Мариус Габриэль - Маска времени Страница 95

— А Дэвид? — неожиданно начал Джозеф. — Как он?

Девушка глубоко вздохнула, прежде чем ответить:

— Я беспокоюсь за него. Он так подавлен, так нервничает.

— Что? Дэвид был груб с вами?

— Нет. Конечно нет, — успокоила своего собеседника Кандида, — но дух его сломлен. Ему все время хочется куда-то бежать и где-то спрятаться. Он постоянно говорит про Швейцарию и о том, что готов сдаться немцам.

Джозеф резко развернулся и посмотрел Кандиде прямо в глаза.

— Не позволяйте ему сделать это, Кандида.

— Но Дэвид не послушает меня, — ответила девушка, пожав плечами.

— Немцы захотят узнать обо всем, что делал Дэвид после перемирия, а он был в партизанах. Хороший допрос, и наш друг все скажет. Тогда немцам захочется узнать, кто прятал вояку. И никакой пощады уже нельзя ждать от этих людей. Немцы расстреляют всех…

— Но Дэвид никогда и никого не предаст.

— Пора вам наконец повзрослеть, — бросил Джозеф и повернулся вновь к огню.

Кандида начала жалеть о том, что пришла сюда.

— Дэвид никогда не совершит предательства, — не выдержала девушка. — Вы просто наговариваете на него.

Джозеф решил не продолжать разговор. Он молча готовил ужин. Кандида продолжала внимательно следить за каждым движением американца: странный одинокий человек, оказавшийся в таком заброшенном и безлюдном месте. Девушке прежде не приходилось наблюдать за своим бывшим пациентом в обычной повседневной жизни. И первое, что ее поразило, — это некая текучесть движений. Нечто кошачье угадывалось в каждом жесте. Кандида невольно начала сравнивать американца с сильным и уверенным в себе Дэвидом. Она вдруг вспомнила о том, что рассказывал ее возлюбленный о Джозефе.

Американец разделил еду на две порции. Кандида успела проголодаться и поэтому с аппетитом принялась за грибы. «Какая-то еда эльфов», — подумала про себя девушка, а вслух добавила:

— Есть грибы, которые способны свести с ума. Если их часто есть, то начнутся видения и не заметишь, как, подобно ведьме, начнешь танцевать голой в глухом лесу.

— Я предупреждал вас, что для Дэвида вы только развлечение, и ничего больше. Сейчас, Кандида, вы сами видите, что так оно и есть на самом деле.

— Нет. Я верю Дэвиду. Верю…

— Глупо.

— Ненавижу. Стоило мне прийти помочь и вот…

— И я хочу помочь вам, — сказал Джозеф неожиданно мягко и наклонился вперед. — Вы ведь умная женщина, но жизненного опыта еще не хватает. В Дэвида Годболда вы влюбились не как в реального человека, а как в воплощение своей мечты.

— Прекратите. Прекратите сейчас же, Джозеф, — не выдержала Кандида.

— Настала пора посмотреть правде прямо в глаза. Вы должны понять, что Дэвид очень скоро бросит вас. И если вы не успеете одуматься, то только потратите свои лучшие годы на ожидание его возвращения, которого никогда не будет.

— Нет. Он вернется. Он обязательно вернется.

— Никогда. Дэвид воспользовался вами, когда это ему было необходимо, но он забудет вас тут же, как только покинет ваши края.

Кандида еле сдержала себя, чтобы не запустить тарелкой в голову Джозефу. Только его властный взгляд остановил девушку в последний момент, и она бросила недоеденные грибы прямо в огонь, и они зашипели на раскаленных углях.

— Браво, — иронично заметил Джозеф. — Наконец-то Кандида повела себя как взрослая женщина.

— Почему вы мне все это говорите?

— Вы сами знаете почему.

— Потому что думаете, будто любите меня? Но кто из нас тогда больший мечтатель. Джозеф, вы или я?

Американец начал молча выскребать остатки еды из тарелки. Кандида еще раз окинула взглядом голые каменные стены. Находиться в башне было делом необычным. Странно было даже представить себе, что за толстыми каменными стенами уже нет ни других комнат, ни людей, ни мебели, а только пустой морозный воздух — и больше ничего.

— А что вы знаете о любви, Джозеф? — после долгого молчания вновь спросила Кандида. — Вам пришлось оставить женщину в Америке?

— Да, пришлось.

Что-то необычное в голосе американца заставило Кандиду быстро взглянуть на него.

— Как ее звали?

— Мэриан.

— Вы любили ее?

— Мы были помолвлены.

— Были. А сейчас уже нет?

— Нет. Она написала мне в лагерь военнопленных, что вышла замуж за другого.

— Нельзя было так поступать. Нельзя.

— По крайней мере, она была со мной честна.

— Ваша Мэриан была хороша собой?

— Очень.

— Вот отчего вы такой циник. Она разбила ваше сердце.

— Сердца она мне не разбила, но гордость задела. Но я понял, что вряд ли по-настоящему любил эту женщину, иначе я бы не отправился добровольцем воевать в Европу. А потом я влюбился в другую.

— И что? Она действительно была у вас единственной?

— Конечно, Кандида. Почему это вас удивляет?

— Мне казалось, что мужчины…

— Продолжайте, продолжайте.

— У Дэвида, например, есть немалый опыт по этой части.

— Конечно, он спал по крайней мере с сотней шлюх, которым не дал ни цента. Я же имею в виду совсем другое.

И Кандида вдруг ощутила, что ее мир, который еще совсем недавно казался таким надежным, вдруг начал рассыпаться на части и в один миг от него не осталось почти ничего:

— Так значит, я всего лишь последняя из шлюх Дэвида?

Джозеф выпрямился во весь рост и произнес:

— Вы слишком задержались. Я провожу вас до дому.

— Не надо.

— Но я хочу. Пойдемте.

Небо вновь почернело, и дорога назад стала намного труднее. Кандида брела рядом с Джозефом, унылая и молчаливая. Печаль непреодолимой тяжестью легла на сердце, и стало даже труднее дышать.

Их очень скоро поглотил молчаливый лес, и, пока они брели по лесной тропинке, неожиданно хруст валежника привлек внимание Джозефа и Кандиды.

— Что это? — испуганно спросила девушка.

— Не знаю.

Джозеф начал напряженно вглядываться в ту сторону, откуда донесся до них странный звук.

И вдруг раздался страшный треск, Кандида не выдержала и закричала что есть сил, схватившись за Джозефа обеими руками. А на тропинке неожиданно появился огромный красавец-олень. Это было величественное и гордое животное, и на голове у него уже появились весенние рога, слегка покрытые пушком. Олень стоял и смотрел на мужчину и женщину дикими невинными глазами. Казалось, этому не будет конца. А затем он неожиданно помчался вдоль лесной тропинки, и стук его копыт по мягкому грунту вторил стуку их сердец.

Кандида как завороженная смотрела вслед удалявшемуся оленю. Она начала приходить в себя, но по-прежнему держалась за стоящего рядом Джозефа. Он медленно повернулся и внимательно посмотрел на девушку. И вдруг Кандида поняла, насколько все-таки красив ее спутник. В нем была та же стройность и несгибаемая сила, что и в олене, который неожиданно появился на лесной опушке. Казалось, только слепой мог не заметить этого.

Сердце Кандиды предательски забилось в груди. Перед глазами у нее все поплыло, и какая-то темная, неведомая сила овладела девушкой. Был ли в этом виноват только Джозеф, или нечто странное происходило сейчас в таинственном лесу и в душе Кандиды, сказать было трудно.

Почти теряя сознание, она подалась немного вперед. Еле уловимое, слабое движение, но самой Кандиде показалось, будто она начала медленно падать в пустоту, в пропасть, которая разделяла их с Джозефом.

Затем она ощутила, как его руки коснулись ее тела:

— Джозеф! Джозеф! — прошептала она, не в состоянии унять начавшуюся дрожь.

Она прижалась к американцу, но пропасть не закрыла страшного зева. Джозеф обнимал Кандиду и нежно гладил ее по волосам. Ужас отступил немного. Кандида подняла голову и посмотрела в глаза американцу. Джозеф улыбнулся ей откуда-то сверху:

— Пойдемте. У нас долгий путь.

4

МАРТ 1944

Несмотря ни на что, Дэвид и Кандида продолжали встречаться на чердаке хлева, на сеновале.

Кандида боялась, что в любую минуту их могут обнаружить родители, да и присутствие Дэвида перестало быть тайной. Это придавало каждому их свиданию привкус греха и вины. Чем дальше, тем больше любовники отдалялись друг от друга. Теперь ничего, кроме секса, их не связывало. Кандида уже не испытывала наслаждения от физической стороны любви, хотя хорошо понимала, что это то единственное, что хоть как-то сближает ее и Дэвида.

А Дэвид продолжал рассуждать о своем бегстве отсюда, о планах перейти Альпы или уйти туда, где союзные войска воевали с фашистами. Он надеялся благополучно достичь линии фронта. Но в этих рассуждениях по-прежнему не чувствовалось настоящей решимости или здравого смысла. В марте неожиданно выпало столько снега, что побег стал невозможен.