Клаус Гранцов - Пепел большой войны Дневник члена гитлерюгенда, 1943-1945 Страница 9

Да, я пишу про зенитную Артиллерию, и не без основания. Потому что не далее как сегодня наш директор Рекс Циллман поставил нас в известность о том, что три старших класса нашей школы будут принимать участие в боевых действиях в качестве вспомогательного персонала военно-морского флота. Так что с 1 января 1944 года мы будем призваны на воинскую службу. Но это известие не очень-то ошеломило нас, потому что уже давно ходили слухи о том, что мы, как и другие старшие ученики в школах рейха, будем сражаться в расчетах зенитных орудий.

С одной стороны, мы радовались тому, что можно выбраться из этого старого здания нашей школы и никогда уже не возвращаться в эти «седые» стены, но, с другой стороны, одолевают разные мысли. Узнав о нашей перспективе, мы то и дело спрашивали друг друга: «А что после этого вообще будет с нашим окончанием школы?» и «Получим ли мы аттестат зрелости, если нас призовут на службу?».

Так мы проспорили всю вторую половину дня, но в результате все же пришли к решению, что нам следует радоваться. Пети Диттбернер и Мук фон Тройен-фельд пришли ко мне с велосипедами, потом я с ними отправился к Герду на Рингштрассе, где уже были Тегге и Штеффен. Собравшись все вместе, мы снова и снова обсуждали все ту же тему: как мы будем вспомогательной командой на флоте!

Но хорошо, что у нас остаются еще два свободных месяца, и мы сможем встретить Рождество дома. Так что: carpe diem,[49] как говаривал старина Гораций.

А Дорис с ее «словом фюрера» в начале урока мы сегодня выгнали из класса! И каким же образом? На основу идеи нас надоумили, естественно, сыновья пасторов, которые составляют почти четверть класса. И вот входит Дорис, начинает читать абзац из книги со своим обычным пафосом, а когда она, окончив его, победным взором обвела класс, мы все одновременно и не раскрывая рта начали мычать, как в церкви, «Аллилуйя»! Это было что-то! Дорис бушевала, мы же мирно и нераскаянно сидели на своих партах. Совершенно неожиданно она замолчала и продиктовала нам наказание: десять раз переписать параграф «Американская Война за независимость»! Что ж, мы это уже выполнили! И теперь убеждены в том, что она больше не будет цитировать «Майн кампф». Ну а если будет, придется снова спеть ей «Аллилуйя»!

Сегодня в первой половине дня занятий в школе не было, мы собирали старое сырье для переработки. Вместе с Пети мы набрали старых тряпок на 50 очков, а потом встретили еще Губерта фон Бонина и вместе с ним два часа искали старую бумагу. Мне пришло в голову заглянуть на Аукерштрассе, 21, потому что там, как я знал, недавно умер старший официант из погребка «Францисканер», оставивший после себя много старых книг, с которыми его супруга не знала что делать. Мы набрали там целую ручную тачку бумаги, в том числе много альбомов с эротическими рисунками и наклеенными фотографиями обнаженных женщин. Этот мужик положительно сдвинулся на них! Но когда мы вернулись с добычей к нашему школьному зданию на Арнольдштрассе, на нас наткнулись ребята из выпускного класса и «реквизировали» большую часть найденного нами. В результате за оставшееся нам начислили совсем мало очков! Однако сердиться мне не следует, поскольку в этом году я уже получил в награду книгу за хорошие результаты сбора макулатуры, а мой вырезанный из бумаги силуэт был даже напечатан в «Восточнопомеранской газете» с подписью «Штольпенский гимназист — рекордсмен по сбору макулатуры».

Но у нас больше не было времени на болтовню, поскольку директор позвал нас, парней из 6, 7 и 8-х классов, на общее собрание, которое проводила Дорис. Он сообщил нам, что мы уже в понедельник будем призваны во вспомогательный персонал военно-морского флота. Крик радости, вырвавшийся из наших глоток, потряс «седые» стены школы! Мне пришлось сделать действительно глупое лицо, потому что Дорис считала, что я вовсе не в восторге от этого известия. Но это было не так. Настроение у меня было хорошее, но именно в этот момент мне в голову пришла одна мысль: что же будет теперь с тобой, Дорис, ведь теперь тебе уже больше не придется ходить на работу в школу! Но было и сознание того, что все проходит и радость снова возвратится ко мне.

Старшие ученики из 7-го и 8-го классов отпускали свои обычные шутки по этому поводу, а когда кто-то из них заметил, что теперь юным девочкам будет нечего делать, когда они гуляют по Нойторштрассе, угрюмо усмехнулась даже Дорис и вздохнула про себя. Я лишь подумал: что ж, Дорис, по крайней мере, теперь мы избавились от тебя, глупой коричневой курицы!

Но после этого нас снова распустили по домам! Мы лишь получили указание, что завтра, в субботу, мы должны снова собраться для напутствия в гимназии.

Фрау Хезлер, у которой я уже почти год квартирую, немало удивилась, когда я сообщил ей о своем скором отъезде. Она лишь высказала опасение, что будет теперь жить впроголодь, поскольку я теперь не буду приносить ей из дому яйца, масло и патоку. Ей остается утешаться только тем, что с 1 ноября Вальтрауд будет посещать сельскохозяйственную школу в Штольпе.

После обеда я еще раз сходил в кино вместе с Куно Гельхофом и Цицевицем. Шла «Супруга» с Енни Юго.[50] Нам повезло в том, что около кинотеатра не было никакого патруля, так что мы прошли совершенно без осложнений. Гельхоф вместе с Каспаром Райнке придумали новый трюк, чтобы проходить на пока еще запрещенные для нас по возрасту фильмы. Поднять повыше воротник пальто и надвинуть поглубже шляпу теперь уже недостаточно. Теперь они приходят уже совершенно открыто, когда фильм уже начался, но входят очень поспешно, по возможности за несколькими взрослыми, произнося при этом низким голосом: «Я хочу еще успеть посмотреть «Вохенщау»,[51] последние известия с фронта», — и таким образом прорываются мимо контролера! Удалось нам такое и на этот раз.

Но в кинотеатре «Центральный» такой трюк для нас исключен потому, что тамошняя кассирша влюблена в нашего преподавателя математики Биттнера, а от него знает про всех нас и в курсе того, что нам еще нет восемнадцати лет. Если подумать, это просто какое-то безумие: в кино на определенные фильмы нам нельзя ходить, но как солдаты мы можем служить и в пятнадцать, и в шестнадцать лет!

Что ж, я порадовался тому, что мне, как это частенько случалось, снова удалось обвести вокруг пальца патруль. И этот поход в кино стал для нас достойным завершением целого ряда других таких же наших успешных походов на запрещенные для нас фильмы.

Какой же фильм из «этих» нам больше всего понравился? Думается мне, что это был «Почтмейстер»[52] с Генрихом Георге и Хильдой Краль. Но почему он был для нас запрещен? Не потому ли, что Марго Цимо танцует там с открытой грудью? Ну и что? Это просто отлично и уж совершенно не может нас как-нибудь испортить!

Интересно было смотреть и фильм с Отто Гебюром[53] «Великий король». Но он стал мне противен после того, как мы по указанию Дорис должны были написать сочинение на уроке немецкого языка на тему «Великий король» — великий фильм!». При этом нам было предложено провести параллели с сегодняшним днем, с Третьим рейхом, с нашей войной и с фюрером. Это было действительно тяжело, и пришлось всячески изощряться, чтобы заработать «отлично». Но я куда охотнее написал бы сочинение о странствиях Фридриха в Рейнских горах,[54] о его дружбе с Катте[55] или его любимой сестрой Вильгельминой.[56] Тогда бы я мог поведать кое-что из услышанного дома, например о том, что всего лишь в 20 километрах от Мютценова расположено село Вильгельмина, которое «старый Фриц» назвал так в честь своей сестры и заселил его швабами. И поныне там все еще говорят на швабском диалекте немецкого языка. Это было бы куда более интересное историческое исследование, поскольку последствия тех событий простираются до наших дней.

По дороге в Штеттин[57]

В субботу господин директор снова устроил торжественное прощание с нами у себя на квартире и произнес трогательную прощальную речь. Затем нам были вручены приказы о призыве на военную службу и оглашено распоряжение о том, что наш отъезд состоится под утро в ночь с воскресенья на понедельник. Затем многократное рукопожатие, прощание с учителями, и мы были распущены. Выйдя на улицу уже предоставленными пока самим себе, мы уже без особой радости разошлись и отправились по домам со смешанными чувствами. Конечно, частенько мы рвались на волю из этих «седых» стен, однако они все же в течение многих лет были нашим родным домом, так что расставались мы с ним вовсе не так уж легко, как могло бы показаться.

У фрау Хезлер я собрал и упаковал мои вещи, за которыми должен был позднее приехать отец, в последний раз пообедал с ней и уже собирался было отправиться домой на своем старом велосипеде.