Виктор Дьяков - Складская история Страница 12

Видел ли Рахим до того полностью обнаженных женщин? Несмотря на то, что он был женат на этот вопрос однозначно не ответить. И да, и нет. Вот так специально, нарочито, явно желая произвести впечатление, перед ним еще не раздевалась ни одна женщина. Жена? Ложась спать, она всегда раздевалась одна, до него и ждала в постели. Да и совсем обнаженной она даже в постели никогда не лежала – это было не принято. Рахим лишь однажды, мельком видел жену совсем голой, когда она в саду мылась под душем. Она была обыкновенной узбечкой, его жена, как раз такой, про которых тот депутат из перестроечных времен сказал, ни тебе курдюка, ни тебе грудей. Она была дочерью друга отца. Когда ей исполнилось двадцать лет друг отца, у которого подрастало еще четверо детей, чтобы успеть сбыть с рук старшую дочь, пока совсем не «перезрела», согласился отдать ее фактически без калыма. То являлось «секретным договором», для всех непосвященных калым был заплачен, но на самом деле… Ни Рахима, тогда только пришедшего из армии, ни его невесту не спрашивали, хотят ли они связать друг с другом жизнь – ведь эта женитьба оказалась выгодна обоим семьям. Впрочем, в кишлаке особого выбора и не имелось, там все девушки выглядели примерно так же, все они были дочерьми дехкан, сначала с утра до конца рабочего дня горбатившихся на колхозных хлопковых полях, а после той работы до самого темна на своих приусадебных участках. И все они, и их родители, да и деды с прадедами за редким исключением досыта никогда не ели. Потому многие девушки там фактически не имели того, что зовется женскими прелестями.

Как раз все это и даже в избытке Рахим видел сейчас у своей хозяйки, этой уже немолодой русской женщины. Его мать была чуть старше, но ее груди высосанные детьми давно были, что называется, пустые. Конечно с возрастом женщина «нагуливает тело», но лишь при условии нормального быта и питания. В кишлаке не было ни того ни другого, потому у матери, сколько ее Рахим помнил, груди напоминали «заячьи уши» и бедра несмотря на пять беременностей были не по женски узки, ноги тонки. Здесь же у его хозяйки… Сейчас, когда она стояла к нему спиной особенно отчетливо было видно какие мощные у нее бедра и ляжки. А складки на талии и возле подмышек… они не смотрелись как жировые излишки, напротив, они добавляли привлекательности, притягательности своей визуальной мягкостью, нежностью. Она повернулась… грудь несколько обвисла вниз, в то же время она смотрелась не увядшей и свисала не от пустоты и дряблости, а под собственной тяжестью, наполненная нежной мякотью. Тяжел был и живот выдающийся вперед, особенно в районе пупка, вместе с грудью они сильно колыхались даже при незначительном движении. Видя, как он смотрит на это колыхание, Клавдия неспешно с той же полуулыбкой приближалась к кровати. Он оказался весь во власти вновь накатывающего желания обладать, насладиться этим роскошным без малейших следов увядания или рыхлости тела. Вот он уже перед самыми глазами видит колыхание этого умопомрачительного живота…

У его жены фактически не было живота, у матери… Вообще то у многих узбекских женщин в возрасте животы были, но то были какое-то убожество, выглядевшее полным анахронизмом на фоне чахлых грудей и отсутствия бедер и зада. И вот здесь он в очередной раз убеждается, как в гармонии со всем телом красит женщину живот, большой, круглый со складками по бокам, как он органично «вписался» во все ее одновременно и сытое и красивое тело. Хозяйка явно испытывала его терпение… или просто сама получала удовольствие от того, что давала ему возможность рассмотреть себя получше. Она встала возле кровати и уперла руки в бедра… Ему хотелось выскочить из под одеяла, схватить, сжать, поднять, бросить на кровать, раздвинуть своими смуглыми мускулистыми ногами эти манящие белые ляжки, вонзится в этот черневший под животом лобок… Но, помня произошедшее на кухне, он сдержался. Дождался когда она, так же не спеша, легла под одеяло. Но стоило им на мгновение соприкоснуться. Тут уже его, что называется, «прорвало»…

По первому разу все случилось слишком быстро, видимо «прелюдия» оказалась чрезмерно «насыщенной» и Рахим слишком долго сдерживался, оттого «разряд» получился ранним. Он смутился, но она все поняла:

– Ничего… полежи, отдохни, я сейчас…

Она вновь будто не ощущая наготы поднялась и вышла из спальни… Вернулась через несколько минут, все это время ходя по дому голой и по спальне тоже с минуту походила вокруг кровати, словно что-то искала. Он же вновь созерцал это молочно-белое, колышущееся, в которое он только что с таким наслаждением вошел, окунулся… и вновь захотел войти, окунуться. Вторично он уже действовал спокойно и «пил» ее не спеша, смакуя удовольствие, сначала гладил и ласкал ее буквально везде, и руками и губами, начиная от круглых щек и пухлого подбородка и кончая загорелыми икрами, потом легко и мощно «вошел» и был «там» в несколько раз дольше чем в первый раз. Она охала и стонала, явно сдерживаясь, но иногда вскрикивала довольно громко, порывалась «выйти наверх», но он не позволил – он вновь стал хозяином положения, мужчиной и был «сверху». Впрочем, и внизу ей было несказанно хорошо. Она закрыла глаза и делала естественные встречные движения, и когда они совпадали эти встречные движения, его и ее… Он в эти моменты входил в нее наиболее глубоко, и в именно тогда она не могла сдержаться и вскрикивала. Одновременно руками он продолжал делать все что хотел, мял ее груди, засовывал ей по спину нащупывая там те самые складки, которыми любовался, когда она стояла у окна, мял иногда довольно крепко зад и ляжки… Она негромко постанывала от всего этого, но вскрикивала только от самых глубоких «проникновений»…

После второго раза она вновь ушла и что-то делала в сенях, а когда вернулась, увидела, что он по-прежнему в постели и ждет ее…

– Как, ты еще хочешь!?

Муж Клавдии никогда не мог более одного раза, даже в молодости. Она, конечно, знала, что «это» некоторые мужики могут делать, даже по два и более раз подряд, но столкнулась с таким впервые…

Он «взял» ее еще дважды. После последнего раза уже изрядно уставшая, но удовлетворенная и счастливая Клавдия, видимо, опасаясь, что Рахим и на этом не остановится, едва ли не взмолилась:

– Хватит, миленький… надо вставать. Через час-полтора должен приехать мой сын…

Но она опасалась напрасно, Рахим тоже был «опустошен». Потому он тут же послушно достал из под кровати свои вещи, быстро оделся… Она дала ему сверток с домашними пирожками, что оказалось кстати – он вновь проголодался, хоть и совсем недавно сытно поел. В каком-то полусамнанмбулическом состоянии Рахим шел через поселок в направлении склада, шел и жевал пирожки, никого и ничего не замечая вокруг. Последний пирожок он доел возле самых ворот…

10

Они стали «встречаться» на самом складе. В подсобке Клавдия оборудовала нечто вроде спаленки: топчан, матрац простыни… Рассказывая Анне Николаевне о своей «победе» она высказала опасение, что рабочие наверняка догадываются об их отношениях и могут разболтать, дойдет до широкой огласки, узнают родственники, дети. На что Анна Николаевна поспешила ее успокоить:

– Клава, меньше всего опасайся своих узбеков. Кто-кто, а эти будут держать язык за зубами. Ты ведь их уже пугнула, и каков результат? … Ну вот. Поверь, я знаю их ментальность, если ты поставишь себя с ними настоящей хозяйкой, то ты для них госпожа, и вольна делать все что хочешь. Тем более, что им некуда больше идти. Ты не узбеков бойся, а своего шофера. Он ведь местный? … Ну вот…

С шофером Клавдия поговорила тем же вечером, когда он подвозил ее до дома. Она начала с намеков, но шофер, бывший одноклассник мужа, тем не менее, никогда с ним не друживший, скорее даже наоборот… Он сразу все понял и с полуулыбкой выслушал все ее «окольные» рассуждения. Нажав на тормоза уже возле дома, он повернулся к ней и, опершись на баранку, ответил не в пример ей прямо:

– Клава, мне от тебя нужна только зарплата, и ты ее платишь в срок. Я всем доволен. Где еще я у нас в поселке заработаю тридцать тысяч на своей машине. Вон мужики за меньшие деньги в Москву мотаются, за полтораста верст, а я тут каждый день дома с семьей. Да я спасибо говорить и в ноги тебе кланяться должен. Потому, что ты и с кем ты… это твое дело и меня не касается. Я ничего не знаю, и знать не хочу.

Когда Клавдия уже сошла с подножки, он, перегнувшись через сиденье и поманив ее, полушепотом добавил:

– Знай, я тебя ничуть не осуждаю. Ты такая классная баба и всю жизнь с этим своим уродом Колькой промучилась. Хоть напоследок поживи. А за меня не беспокойся, я – могила…

То, что Рахим стал любовником хозяйки, сразу же подняло его «статус» среди янгиюльцев. Они уже не смели над ним посмеиваться, даже бригадир стал с ним вежлив. Более того, когда что-то надо было согласовать с хозяйкой, он сначала советовался с Рахимом, а то и просил, что называется, «замолвить слово». Рахим не отказывался помочь, и когда они закрывались в подсобке, после любви он озвучивал просьбы своих «коллег». Так он упросил ее разрешить иметь на территории склада жаровню, чтобы готовить шашлыки. Клавдия даже сделала встречное предложение: