Евгений Поляков - No problem Страница 3

– Вы должны нам верить. Мы же уже решали ваши проблемы и удачно.

– Ладно, только теперь вы уж, пожалуйста, все свои шаги сначала со мной согласовывайте, па-а то ведь у меня один.

– Хорошо-хорошо, договорились.

«Елена, Лена, Еленуча, Ленка, черт возьми!!!

Вы, ты, вы (блин, блин, блин) влюбляешь меня в себя. Я это написал? Да, написал. Я влюбляюсь в тебя, в твои письма, я жду твоих приходов наяву и по почте. Я по сто раз перечитываю твои слова. Ищу в них скрытый смысл. Представляю, как ты их писала. Иногда я вижу тебя на диване (интересно, а диван у тебя есть?) с ноутбуком и подогнутыми под себя ногами. В другой раз мне кажется, что ты пишешь сидя за столом, с абсолютно прямой спиной, по которой можно выравнивать линейки. Что это? Наваждение? Откуда ты? Что со мной?

Зачем тебе такой старый, седой мизантроп, переломанный еще к тому же? Беги, пожалуйста. Иначе… черт его знает, что будет иначе. Я же почти на двадцать лет тебя старше. Ты еще найдешь себе достойного молодого мужчину, который будет тебя любить. Ты заслужила этого.

Нет, пожалуйста, сегодня приди, а беги завтра. Что я пишу? Неужели я это отправлю?

Не бойся, ничего ни в каком случае не будет. Я справлюсь с любым раскладом и любой приму.

И еще, знаешь, в до твою эру, когда мне было очень плохо, я убегал в свой мир. Мир программного кода, там я был Царь и Бог, я мог часами наводить красоту на стройные, абсолютно детерминированные конструкции операторов, подпрограмм, классов и методов. Строить из них такие узоры, какие даже в голову не могли прийти создателям этих языков программирования. Восхищаться надежностью одних структур и в Бога душу мать ругать другие. Слушать, что мне эти операторы скажут или попросят… А сейчас меня этот мир не пускает… Я, конечно, могу еще программировать, но и только. Нет уже того восторга. Гляжу в код, и вижу только набор определенных инструкций, которые компьютер всего лишь должен выполнить…

Извини, и спасибо тебе за все».

«Дмитр (нет) Дима!

Давай или все-таки давайте? – не будем спешить. Вы меня абсолютно не знаете. Вы меня выдумали, а потом в эту выдуманную и влюбились. Но я ведь невыдуманная, я живая, и очень боюсь, что совсем не такая, как ты нарисовал. Мысли разбегаются, остались одни буковки.

Но… но, если быть честной, то мне (черт возьми) очень приятен вот этот всплеск эмоций в мой адрес.

А на счет прийти/не прийти, тут можете не сомневаться. Как же я могу бросить «старого, седого мизантропа, к тому же и переломанного».

До встречи, Митя.

P.S. и наша разница в возрасте не двадцать, а всего лишь шестнадцать лет. Кстати, напоминать девушке о ее возрасте очень даже нетактично.

– С-е-е-е-р-е-г-а-а!!!

– Па-а, ты чего? Побрился что ли?

– И не только побрился, но еще и постригся. На, посмотри. Но это все ерунда. С-е-е-е-р-е-г-а-а, можешь себя, меня, кого там еще поздравить – у тебя брат народился!!!

– Пап, я очень рад. Но ты там, пожалуйста, уж поаккуратней. Ладно?

– С-е-е-е-р-е-г-а-а, какая на фиг «поаккуратней», у тебя брат родился.

– Ладно-ладно, па-а. Все хорошо. Когда Лену выписывают? Я прилечу.

Интересно, могли ли сценаристы из «No problem» такое предусмотреть? Или все-таки могли?

Снежки

Школа, класс, наверное, седьмой или восьмой. Мы высыпали после уроков, а там – всё в снегу. Чистый, ослепительно белый. Отбросив портфели и сумки, начали играть в снежки и ребята, и девчонки. Носимся, уворачиваемся, догоняем друг друга, сбиваем с ног, валяемся и катаемся по этому слепящему, переливающемуся ковру из снежинок. Ржем, хохочем, беззлобно ругаемся. Я догоняю какую-то девочку из своего класса, которая несколько секунд назад отметилась точным попаданием в меня. Роняю ее в сугроб вместе с собой. Она падает на спину, а я сверху. Моя рука, предательски соскользнув, совершенно случайно (честно, случайно) оказывается на ее уже почти сформировавшейся груди. Я уже знаю, что это неприлично, и пытаюсь убрать свою проказницу-руку. Но девочка, смеясь, и смотря мне прямо в глаза, ничего не говоря, перехватывает мою руку, еще крепче прижимая ее к своей груди. Мы лежим так несколько секунд. Она продолжает в голос смеяться, не отпуская меня. Я все-таки вырываю руку и вскакиваю, словно ошпаренный. Отшатнувшись, стою, глядя на нее, если ли уж не осуждающе, то точно растерянно-удивленно. Она продолжает лежать на снегу, звонко смеясь и озорно поглядывая на меня.

Как ее звали? Даже фамилию не помню. И образ размытый, ни лица, ни всего остального. Осталась только эта пронзительная картинка – предвестница уже взрослой любви: ослепительно белый снег, звонкий, заразительный смех и ее рука, прижимающая мою к своей груди.

Но ведь вы ж не такие?

– Все равно, она ее не считает, – потянувшись до хруста в костях, выдал Валера.

«Она» в данном случае была бухгалтерская программа, а «ее» относилась к зарплате, которую, как само собой разумеющееся, на завтра ждали более тысячи сотрудников нашего телеканала. Сейчас большинство из них уже, наверно, спало, абсолютно не подозревая, что днем, вставив карточку в банкомат, вместо хрустящих купюр, они могут получить сообщение о недостаточности средств для выполнения операции. Сотрудники спали, а мы (двое компьютерщиков и вся бухгалтерия в полном составе) бодрствовали, пытаясь решить проблему, которая с утра могла омрачить жизнь целому сонму телевизионщиков. Впрочем, мы тоже хотели зарплату, так что здесь личные интересы намертво переплетались с производственными.

Шел двенадцатый час ночи, мы пытались что-то сделать, но мало что могли. Программа хоть и была от известного производителя, и даже договор на сопровождение имелся, но условия его ограничивались исключительно рабочим временем. Письмо им электронное уже написали, но что толку-то. Они прочитают его только утром. Пока приедут, пока разберутся, а там уже и банк сможет перевести деньги только на следующий день. В общем, куда ни кинь – везде клин.

Хуже нету ситуации, когда надо что-то срочно делать, а ты не знаешь как, да и спросить некого.

– Валер, а ведь в прошлом месяце зарплата-то считалась?

– Конечно, считалась, я ее и получил, и потратил уже всю. А ты что не получал?

– Да, нет. Получал и тоже потратил.

– А чего тогда спрашиваешь?

– Да я так. Слушай, а у нас в архиве копии той базы прошломесячной не осталось? Может, развернем, посмотрим, вдруг какие-нибудь настройки поменялись?

– Давай посмотрим, все равно не понятно, что делать-то, – безо всякого энтузиазма согласился мой напарник.

Архивную базу нашли, развернули и подключили, отложив боевую в сторону. Проверили и… зарплата в ней рассчиталась. Посмотрели настройки. Все одинаково, но на текущей зарплата тупо не хотела работать без каких-либо сообщений об ошибках. Опять затык. Дальше включился Валерка.

– А чего за месяц-то изменилось?

Я только хмыкнул, ничего не имея сказать. Валера продолжил.

– Вроде ничего, но эта-то считает. Смотри, а в прошлом месяце у нас девятьсот девяносто восемь штатников было, а сейчас за тыщу перевалило. Может, от этого? Давай примем на работу еще трех перцев: Иванова, Петрова и Сидорова, и глянем, начислится ли зарплата?

Сказано – сделано, сотрудников новых в тестовую базу ввели, нажали расчет – в ответ тишина, как и перед экспериментами. Удалили мифическую троицу, и опять все заработало.

– Ну, и что дальше делать-то бум? А, Валер? Не увольнять же тех, у кого табельный номер больше тыщи? Хотя, почему бы и нет. Ну, может, хотя бы на время расчета. Все лучше, так хотя бы первые девятьсот девяносто восемь свои кровные получат (мы-то с Валерой в их число попадали). А потом «новенькие», ну чего они там за месяц-то наработали. Могут и подождать. Правда, это все еще надо главбуху донести, она же решение принимает.

У Валеры в ту ночь мозги соображали, похоже, получше моих.

– Там в программе у организации филиалы создавать можно, а для них своя ведомость по зарплате формируется. Давай проверим, вдруг прокатит, а уж потом к начальству пойдем.

И здесь Валера оказался прав, все было, как он и говорил. Доложились главбухше про лимит в тысячу, на которых зарплата считается, и фокус с филиалами, по ходу пытаясь заменять свои «птичьи» термины на понятный большинству язык. Раза со второго или третьего нас поняли. В кабинет вызвали заместителя главного бухгалтера. Дальше пошли четкие, прям как в армии, указания теперь уже с другими «птичьими» эпитетами: подоходный, пенсионный, соцстрах, отпускные…

Мы с Валерой вышли из кабинета главного казначея. Нам еще, по-любому, следовало дождаться, как оно все пройдет на самом деле. Да и спешить-то особо было уже некуда: метро закрыто, а на такси нам еще не начислили. Откинулись на спинки стульев, а девчонки-бухгалтера весело заклацали по клавишам, заводя филиал и перебрасывая туда новеньких. Управились быстро, и расчетчиц было много, да и людей для перевода в филиал набралось меньше трех десятков. Уже где-то минут через тридцать бодренько зашуршал принтер, выплевывая горячие, с пылу, с жару зарплатные ведомости, которые тут же, как только закончилась печать, понесли главбуху. Мы сделали это. Пусть криво, косо, но сделали, и завтра, да нет уже сегодня, все получат свои честно заработанные, так никогда и не узнав, с каким бубном нам всем пришлось танцевать.