Георгий Соколов - Нас ждет Севастополь Страница 9

Таня усмехнулась:

— Оригинальный способ…

— Как умел. Я ведь человек неученый, рядовой матрос, обыкновенный шахтер. Курсов не проходил. Одно я заметил — как обожгешь человека ядреным словом, то славно действует. Ты, однако, не сердись.

— А я и не сержусь.

Таня сняла сапоги с усталых ног, положила под голову вещевой мешок, в котором были гранаты, патроны и шерстяная юбка, и завернулась в плащ-палатку.

Утром, когда еще было сумеречно, моряки двинулись в путь. Шоссейная дорога оказалась совсем близко. Перебежав ее, Глушецкий и его товарищи вскоре увидели населенный пункт Байдары. Залегли метрах в пятистах от ближайшего дома и стали наблюдать. Солнце уже взошло, а люди не показывались. Только из крайнего, крытого черепицей дома, отгороженного от остальных домов большим садом, кто-то выглянул в окно и быстро задернул его занавеской.

— Сдается мне, товарищ лейтенант, — сказал Гучков, — что немцев тут нет. Очень уж спокойно на улицах. Так гитлеры себя ведут редко. Или над людьми измываются, или курам и свиньям покоя не дают.

— Похоже, что так, — согласился Глушецкий.

— Разрешите сходить в тот дом, откуда человек выглядывал. А то невмоготу ждать целый день с голодным желудком.

Несколько минут Глушецкий раздумывал. Риск велик, но и терять целый день не хотелось.

— Рискнем, — сказал он. — Пойду я, со мной Груздев и Пухов.

— И меня бы прихватили, — вставил Гучков.

— Вы втроем будете прикрывать нас в случае, если придется поспешно отходить.

Глушецкий взял у Гучкова пилотку и надел на забинтованную голову, а Гучкову отдал свою флотскую фуражку.

Таня приготовила винтовку. Слева от нее легли Гучков и Кондратюк с автоматами.

— Хотя бы куревом разжились, — проговорил Кондратюк, — а то уши пухнуть начали.

Гучков шикнул на него:

— Не отвлекайся.

Прошло полчаса. По-прежнему кругом было тихо. Таня не сводила взгляда с дома. И вот наконец около крыльца появился Пухов. Он постучал в дверь и, когда ее открыли, исчез в доме. Через минуту он показался вновь и призывно махнул рукой. У крыльца появились Глушецкий и Груздев. Все трое вошли в дом.

Солнце поднялось уже высоко, стало жарко. Таня расстегнула воротник гимнастерки и облизнула сухие губы. Ей захотелось пить, но воды не было.

«Почему они так долго находятся там? Прошло уже двадцать минут», — встревоженно подумала она.

И вдруг Таня увидела нескольких человек в немецкой форме, перебегающих от дерева к дереву. Они были уже рядом с домом.

— Гучков, видите? — не поворачивая головы, спросила Таня.

— Вижу. Узнали, видать, гады.

— Что делать? Как предупредить?

— Стреляй.

Таня прицелилась в подкравшегося к углу дома фашиста и выстрелила. Тот рухнул, остальные шарахнулись за деревья. В доме тоже кто-то выстрелил, и из дверей выскочили Глушецкий, Груздев и Пухов. Они побежали к камням, заросшим кустарником. Немцы открыли огонь. Бежавший последним Пухов упал, раскинув руки. Глушецкий и Груздев успели забежать за камни и залечь. Немцы бросились было им вдогонку, но Таня подстрелила еще двоих. Фашисты опять скрылись за деревья.

— Черт, далековато, из автомата не достанешь, — услышала она Гучкова.

Пухов так и не поднялся. Немцы не показывались из-за деревьев, и Таня перестала стрелять. Не стрелял и противник. В наступившей тишине был слышен треск цикад. Таня увидела, как из-за камня выполз Груздев и, энергично работая локтями, пополз к Пухову. Немцы почему-то не стреляли по нему. Груздев повернул товарища лицом вверх, вытащил из-под него автомат, потом взял из карманов документы. Таня поняла, что Пухов мертв.

Через некоторое время прибежали Глушецкий и Груздев.

— Надо уходить, — сказал Глушецкий. — Немцев здесь с десяток, не более, но есть отряд полицаев, одетых в немецкую форму. Это они напали на нас. Хотя полицаи и трусливее немцев, но опаснее. Они знают местность.

Глушецкий повел отряд к морю. Гучков спросил:

— Почему мы идем не в горы?

— Полицаев надо обмануть. Они будут думать, что мы пойдем в горы, а мы обойдем Байдары и спустимся к морю правее мыса Сарыч. Там такие же скалы, как у Херсонеса. Переждем до вечера, а там видно будет.

На том месте, где ранее находились в засаде Таня, Гучков и Кондратюк, раздались выстрелы. Потом выстрелы послышались севернее. Глушецкий с усмешкой сказал:

— Пошли за нами в горы.

— Хорошо, что у них овчарок нет, — заметил Гучков.

К полудню подошли к берегу. Груздев нашел спуск, и вскоре вся группа сидела под высокой скалой в небольшой пещере.

Положив оружие на камень, Глушецкий с трудом снял гимнастерку и сказал Тане:

— А теперь перевяжи меня. Левую руку не чувствую.

Лицо его было бледно, голова кружилась, и он в изнеможении опустился на камень.

— Что же вы раньше не сказали? — в испуге воскликнула Таня, увидев, что у него весь левый рукав тельняшки пропитан кровью.

— Раньше не до этого было, — тяжело дыша, произнес Глушецкий.

Таня помогла ему стянуть тельняшку. Пуля попала в предплечье. Таня промыла рану морской водой и забинтовала.

— Перевяжите заодно и голову, — попросил Глушецкий.

Закончив перевязку, Таня постирала в морской воде тельняшку лейтенанта и расстелила ее на камнях.

Груздев и Кондратюк натаскали в пещеру сухих водорослей, и лейтенант лег па них. После этого Груздев вынул из-за пазухи две больших лепешки, из карманов достал завернутый в тряпку кусок брынзы, пачку листового табака. Гучков смотрел на него удивленными глазами.

— О, — только и мог произнести он.

— У татарина разжились, — объяснил Груздев и разделил лепешки и брынзу на три части. — Мы наелись у татарина, а это вам прихватили. Ешьте.

Через несколько минут лепешки и брынза были съедены.

— А теперь покурим, — весело потирая руки, сказал Гучков. — У кого есть газета?

Ни у кого не оказалось. Гучков задумался:

— Вот еще проблема. Что же делать? — Какое-то мгновение он размышлял, потом тряхнул головой: — Эх, была не была, — и достал из нагрудного кармана вырезку из газеты. — Раскурим.

— А что это такое? — покосился Кондратюк.

Гучков дал ему вырезку. Кондратюк вслух прочитал о том, как боец Гучков уничтожил в рукопашной схватке восемь гитлеровцев и подбил танк.

— Жалко. Как-никак, а память, — заметил Груздев.

— Авось да еще напишут, — небрежно сказал Гучков, наделяя желавших закурить клочками бумаги.

Закурив, он зажмурил глаза от удовольствия.

— Дюбек, чудо-табачок, — проговорил он с блаженным выражением на лице. Повернувшись к Груздеву, спросил: — Как могли полицаи догадаться, что вы в доме?

— Этот татарин — продажная шкура, — со злостью ответил Груздев. — Лейтенант пристрелил его, собаку. Когда мы вошли, он сначала перепугался, а потом стал нас угощать. А его сынишка шмыгнул в окно и побежал доносить. Но мы этого не заметили, а догадались, когда увидели в окно полицаев и мальчонку хозяйского с ними. Мы — к дверям, а хозяин на нас пистолет наставил.

— Так ему и надо! — воскликнул Кондратюк.

Груздев улыбнулся:

— А я со стола успел кое-что прихватить. Даже вот что второпях сунул в карман.

Он показал рогульку с леской.

— Ого! — воскликнул Кондратюк. — Что же ты молчал? Давай сюда, будем ловить рыбу.

Он разыскал в камнях несколько крабов, достал из лапок мясо, насадил на крючки и забросил в море.

— Такую уху сварим, — облизнув губы, сказал он, — язык проглотишь.

— В чем варить-то будешь? — охладил его пыл Груздев.

— В котелке.

— А в котелок что нальешь?

— Вот не сообразил. — Кондратюк растерянно развел руками.

— Рыбу можно в костре испечь, — усмехнулся Гучков. — Ты поймай сначала.

— За этим дело не станет, — заговорил Кондратюк. — Готовьте костер.

Груздев стал собирать сухие палки и ветки, которых на берегу валялось немало.

Тельняшка быстро высохла на горячих камнях, и Таня понесла ее лейтенанту. Тот лежал с закрытыми глазами.

— Товарищ лейтенант, — тихо позвала Таня.

Он открыл мутные, воспаленные глаза.

— Давайте наденем тельняшку.

— Нет ли глотка воды? Внутри горит, — проговорил он.

— Воды нет, — с виноватым видом сказала Таня.

Она принесла в котелке морской воды и стала поливать ему на лицо и грудь. Лейтенант почувствовал себя бодрее. Таня помогла ему надеть тельняшку.

— И жар, и знобит, — с беспокойством выговорил Глушецкий, снова ложась. — Наверное, пуля застряла.

К вечеру ему стало хуже. Он метался, кусал губы, чтобы не застонать. Таня стала класть ему на лоб и на грудь холодные компрессы.

— Что же делать? — растерянно спросила она Гучкова. — Идти он не сможет. Идите вы, а я останусь с лейтенантом.