Герман Занадворов - Дневник расстрелянного Страница 9

— Да-а. Куда ни пойди, в любой угол — все смотрит. Следит. А сзади видно пламя — зарево пожара, который зажег.

10 сентября 1942 г.

Л., вернувшийся из Германии. Детали. Меню: полагается на день триста семьдесят пять граммов хлеба. Но на них живут полицаи, комендант, жена коменданта и т. д.

Утром горячая вода без сахара, чуть закрашена. Именуется «кофе». Голодный человек обычно съедает сразу весь дневной паек. В полдень — обед, так называемая «баланда» — черпак жидкости, немного крупы, нечищенных картофелин, иногда кусок брюквы. На ужин то же. Радуются, если кто-нибудь заболел, а порцию можно поделить.

Немцы, хотя всякое общение, кроме официального, строго запрещено, знают. Иногда сочувствуют. Бывает редко — тайно за спиной передадут бутерброд.

Если бы выпускали свободно, можно бы найти кое-что в яме или даже в лесу. А так получается голодное существование, особенно для тех, кто занят чисто физической работой.

Другие говорят: в баланду крошили морковную ботву.

Нашивка: голубая, на ней белым «Ost!».

Письма. Предупреждали прямо, что можно писать. Если напишете, что вас что-то не удовлетворяет, письмо отправлено не будет.

Еще меню: два раза в неделю (среда, суббота) мясное — пятьдесят граммов тушеного мяса или котлеты.

Немного гарнира. На неделю тридцать-пятьдесят граммов сахара, тридцать граммов жира.

Немцы получают больше.

Но какую бы ерунду ни давали — чистота, порядок. Все завернуто в пергамент или целлофан.

14 сентября 1942 г.

Старикан рассказывает:

— В Троянах у женщины было четыре сына. Старший и еще один исчезли в первую войну. Потом другие. Не так давно зашел к ней немец в форме. Она боялась и смотреть на него. Он на весьма плохом русском языке стал расспрашивать, были ли у нее сыновья, где они.

— Булы, та нема. Наверно, и живых нема.

— А был у вас сын Иван?

— Був. В ту войну пропал.

— Це я Иван и е!

Старуха долго не верила: немец немцем. Форма и разговор. Он был назначен комендантом в Межиречку. Недавно потребовали на фронт. Застрелился. Оставил записку, что не хочет воевать.

Старик:

— Не только наши не хотят. И нимцы тож. Вин казав, що уж пять раз був в атаках. Бильше не може. Це правда.

[Октябрь — декабрь]

25 октября 1942 г.

Все обсуждают события на станции Таужной. Позавчера вечером зашел Л. Говорит, что в эту ночь в Таужной склады с хлебом сгорели.

— Правда, я от баб слышал. Но похоже. Полицаи на ногах. Меня задержали, документы проверили.

Утром ту же новость принес старик с мельницы. Вчера на базаре только и разговоров. Рассказывают две версии.

Первая. Ночью к леснику Колодистского леса стучат.

— Кто там?

— Откройте.

— Сейчас ночь, не открою.

— Откройте, товарищ!

Удивился, выглянул — несколько человек с автоматами.

Впустил. Вошли.

— Ну, как живете, товарищ? Давайте закурим.

Лесник искать газеты.

— Не надо, курите наше.

Высыпали папиросы.

— Нам нужны лошади. У вас есть?

— Есть одна, да вы на ней далеко не уедете.

— Нет, нам нужна хорошая лошадь. Достаньте.

Вспомнил: ночует один дядька. У него пара коней.

Погрузили на них «Максима».

— Только смотрите, не болтайте. Завтра можете, сколько угодно, а если сегодня — убьем.

В Таужной связали дежурного, сторожей. Облили горючим склады с хлебом. Подожгли. Когда кто-то хотел тушить, дали несколько очередей.

Потом явились немцы. Не нашли никого.

Вторая. Трое вооруженных остановили в Колодистском лесу подводу.

— Вези в Галочье (большой лес).

Привез. Там трое сошли, сели двое других.

— Вези на Таужную.

Отвез. Они зажгли склады с хлебом.

Но как бы то ни было — хлеб сгорел. Вчера в Колодистском лесу устроили облаву.

Свезли тысячу пятьсот полицаев и немецких активистов по двадцать пять с села. Никого не нашли.

25 октября 1942 г.

В интеллигентских домах, на поле, в селе рассказывают про Калашникова. Рассказы о нем идут из Умани, Житомира. Может быть, это даже легенды. Но характерно, что создаются сейчас именно такие легенды. Интеллигенты говорят, что он майор или подполковник, селяне — что генерал. Одни — что коммунист, другие — националист. Но все — что он одет не то офицером, не то генералом немецким, что превосходно говорит по-немецки, снабжен всеми документами.

Будто в Житомире средь бела дня явился с машинами на склады, понабрал масла, кож, обмундирования, уехал. После нашли записку: «Вы все дураки. Забрал Калашников».

Вывесили объявление: «10 тысяч карбованцев тому, кто поймает или убьет Калашникова».

Утром рядом появилось другое: «100 тысяч карбованцев тому, кто поймает или убьет окружного комиссара. Калашников».

Будто в Торшенах в сопровождении нескольких солдат, одетых в немецкое, явился в лагерь. Забрал военнопленных.

В Умани — к комиссару. Сидел офицер, говорил. Когда ушел, нашли бумажку: «Если не отмените такой-то приказ, убью 100 немцев. Калашников».

Другие передают.

Был на «Новостройке» (совхоз), подъехал на немецкой машине немецкий офицер. По-русски:

— Как, ребята, живется?

Мнутся. Он смеется.

— Трусите, а? Паршиво живете. Ну, ничего, потерпите. Немного осталось.

Вскочил в машину. Шофер шепнул одному:

— Это Калашников.

Так создается легенда о ловком герое, который оставляет немцев в дураках. И рассказывают уже, что у него целый отряд и все по-немецки говорят так, что и немцы отличить не могут.

А в Умани (точно) объявление есть:

«Кто поймает или убьет Калашникова — 20 тысяч рублей, 3 гектара земли в вечное пользование, пара коней, корова».

* * *

Два дня назад молча треугольником летели над хатой гуси. Старик поднял голову:

— Это же не журавли?

— Нет. Гуси.

— Вот бы их про фронт расспросить. Они через него, вероятно, перелетели.

* * *

В тумане низко сновал самолет. Бабы на кукурузе смеются:

— Партизанов ищет.

* * *

В Колодистом требовали сдавать уток. Сдавали мало. Полицай и немец пошли по речке. Сгоняли в один двор. Наловили каких попало.

2 ноября 1942 г.

Болтают, будто события в Таужной связаны с Калашниковым. Что он лейтенант госбезопасности. Идет от села к селу. Был, мол, такой случай.

Немцы получили сведения, что он в селе Н. Выехали ловить. На дороге встретился человек. Попросил подвезти.

— Кто? Откуда?

— Из села Н. Заведую молочной фермой.

В селе остановился, поблагодарил. Одна женщина знала его, видела, как везли. Побежала в управу — еще раз посмотреть. Там полиция собирается в облаву.

— Куда вы?

— Калашникова ловить.

— Да вы же с ним ехали!

Оцепили село. След простыл.

5 ноября 1942 г.

Несколько дней назад ночью возле села Каменная Криница сгорело два стога люцерны. Кто — не докапывались. Арестовали четырех из бывших активистов.

Вчера Мария вбежала вечером:

— Сейчас что-то вспыхнуло, все кругом осветило.

— Что это может быть? Что?

Приятная тревога, что это похоже на фронт.

7 ноября 1942 г.

Вчера пришла болтливая Параска — жена переводчика полиции.

— Ох, боюсь я одна спать. Дивчину беру. В Троянах вышла — детина остановил: «Как фамилия коменданта?» У нас в лесослужье ракеты пускали. Говорят, что Калашников. Он в Колодистом позавчера обедал. В Умани банк ограбил. В Рыжевке бензин увез. На машине ездит. Комендант в Грушке флаг снял с дома. У него великий флаг был.

— Завод работает в Грушке (сахарный)?

— Да где же он работать будет. Светить нельзя. Бомбить могут. Кто пойдет теперь туда? Кому своего житья не жалко? Ночью не сплю, все лежу, слушаю. Андрей-то в облавах бывает. Вдруг придут.

Старик комментирует:

— Она думает, что великий ущерб немцам будет, если ее убьют. Партизанам больше нечего делать, как только Параску щупать.

14 ноября 1942 г.

Из новых партизанских рассказов. Подробности об ужине в Колодистом. Было восемь человек. В шинелях. Главный в немецкой форме.

Хозяйка:

— Нема чого исты. Муки и той нема.

— Ну, ничего. Свое найдем.

Принесли из машины колбасу, консервы.

— А хто ж це вы?

Усмехается.

— Завтра можете говорить — Калашников у вас вечерял.

Маруся говорит:

— Он мне кажется похожим на Борьку{8}. А может быть, это Борька?

Назначают в селах дежурных на ночь. Одного на двадцать хат. У очередного к воротам привязывается жердь с веником.