Николай Коняев - Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства Страница 9

И тут опять-таки не столь важно, как ощущал себя сам Власов. Важнее то, что именно так думали, так ощущали Власова люди, от которых зависела его дальнейшая судьба.

В том числе и Иосиф Виссарионович Сталин.

Сам Власов в разговоре с В. Штрик-Штрикфельдтом утверждал, что 10 ноября состоялась его первая встреча с И.В. Сталиным.

На прием его вызвали с Василевским и Шапошниковым.

«В кабинете стоял Сталин с короткой трубкой во рту, которую он поддерживал правой рукой, — рассказывал Власов в Берлине. — Он не поменял позы, когда мы отрапортовали о своем прибытии».

— Пожалуйста, садитесь! — коротко сказал Сталин.

Генералы поблагодарили, но остались стоять.

— Садитесь! — повторил Сталин, но генералы остались на месте.

Тогда Сталин подошел к столу и сел.

Повернувшись к Власову, он указал рукою на стул, стоящий слева от него.

Только теперь все уселись.

— Что вы думаете о положении дел под Москвой, товарищ Власов? — спросил Сталин.

— Мобилизация необученных рабочих без поддержки регулярных военных резервов бессмысленна, товарищ Сталин, — ответил Власов.

— С резервами и дурак, товарищ Власов, сумеет удержать Москву, — сказал Иосиф Виссарионович [16 — Если судить по сохранившимся письмам Власова, он дважды был «удостоен счастья видеть самого большого в мире человека» — 11 февраля и 8 марта 1942 года. Поэтому эпизод с ноябрьской встречей представляется вымыслом. Кроме того, судя по «Журналу посещений И.В. Сталина в его кремлевском кабинете», 10 ноября у Сталина вообще не было приема. Не значится фамилия Власова и в другие, за исключением 11 февралям 8 марта 1942 года, дни.].

Вскоре был отдан приказ о назначении Власова командующим 20-й армии.

Для Власова наступил его звездный час…

О деятельности Андрея Андреевича Власова в должности командующего войсками 20-й армии мы еще будем говорить, а пока вернемся к Агнессе Павловне Подмазенко.

В 20-й армии Подмазенко пробыла до 27 января 1942 года, пока ее не демобилизовали по беременности. Рожать она уехала к матери в Энгельс, надеясь сразу после родов вернуться на фронт к Власову.

Во всяком случае, об этом она писала Власову в феврале 1942 года.

«Андрюшенька! Родной, поздравляю тебя с годовщиной Красной Армии и желаю тебе крупных побед над фашистами. Хотелось бы в этот большой день быть рядом с тобой, чтобы еще больше чувствовать радость, пусть этот день будет днем смерти для всех фашистских захватчиков. От тебя получила только одно письмо, тебе послала много писем, пиши, милый, чаще, хотя бы несколько слов, чтобы знала, что ты здоров.

Получила от Жени две открытки и одно письмо, в котором она поздравляет тебя с победой, наградой и повышением, желает всех благ в жизни. Кроме того — привожу дословно ее слова! — скажи Андрею Андреевичу, что он должен более внимательно относиться ко мне, пусть не забывает, что женился на тебе, не спросив моего согласия, так я могу обидеться и отнять тебя у него, скажу, что самой мне нужна, а то он ни разу мне не написал, понимаю, что „Русь от недруга спасает“, но все-таки.

Дальше она пишет о себе: „беды изумительно влияют на фигуру, стала очень «изящной»“. Я с сожалением ей ответила, что не могу этим же похвастаться. Если будет у тебя хотя бы минута свободная, черкни ей несколько слов, она послала тебе несколько открыток. Но помни, что хотя твои письма к ней и не смогут пройти моей цензуры, не вздумай написать, что ожидаешь не только встречи!

Милый, я живу сейчас только письмами. У нас тут есть одно кино, репертуар которого очень разнообразен, а именно вот уже целый сезон идет „Свинарка и пастух“. Я предпочитаю лучше перечитывать 1000 раз твое единственное письмо.

У нас есть наушники, которые иногда только трещат, но мне даже в треске слышится: „говорит западный фронт. Уничтожено бесчисленное количество фашистов, точное число подсчитывают уже несколько дней“ и т. д.

Андрюшенька! О себе пиши все, меня ведь интересует каждая мелочь, вплоть до того, меняешь ли ты каждый день платки или предпочитаешь ходить с грязными??? Как Кузин заботится о тебе? Передай, что за неисполнение моих инструкций он понесет большое наказание. Андрюшенька! Сейчас живу только тем, что в мае буду с тобой вместе на фронте. И не думай иначе. Еще раз, или как один наш профессор говорит „исче“, пишу, что если Кузина не будет к 2–3 мая, сама добьюсь посылки на фронт. Маму оставлю с ребенком и возьму какую-нибудь женщину, чтобы мама могла справиться. Остался март и апрель, февраль я уже не считаю. Ты даже не можешь представить себе, как я скучаю и как хочу тебя видеть…

Любящая тебя твоя Аля».

Вот такое письмо.

Молодая женщина готова растерзать любого, кто усомнится: генеральша ли она, но вместе с тем и сама порою не верит, что она и на самом деле генеральша. От этого и сбои в повествовании, и клятвы в любви, перемежаемые как бы шутливыми угрозами. Агнесса Павловна действительно и Власова любила, и ощущать себя генеральшей ей тоже нравилось.

Из ответных писем Власова видно, что его забавляла, а порою и восхищала та буря чувств, которая наполняла «гарную дивчину» из Харькова, готовящуюся стать матерью его ребенка. Письма Агнессы Подмазенко подбадривали его, скрашивали армейские будни, и он не жалел времени на переписку с нею.

«Дорогая Аля! Ты. унесла с собой от нас все наше веселье. Вдруг после такого шума сделалось так тихо. Какая-то пустота. Мы почти ежеминутно вспоминаем тебя, и все тебя жалеют. Врача у нас до сих пор нет. Все говорят, особенно Сандалов, который, кстати говоря, серьезно заболел — у него болеют почки, что с твоим отъездом кто нас будет лечить. И представь, как только ты уехала, выходя из той хаты, в которой мы с тобой жили, поскользнулся и поранил легко себе руку, а лечить некому. Сумка есть санитарная, а тебя нет. Лучше бы было наоборот. Птица и та без тебя улетела. Дорогая Аля! Прошу тебя, не волнуйся и будь здорова — это тебе крайне необходимо. Не забывай, что это надо прежде всего для нашей дорогой крошки. Я здесь буду бить фашистскую сволочь и гнать ее на запад. Мое отношение к тебе знаешь. Я свою жизнь посвятил тебе, моей спасительнице от смерти, а ты делай, как тебе лучше. Тов. Кузин рассказывал мне все подробно, как ты уезжала. Мне было приятно, и я несколько раз заставлял его повторять одно и то же милое — хорошее о тебе. Теперь жду письма от тебя. Не ожидая письма с места, пишу тебе уже письмо. Передай самый большой и искренний привет от меня маме и папе, Юрику. Юрику скажи, что я ему привезу самую настоящую фашистскую шашку. Привез бы и пушку, которые отбиваем у фашистов, но они очень тяжелы — не донесешь.

Дорогая Аля, написал бы еще, да вся ручка кончилась. Вот Кузин опять исправил. Продолжим дальше в другом письме, а пока целую крепко и много раз любящий тебя — твой Андрюша.

P.S. Смотри, не изучай немецкий язык, как раньше, с капитаном, а то приеду, будет тебе нагоняй на орехи. Ну, всего.

Целую

твой Андрюша».

Агнесса Подмазенко, получавшая письма от Власова, не могла знать, что генерал отправлял примерно такие же письма и своей законной супруге.

«Дорогая Аня!.. Я тебя прошу, будь мне верна. Я тебе до сих пор верен. В разлуке с тобой люблю тебя крепче прежнего. Все плохое позабыл. Вернее, плохое с моей стороны. Ты для меня всегда была святая, и сейчас надеюсь и уверен, что в эти дни, когда мы переживаем опасность ежеминутно, ты всегда и всюду будешь только моя и больше ничья. Больше мне ничего не нужно. Итак, ответы жду немедленно. До скорого свидания. Целую тебя крепко и много, много раз свою милую дорогую Аню. Твой всегда и всюду любящий тебя Андрюша».

Невероятно, но это письмо написано в тот же день, что и письмо к Агнессе Подмазенко.

Как это говорил Власов?

Дескать, «написал бы еще, да вся ручка кончилась. Вот Кузин опять исправил. Продолжим дальше в другом письме».

Вот Власов в другом письме и написал.

И не только 28 февраля 1942 года.

По датам сохранившихся в архиве писем можно установить, что 2 марта 1942 года Власов отправил письмо законной супруге, а 3 марта — Подмазенко. 4 и 5 марта написаны еще два письма Агнессе Павловне, но 6 марта — Анне Михайловне Власовой. 17 марта — Подмазенко. 18 марта — одновременно и Подмазенко, и Власовой. 2 апреля — Подмазенко, а 20 апреля — Власовой. Зато 26 марта — сразу три письма — два Подмазенко и одно Власовой. А вот 17 мая, наоборот, два письма — Власовой и только одно Подмазенко.

Жену Власов в своих письмах называл «Аликом», Подмазенко — «Аликом», себя — «Андрюшей».

Андрюшей и ощущал себя сорокалетний генерал-лейтенант, по крайней мере, в те минуты, когда писал письма.

К сожалению, ответных писем Анны Михайловны не сохранилось совсем, и мы так и не знаем, сумел ли Власов воинскими подвигами и письмами, наполненными словами любви, растопить обиду, нанесенную супруге своим романом 1937 года.