толпа зашлась истеричным хохотом. Герман, который вознамерился выступить с категоричным опровержением, плюнул на всё и со словами «Эх ты!» чмокнул Наталью в щёку и плюхнулся на диван. Сытин, совершенно довольный произведённым эффектом, раскрутил табурет в обратную сторону и ударил по клавишам. «Наш паровоз вперёд лети... В коммуне остановка...», — козлиным тенором запел Наташкин муж, толкая локтем ещё не пришедшего в себя второго тапёра. И через мгновение они уже насиловали инструмент в четыре руки, оглашая квартиру и её окрестности своими мерзкими голосами.