Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд Страница 92

Клазен свернул на просеку, ведущую на север.

«Нам нужно выехать на дорогу, иначе мы тут костей не соберём».

Двигаться становилось всё труднее.

«Почему бы тебе не лечь, просто лечь в снег и лежать? — спрашивал он самого себя. — Остаться там, где есть… Не думать о том, что будет завтра…»

Наконец они вышли к дороге, которую несколько человек на бульдозере пытались сделать проходимой.

«Для кого? — машинально подумал Клазен. — Вероятно, и они должны выполнить приказ, чего бы им это ни стоило».

Замахав руками, они остановили машину и забрались в неё. Клазен уже перестал ругать приказ о своём новом назначении. Эта езда на лыжах показалась ему длиною в жизнь.

Стрелка часов приближалась к цифре «3». Целых шесть километров отделяли их бульдозер от Кринкельта. Дальнобойные американские орудия обстреливали дорогу. Взрывы ухали совсем рядом, по не кучно. Попутчики Клазена и Мюнхофа, те самые солдаты, которые пытались привести дорогу в порядок, вдруг спрыгнули с машины и бросились в лес, опасаясь, что из-за шума мотора их заметят и «накроют». Вскоре они растворились в темноте.

Лицо Мюнхофа от страха и изнеможения стало неузнаваемым. Клазен сел за руль, выжал сцепление. Машина дёрнулась, начала двигаться еле-еле, метр за метром. Несколькими минутами позже в нос ударил зловонный запах — горела резина. Но всё же охать было можно. Клазен почувствовал, как его руки судорожно сжимают рычаг скоростей. Лоб он прижал к ветровому стеклу. Стеклоочистители едва успевали сгребать налипший на стекло снег. Он уже не обращал внимания на канавы, а видел только жалкую груду камней Кринкельта, освещаемую частыми разрывами.

Вдруг удар страшной силы вырвал руль у него из рук. Взрывная волна запрокинула назад голову. Стекло покрылось сеткой трещин. Плохо соображая, Клазен выпрыгнул из машины, больно ударился обо что-то. Отбежав на несколько метров в сторону, он оглянулся и увидел изуродованный до неузнаваемости бульдозер, а рядом — огромную воронку.

Когда обер-лейтенант пошевелился, его пронзила острая боль в левом предплечье. Лицо Мюнхофа, хотя с ним ничего не случилось, было белее полотна и перекошено от страха. Спотыкаясь, они поплелись дальше.

Вскоре на обочине дороги заметили тень. Это оказался брошенный кем-то джип. Мюнхоф завёл его.

Поехали. Из снежной пурги призрачно выросли несколько дворов. На одном полуразрушенном доме раскачивалась вывеска: здесь была мастерская. В подвале Клазен нашёл шорника.

— Помогите мне снять френч. Но только осторожнее.

Шорник увидел кровоточащую левую руку. Разрезал рукав до самого плеча. Рана оказалась страшной: в локтевом суставе застрял осколок.

— Попробуйте вытащить его хотя бы плоскогубцами.

Тот удивлённо уставился на обер-лейтенанта, а потом, стиснув зубы, осторожно и ловко, как врач щипцами, вытянул кусок металла плоскогубцами. Подвигав рукой, Клазен почувствовал некоторое облегчение.

— Блюхер! — громко позвал он.

Штабс-ефрейтор высунул своё небритое лицо из-за перегородки:

— Кто здесь кричит как сумасшедший?

— Иди сюда со своей санитарной сумкой! Рука у меня должна действовать! Тебе ясно, Блюхер?

— А мелкие осколки?

— Ты только перевяжи. Осколками займутся другие.

Клазен закрыл глаза.

«Неплохо бы сейчас попасть в лазарет. Например, в Гарц. Услышать голос сестры: «Потерпите немного, дорогой, и всё пройдёт». Белоснежное бельё на постели, сытный завтрак и послеобеденный сон…»

— Ты что, чокнулся?! — Клазен подпрыгнул от боли.

— Не собираетесь же вы с такой рукой воевать до окончательной победы?

Клазен посмотрел штабс-ефрейтору в лицо и подумал, что тот, кажется, переходит на фамильярный тон.

После перевязки Клазен и Мюнхоф поехали дальше. Машину кидало от одной воронки к другой. От усталости у обоих слипались глаза.

— Мы, вероятно, последние на этом участке фронта.

— Позади нас должна двигаться ремонтная мастерская, — возразил ему Мюнхоф.

— У меня нет уверенности, что никто из них не рвётся домой, в рейх.

Вскоре они заметили свет от фар. Лучи прорезали ночную темноту, а за ними проступили большие расплывчатые контуры.

— Танки! — выдохнул Клазен.

Мюнхоф сбросил газ, резко затормозил и словно оцепенел за рулём.

«Он должен бы обрадоваться, поняв, что из нашего положения есть только один выход и что мы уже пришли к нему, — подумал обер-лейтенант, глядя на Мюнхофа. — А он сидит растерянный, как будто не может трезво оценить ситуацию».

Клазен поправил шинель над забинтованной левой рукой и повернулся, чтобы вылезти из машины, по тут его ослепил лучик карманного фонарика.

— Халло! Рад тебя видеть тут! Чёрт возьми! Руки вверх!

Клазен заметил, как Мюнхоф снял с руля руки и медленно поднял вверх. За ярким лучом света не было видно ни одного лица. Обер-лейтенант понял, что его служба в вермахте сегодня, 30 января, в двенадцатую годовщину взятия Гитлером власти, для него окончилась. Рана страшно болела. Но его раздражал яркий луч фонарика, которым ему светили прямо в глаза.

— Да погасите же вы свой фонарь!

Затем он вылез из машины и покачался мгновенно на месте, стоя в глубокой грязи.

Темнота за лучом зло огрызнулась вспышкой огня. Грянул выстрел. Левое плечо обожгла резкая боль. Клазена отбросило назад, и он, стиснув зубы, повалился на землю.

Передачи войсковой радиостанции «Кале» славились музыкальным оформлением. На её частотах всё время звучали популярные мелодии. Но музыка служила только приманкой, за которой следовала деловая информация.

«На Арденнском фронте вчерашний день был отмечен тем, что войска генерала Эйзенхауэра в результате многочисленных атак продвинулись на восток, захватив при этом большое количество пленных, — так начал обозреватель радио своё утреннее сообщение 20 января. — В результате неожиданного танкового удара был взят в плен командир гренадерской дивизии генерал Карл Фридрих Круземарк с частью офицеров своего штаба. На первом допросе генерал заявил, что он с имеющимися в его распоряжении силами и средствами был не в состоянии удержать вверенный ему участок, что сам он давно уже потерял веру в победу. Генерал дал ценные показания…»

Подполковник Кисинген повернул регулятор громкости и скрипнул зубами.

«Он просто отсиживался и ждал, пока они не пришли. Я же знаю Круземарка! — подумал Кисинген. — Что ж, я должен сделать для себя выбор. Штаб дивизии находится по ту сторону. Брам пропал без вести, командир полка в госпитале, большинство моих офицеров убиты или ранены. Мне придётся вести остатки людей назад, так как я временно исполняю обязанности командира. В некоторой степени я захватил власть. Впрочем, мне, как временно исполняющему обязанности, не остаётся ничего другого, как официально принять письмо, направленное Браму. Всё правильно: номер полевой почты, адресат. Отправитель Урсула Хальваг, Шлейден, отель Корна. Он разорвал конверт!

«Мой дорогой, любимый Сепп, когда ты ушёл из моей комнаты, я поняла, что ты выдержишь самые тяжёлые объяснения, что ты устоишь перед людской молвой. Я иду к тебе, потому что бесконечно люблю тебя. Я так рада нашему предстоящему свиданию в Шлейдене. Твоя Урсула».

Подполковник Кисинген машинально сунул письмо в конверт и бросил его адъютанту со словами:

— Отправьте это куда положено, на тот случай если дама начнёт разыскивать своё письмо.

30 января войска 1-го Украинского фронта полностью очистили всю промышленную область Силезии от гитлеровцев. Многие предприятия снова работали на полную мощность. Дымили фабричные трубы. Снабжение электричеством и телефонная сеть ни одной минуты не бездействовали. Идея маршала Конева о захвате этого мощного промышленного района была претворена в жизнь.

Между тем войска маршала Рокоссовского, отбросив противника назад, прочно закрепились на побережье Балтики.

В результате успешных наступательных действий советские войска 29 января вступили на территорию Германии.

Тарасенко склонился над картой.

«Маршал Малиновский крепко держит Будапешт, — подумал он, — от Вены его, к сожалению, отделяют сто тридцать километров. Маршал Конев блокировал Бреслау. До Праги остаётся километров двести. А Берлин?»

Майор взял крупномасштабный лист карты района Циленцига.

«Передовые отряды 5-й ударной армии генерала Берзарина повернули на северо-запад».

Свернув карту, он сунул её в полевую сумку. При этом он опять вспомнил доклад Шехтинга. В ходе наступления на Мезериц при исполнении служебных обязанностей погиб смертью храбрых товарищ Фриц Фаренкрог. Майора глубоко тронула эта потеря.

При въезде в населённый пункт нашёл свою последнюю стоянку в канаве сгоревший «тигр». Ствол его пушки, разрисованный белыми кругами по количеству уничтоженных целей, уткнулся в снежное месиво. Гитлеровцы с боями отступили в направлении Кюстрина. Варта, прежде всего её топкие места и несколько холмистых валов старого русла, сама по себе являлась естественным препятствием, которое при инженерном укреплении сделалось бы почти непроходимым. Погода, казалось, изменилась. В местечке работали строительные команды. На окраине расположились разведчики, готовясь к очередному заданию. Последние подразделения генерала Берзарина скрылись в туманно-голубой дымке.