Михаил Веллер - Современная русская литература Страница 4

Что означает? Несколько известных писателей очень ревнуют друг друга к тому, что один из них получит премию, а остальные двое или пятеро не получат. И тогда они решают: дать эту премию кому-нибудь заведомо третьесортному, чтобы ему уже не завидовать, и, пожимая плечами, говорить друг другу: «Ну, разумеется, вы сами понимаете, какая фигня».

В этом отношении мы, Россия, отнюдь не являемся оригиналами. Когда в начале 90-х была учреждена премия «Русский букер» за лучший роман года, этот спектакль лучше было смотреть по телевизору в прямом эфире. То была эпоха сплошного прямого эфира. Телевизор давал с нескольких камер несколько ракурсов – в том числе крупными планами. И вот эту игру эмоций на читательских и писательских главных лицах наблюдать было очень интересно! В результате премию, на тот момент самую престижную российскую литературную премию «букер», – получил писатель, которого, строго говоря, в русской литературе нет и никогда не было. Его зовут Марк Харитонов. Я не могу сказать вам, что он написал, потому что я не знаю этого. Когда объявили, вскрыв конвертик, что букеровскую премию получает Марк Харитонов, произошло такое движение удивления в воздухе и в зале. Но лично мне печальнее всего было смотреть на лицо глубоко мною уважаемого писателя, прекрасного писателя Владимира Маканина, который был в списке финалистов, и уж, конечно, «букер» если кому и давать, то нужно было ему. Что написал Марк Харитонов? Повторяю: я не знаю. От неожиданности Марк Харитонов заплакал. И чтобы удержать слезы на глазах, потому что плакать все-таки выглядело, видимо, немного неприличным и смешным, он, закидывая лицо высоко, чтобы удержать слезы под веками, стал почему-то читать Бродского. Почему неизвестно кто Марк Харитонов, получив букеровскую премию как прозаик, стал читать Бродского, плача при этом?.. – сказать никто не мог. Это, значит, о премиальной литературе.

Кроме премии «букер» за лучший роман (здесь вы можете просто войти в Интернет и посмотреть, кто ее получал. Это не сложно). Существует еще несколько премий. Например. Сравнительно не так давно учрежденная в Санкт-Петербурге премия «Национальный бестселлер». Я не могу вам сейчас назвать ни одного национального бестселлера, который получил бы эту премию. Вот книги, которые действительно разлетались, которые все хватали, о которых все говорили, – нет. Как правило, эту премию получали немного другие люди.

То есть: есть литература для какого-то внутреннего потребления. Но она существует! Вот книги, которые, скажем, в Америке выходят тиражом 20 тысяч экземпляров и читаются в университетских кампусах, переводчиками, редакторами, преподавателями, и самими писателями и критиками, – вот 20 тысяч насыщающий тираж. В России такой тираж как правило – 5 тысяч экземпляров (3 маловато, 7– уже предел), и эти книги читаются и рецензируются и передаются внутри сравнительно узкого круга, никак не выходя на широкую читательскую массу. Эта литература считается «элитной». Я не могу сказать, что она действительно всегда элитная, – потому что тогда, значит, и Библия не элитная, и Шекспир не элитный, и Булгаков не элитный.

А книгу должно быть читать сравнительно нетрудно. Сравнительно приятно. И главное – в сухом осадке должны быть положительные эмоции. Чего нет во всей сегодняшней не только русской, но всей западной также, так называемой серьезной литературе.

Но кроме литературы внутрилитературной, внутрипремиальной – еще одна черта, которая отличает российские премиальные книги от западных. Если книга получает Нобелевскую премию, или если книга получает Гонкуровскую премию во Франции, или Букеровскую премию в Англии, или еще что-то вроде Пулитцеровской премии в США, – ей гарантируются довольно широкие продажи. Потому что это знак качества, – значит, это надо читать и об этом надо говорить. В России этого нет. В России к книгам, получившим премию, относятся с некоторым недоверием, и во всяком случае вполне спокойно.

Если говорить о сегодняшних бестселлерах, о коммерческой литературе, и о сегодняшней элитарной литературе, коли мы заговорили, то. На рубеже 3-го тысячелетия в русской литературе появилась такая фигура, как Б. Акунин, он же Борис Акунин, он же Георгий Чхартишвили. Писатель московского местожительства, грузинского происхождения, литературной биографии, бывший заместитель главного редактора прекрасного толстого журнала переводных вещей западных «Иностранной литературы», и автор совершеннейших бестселлеров про Эраста Фандорина – непобедимого сыщика.

Значит. Следует сказать, что в советскую эпоху большинству советских, то бишь российских читателей делать в жизни было нечего. Как шутил Жванецкий, это отдельная история, – «Ты собираешь велосипед хорошо – тебе 120, ты собираешь его плохо – тебе 120, не собираешь его никак – тебе 120». Какой смысл его собирать? Таким образом, граждане в среднем получали около 200 рублей, в среднем жили в малогабаритных трехкомнатных квартирах на 4–5-х или двухкомнатных квартирах на 3–4-х. В среднем работали 5 дней в неделю по 8 часов. Очень много было читателей умственного труда, которые очень часто на своей работе не делали ничего. Они сами нетвердо понимали, чем они занимаются. И чувства нужности своего труда, разумеется, у них не было. Они читали. Ну, читать – это поговорить, это престижно.

Но для того чтобы читать, надо покупать книги. Книги были дефицитом. В Советском Союзе все было дефицитом. Потому что напечатать деньги гораздо легче, чем напечатать книги или сделать колбасу. Это понятно. Значит. Если выходил такой элитарный автор, как Марсель Пруст, тиражом 100 000 экземпляров, и эта книга стоила 2 рубля, – то на черном рынке она стоила 5 номиналов: 10 рублей. (Именно за такие деньги я ее когда-то после заработков купил.) И все эти 100 000 экземпляров в приличных домах стояли на полках! А прочитано из них было от силы тысяч десять – потому что нет в России 100 000 человек, которым нужен Пруст! Зато есть миллион, которым нужно поставить его на полки. Значит. Когда люди для себя читали какой-нибудь «дюдик», а для престижа из собственного самоуважения ставили на полки элитную литературу, – то невозможно было же разделить: что они читать хотят, а чего не хотят? Как что-то свежее появляется – так все хотят!

И тут вдруг стали издавать в середине 90-х все, что угодно! И они не знали, чего хотеть… Естественно, стали читать меньше. Потому что нужно было зарабатывать деньги, потому что можно было развлечься как угодно. И оказалось, что вся эта интеллектуальная литература, этот отточенный бриллиантовый стиль, – все это им не очень нужно… И вызревала потребность в очень-очень простом авторе, совсем простом! На котором, однако, будет стоять знак качества – и читать его будет престижно, и уж никак не стыдно. Не какая-то «Кровавая жатва».

…Первые романы Бориса Акунина не пользовались ни малейшим успехом на книжном рынке. Они небольшого объема, они собирались иногда по два, иногда по три в одну книгу под одну обложку, выходили маленькими тиражами, и никто не обращал на них внимания. До тех пор, пока этим проектом не занялось издательство «Захаров». И тогда вышли отдельные тоненькие твердые глянцевые книжки. На этом пестром море развалов они были выдержаны очень строго: в черно-серой гамме. Все это было эстетизировано под 19 век, это было очень грамотно оформлено. И народ это стал читать.

И была очень грамотно организована кампания критики, где было сказано, что: с одной стороны, это вроде бы и исторические триллеры – а с другой стороны, это одновременно литературная игра, изящные ребусы, прекрасный язык, острые сюжеты и все признаки «большой литературы». Огромная масса интеллигентных читателей просто хлынула на Акунина, потому что действительно, читать его было очень легко. Был какой-то сюжет, и было интересно. Думать не надо было ни о чем. И все это очень мило. И объявили, что – большая литература. Хотя верили этому не все, и сейчас не все верят.

Если вдруг случится так, что кто-нибудь из слушающих меня помнит пьесу Горького «На дне», – сто лет назад это была великая пьеса, на гонорары от нее Горький лет пять содержал всю российскую партию большевиков! – так вот, если кто-то помнит пьесу Горького «На дне»: там есть девушка Настя, которая рассказывает, что она читала прекрасную книжку. Там главный герой такой не то граф, в общем, очень хороший господинчик, он ходит в жилете, в лаковых башмаках, он красивый, изящный, он всех побеждает и его зовут Эраст. Я думаю, что Акунин имел в виду вот этого самого Эраста в своей пародии на литературу 19 века. Для меня лично, я никому не смею навязывать свои вкусы, романы Акунина о Фандорине напоминают конфету-пустышку. Она похожа-то похожа, но если все-таки развернуть – не надо ее лучше разворачивать; хотя, конечно, можно полизать бумажку.

Другое же направление – совершенно некоммерческое. Напротив, полностью элитное. И такой незаурядный автор, как Владимир Сорокин.