Анджей Збых - Курьер из Лондона Страница 9

– Это что, домашний арест? – спросил по-немецки Эдвард.

– Я все сказал, что считал нужным, – ответил Клос. Он снова углубился в бумаги и тут же услышал плач Зоси и щелчок зажигалки, Иоланта прикуривала сигарету.

– Не волнуйтесь, паненки, – спокойно сказал Маевский, – господин обер-лейтенант обещал, что завтра все будет по-прежнему. Ведь и так никто из нас не собирался покинуть этот дом. Немного проветримся и через несколько минут возвратимся.

После их ухода Клос встал, собрал бумаги в картонную папку, учтиво поклонился девушкам и начал подниматься по лестнице наверх. В коридоре он встретился с Яном, который с трудом передвигал большую деревянную кадку с пальмой, обтянутую железными обручами. Камердинер споткнулся и, если бы не помощь Клоса, уронил бы кадку с этим экзотическим растением. Ян с улыбкой поблагодарил Клоса, и эта улыбка на обычно неподвижном лице слуги удивила разведчика еще больше, чем слова, которые он произнес:

– Надвигается зима, необходимо перенести пальму в оранжерею. – Это было сказано по-польски таким тоном, как будто говорящий знал, что обер-лейтенант Клос понимает его.

Клос вошел в свою комнату и открыл отмычкой дверь, ведущую на чердак. Если все пойдет так, как он предусмотрел, то для тех, кто захочет прийти сюда, не должно возникнуть дополнительных трудностей. Еще раз он мысленно повторил все, что стало ему известно, и решил, что с этой минуты сам будет управлять дальнейшими событиями. Послеобеденный отдых старика Пшетоцкого предоставлял ему удобный случай, чтобы более тщательно обследовать конторку.

Клос еще не решил, как лучше до нее добраться – известным ему путем или по чердачному переходу мансарды, – как раздался стук в дверь.

– Войдите. Что вам угодно? – спросил он появившегося на пороге мужчину. Этого человека Клос уже видел: он высаживался из брички, а потом разговаривал со стариком Пшетоцким.

– Господин обер-лейтенант, – сказал вошедший, – позвольте представиться. – Он назвал имя и фамилию, добавив, что проживает недалеко отсюда, в Карчмисках.

И только теперь Клос вспомнил, что Писарского не было на обеде, видимо, обитатели дома не питали особого доверия к известному здесь торговцу.

– Вы пришли ко мне только для того, чтобы представиться?

– Простите, господин обер-лейтенант, мне стало известно, что мы находимся как бы под домашним арестом, и я хотел бы вас попросить…

– Мой приказ остается в силе. И до его отмены никто не покинет Пшетоку…

– Я должен завтра чуть свет выехать. Купил два воза хвороста и…

– Может быть, до завтра мой приказ будет отменен, – сказал Клос.

– Политика меня не интересует, господин обер-лейтенант. Я знаком со многими немецкими офицерами, спросите кого-нибудь из своих сослуживцев, которые уже давно здесь находятся. Писарский может пригодиться. Иногда необходимо послать посылочку домой в Германию… – Торгаш говорил на плохом немецком языке, мешая немецкие слова с польскими.

– Пан Писарский предлагает мне торговую сделку? Да вы просто спекулянт!

– Господин обер-лейтенант сразу с упреком… Я ничего вам не предлагаю, только – услуга за услугу. Господин обер-лейтенант не должен сердиться. Я не спекулянт, а неплохой посредник. Писарский все может сделать, что ему прикажут. Прошу вас спросить хотя бы полковника Гофберга. Вы, наверное, знаете его?

– Что вы сказали? – быстро произнес Клос. То, что он услышал, озадачило его. Неужели он ошибся в расчетах? Клос решил наступать на Писарского. – Так, может, вы и инструкции имеете для меня?

– Инструкции? – удивился Писарский. – Не понимаю. – Торгаш начал пятиться к двери. – Это какое-то недоразумение. До свидания, господин обер-лейтенант. Прошу извинить… – Он в испуге выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь.

Клос не выдержал и рассмеялся. Подойдя к окну, он увидел, как Писарский перебежал двор усадьбы и скрылся в какой-то хозяйственной пристройке.

Разведчик решил проникнуть в контору старика Пшетоцкого чуть позже, а сейчас проверить, куда так поспешно скрылся человек, который охотно покупает и продает все, что попадает ему под руку. «И так же охотно продаст любого», – подумал разведчик, подходя к двери пристройки, за которой только что скрылся Писарский.

Больше всего удивила Клоса огромная куча хвороста снаружи, перед дверью. Он обошел ее и, поднявшись на цыпочки, заглянул в окно. Внутри никого не было видно. Но, внимательнее присмотревшись, можно было заметить ступеньки ведущей в подвал лестницы. С обратной стороны пристройки он увидел небольшое подвальное окошко. Клос наклонился и сразу же заметил Писарского, который оживленно рассказывал что-то мужчине в грязном фартуке. Под потолком на крюке была подвешена огромная свиная туша, которую этот мужчина, видимо, обрабатывал.

10

Эдвард сообщил ротмистру, какая фамилия неоднократно повторялась на листке бумаги, оброненном обер-лейтенантом Клосом.

– Ты не ошибся? – усомнился ротмистр.

– Нет. Я своими глазами прочитал: «Латошек», пан ротмистр. Больше всего, – сказал Эдуард, – меня беспокоит вот что… Помните, когда вошел Писарский, я сказал о нем, что он «король контрабандистов», а потом он сам начал говорить о памятнике неизвестному контрабандисту. Помните? Иоланта даже не среагировала на это.

– Не понимаю. На что она должна была среагировать?

– Это выражение оккупантов, пан ротмистр. Иоланта должна была спросить, что оно означает. А если не спросила, значит, она его не знает.

– Не слишком ли ты подозрителен? Они там, в Лондоне, знают о нас все, поскольку получают точную информацию.

– Я офицер контрразведки и не всегда должен верить на слово. Между прочим, пан ротмистр не обратил внимания на их разговор во время завтрака?

– Чей разговор? О чем ты говоришь?

– Извините, пан ротмистр, я не докладываю, а только мыслю вслух… Когда старик Пшетоцкий разговаривал с Иолантой, он что-то вспоминал о знакомстве с ее отцом. Сначала он рассказал, как они в Юрате, заговорившись, потеряли из виду восьмилетнюю Иоланту. Даже обратились за помощью к полиции, чтобы разыскать ее. Иоланта долго не могла этого вспомнить, но потом все-таки вспомнила и даже добавила какие-то подробности. Тогда Пшетоцкий ударил себя по лбу, кляня свой склероз, и сказал, что это было не в Юрате и потерялась не Иоланта, а какая-то Бася Козеловская.

– Может быть, она не хотела возражать старику?

– Все может быть, – ответил Эдвард. – Если бы не это, то дал бы голову на отсечение, что видел ее на варшавских теннисных кортах…

– Она же подтвердила, что была там.

– Да, это верно, – проговорил Эдвард. – Но сам я до войны никогда не был в Варшаве. Это значит, что я видел ее там уже во время войны, года полтора назад. А в это время, как известно, все варшавские теннисные корты заняли немцы и вход туда полякам был запрещен. Так почему же она утверждает, что ни разу не приезжала в Польшу, тогда как я точно видел ее в Варшаве?

– А если это была какая-нибудь другая девушка, похожая на Иоланту? – усомнился ротмистр. Подозрение Эдварда начинало беспокоить и его.

– Не кажется ли вам, пан ротмистр, что слишком много этих «может быть»?

– Но какие у тебя основания для подозрений? Она назвала пароль курьера из Лондона, предъявила половинку долларового банкнота, ты сам сверил его со своей половинкой. Привезла нам деньги. Кажется, все в порядке.

– Если бы я был уверен! – вздохнул Эдвард.

– У тебя есть еще какие-нибудь сомнения, которыми ты хотел бы со мной поделиться?

– Я и сам не понимаю. Ума не приложу, что к чему. Это только мое предчувствие, пан ротмистр. Я надеюсь, что вы скажете мне что-нибудь определенное. У меня нет конкретных доводов. Я работал в старой «двуйке»,[1] видимо, вам известно, что еще перед войной, в Гамбурге…

– Известно, говори по существу.

– Одна собака за версту чует другую. Как только я увидел этого немца, то интуитивно почувствовал, что он из наших.

– Из наших? – не понял ротмистр. – Поляк?

– Нет, нет, я не о том. Он из армейской контрразведки, из абвера. Видите ли, пан ротмистр, мне кажется, он умышленно обронил те машинописные листы с фамилией Латошека, чтобы я их прочитал.

– Какую цель он преследовал?

– Не знаю, – ответил Эдвард. – У меня есть кое-какие предположения. Пан ротмистр, я отвечаю за вашу безопасность…

– Поменьше обо мне, – прервал его ротмистр. – Если эти бумаги инженера Латошека так важны, то они не должны попасть в руки немцев.

– Так точно, пан ротмистр. Мы даже не можем передать их Иоланте, пока не убедимся, что она действительно курьер из Лондона.

– Верно, пан поручик. Но эти бумаги еще не в ваших руках. Они у Пшетоцкого, однако и это мы знаем не наверняка. Хотя он не отрицал этого, когда Зося обратилась к нему. Попытаюсь вытянуть из старика все, что ему известно о документах зятя.