Петр Северцев - Хакер и ведьма Страница 13

Однако фронт показал совсем другое. Лариса улыбалась… не мне.

– Здравствуй, грешница! – пробасил Петр Зубов, раздвигая руки двумя большими черными крыльями навстречу Крикуновой.

– Здравствуйте, батюшка! – кокетливо стрельнув глазами, сказала Лариса.

Меня она, казалось, совсем не замечала. И только в уголках ее глаз я прочитал некий интерес по поводу моего присутствия в этот момент в этом месте. Мне же надо было срочно решать, что же делать. Стоять позади разговаривающей пары и слушать, о чем они говорят, было, по крайней мере, странно. И я, кивнув Ларисе, пошел к выходу. Зубов, находившийся ко мне спиной, не обратил внимания на чуть заметный ответный кивок Ларисы и стал о чем-то ее настойчиво расспрашивать.

Выйдя на улицу, я вынул из кармана сигареты и закурил, смешивая аромат «Соверена» с влажным, еще холодным, но уже дышащим оптимизмом весенним воздухом. Постояв так с минуту, я открыл дверь своих «Жигулей» и сел внутрь.

Я с грустью думал о том, что снова пришла весна, и снова бедный частный сыщик Мареев встречает ее в одиночестве. И мной овладело чувство безысходности, беззащитности перед надвигающейся старостью, бренностью любых усилий в насыщении своего жизненного пути вещами, которые приносят отраду лишь уму, а не душе. Я вспомнил движения пальцев Ларисы по моей спине, вспомнил ее маленькую изящную ножку в итальянских колготках, я с тихой грустью посмотрел вдаль, в ветровое стекло, и вдруг все романтические мысли покинули мою голову.

Более того, я почувствовал, что на ней зашевелились от ужаса волосы.

В огнях от фар проезжающей машины я снова увидел гроб. Он был приклеен к ветровому стеклу в том же самом месте, как и в первый раз. И на нем также были написаны какие-то буквы. «Наверняка, LUCIFER», – устало подумал я. Ужас сменился безразличием и смертельной усталостью.

Из состояния прострации меня вывел щелчок открываемой дистанционным управлением двери соседней «девятки». К ней приближались отец Петр Зубов и Лариса Крикунова. Священник поправил зеркала, залез в салон, покопался там с минуту, вынул какой-то сверток и пошел обратно в церковь. Лариса же осталась сидеть на пассажирском месте, явно ожидая возвращения Зубова.

Сам не знаю почему, но гроб на моем ветровом стекле уже не казался мне важным и знаменательным событием. Все свое внимание я сосредоточил на смешной серенькой шапочке Ларисы. Эта шапочка была единственным, что я мог наблюдать на ней в тот момент. Мне казалось, что она заметила меня за рулем моей машины и сейчас сверлит меня взглядом через зеркало заднего обзора.

Внезапно мне пришло решение. Очнувшись от оцепенения, я дал задний ход и резко вырулил на проезжую часть, на большой скорости миновав «девятку» отца Петра. Я поехал в сторону железнодорожного вокзала, туда, где на тихой улочке располагалась квартира тайных свиданий Ларисы. Я спешил. Времени, по всей видимости, было мало.

Припарковав свою машину в соседнем дворе, я с остервенением снял муляж гробика со стекла и засунул его в бардачок. Как и ожидалось, он был украшен одним из многочисленных имен Сатаны. Я прошел в подъезд хрущевской пятиэтажки и быстро зашел внутрь. Вынув из кармана сделанный сегодня по моему срочному заказу ключ, открыл дверь искомой квартиры.

Сняв ботинки и взяв их в одну руку, другой рукой посветил себе зажигалкой и, как мог, осмотрел помещение. Современная мебель, домашний кинотеатр, широкая двуспальная кровать… Я лишь успел остановить на ней свой взгляд, как мой слух уловил шум в тамбуре трехквартирной секции за дверью. Я быстро принял решение, бросил свои ботинки под кровать и шустро полез вслед за ними.

– Заходите, батюшка, чувствуйте себя, как дома, – послышался звонкий смешливый голосок Ларисы, сопровождаемый звуками открываемой двери.

– Зайду, зайду, ты не сомневайся, – отвечал ей бас Зубова, который слышался уже явственно и мощно. – Образок-то есть у тебя, на который покреститься можно?

– А как же!

Прямо перед моими глазами возникла полоска света. Лариса и Зубов, раздевшись, прошли в комнату.

– Что ж, пои меня чаем, грешница! – весело сказал священник, скрипнув стулом.

– Сейчас поставлю, – с готовностью ответила Лариса и вышла из комнаты.

В течение всего времени, пока Лариса отсутствовала на кухне, я слушал тяжелые вздохи священника Петра Зубова и его невнятное бормотание. К тому же он постоянно ерзал на стуле, отчего комната была все время наполнена скрипом. Можно было сказать, что священник нервничает.

– Чай с травкой, батюшка, – сказал голос Ларисы, которая, по всей видимости, внесла в комнату чашки.

– Оригинальный вкус, – промолвил Зубов, отхлебнув чай.

– Это моя фирменная смесь. Секрет не скажу, даже и не просите.

– И не надо. У меня и так хватает, чем голову забивать. Епархия-то на голове стоит!

В следующие полчаса отец Петр рассказывал своей собеседнице о том, что он опасается репрессий со стороны церковного руководства за нелояльность к владыке. О том, как он, и не только он, а почти все духовенство области ненавидит временщика по имени Роман Николаевич, который руководит епархией от имени владыки. Лариса внимательно слушала Зубова, иногда вставляла сочувственные фразы и множество раз высказывала свое «фи» насчет грубых выражений отца Петра. Перспектива служения отца Петра в дыре с простым русским названием Ивановка была встречена Крикуновой с сожалением. Зубов тут же добавил, что раз в неделю он сможет уделять внимание «своей милой грешнице».

Я же все это время лежал на жестком полу и старался менять положение тела только под аккомпанемент баса священника. Я весь напрягся в ожидании того главного, что должно было произойти после чаепития. Учитывая внезапно обнаружившуюся у меня симпатию к «милой грешнице» Крикуновой, радости особой все это мне доставить не могло. Я и не мог тогда предполагать, во что могут вылиться события, произошедшие в этой квартире тем вечером.

Покончив с чаем, Зубов закурил. Это обстоятельство еще более усилило мое нервозное состояние, так как я в силу своего положения курить не мог. А очень хотелось. Несмотря на то что Лариса, по ее собственным словам, терпеть не могла табачного дыма, ни слова протеста она не произнесла. Это задело меня еще больше.

Пробормотав скороговоркой какую-то молитву, отец Петр противным вальяжным тоном сказал:

– Ну, иди сюда, грешница, иди…

Я явственно услышал, как участилось его дыхание.

– Где же ты?..

Послышались звуки расстегиваемой молнии и сдавленный стон Ларисы.

– Не надо так торопиться, – наконец произнесла она. – Откуда такое нетерпение?

– Как откуда? – в тоне Зубова послышалось искреннее удивление. – Говорил же тебе, что служить богу в этой стране никаких нервов не хватит!

– А ты успокойся! – игриво сказала Лариса. – Не люблю нервных и злых!

– Любишь… – возразил Зубов, громко сопя. – Еще как любишь… Сейчас тебе докажу, что любишь…

И с этими словами у меня над головой раздался звук, свидетельствовавший о том, что процесс доказательства поставленной перед священником задачи начался.

– Давай договоримся, что ты не будешь меня жалеть, – проговорила Лариса в перерывах между звуками смачных поцелуев.

– Не буду! – почти звериным, львиным рыком заявил Зубов.

Где-то минуты две на кровати надо мной происходили мало понятная мне возня и сопение. Поскольку возможности наблюдать видеоряд я был лишен, мне пришлось только домысливать происходящее. Скорее всего происходила прелюдия перед исполнением главного произведения вечера.

Наконец возня приобрела вполне осмысленный и целенаправленный характер четких ритмичных движений. Раскачивание кровати сопровождалось громкими вздохами и стонами Ларисы в такт тигриному сопению служителя культа. Сила движений нарастала по амплитуде, а сами движения становились все более ритмичными. У меня перед глазами ни с того ни с сего возник норвежский лыжник, мощно и размашисто идущий по олимпийской лыжне классическим ходом. Активность Зубова в покорении лыжни подстегивали восклицания Ларисы: «Петька… Петенька… Еще немного, еще немножечко… Господи, какое чудо!»

Порыв сладострастия со стороны партнерши нарастал, но партнер, похоже, уже финишировал раньше финишной отметки. Амплитуда движений спала, и по учащенному дыханию Зубова я понял, что таинство соития было им завершено.

– Ай-яй-яй! – послышался тонкий голосок Ларисы. – Предупреждать надо!

Сквозь щелку покрывала я увидел босые ножки Крикуновой, которые стали удаляться в направлении ванной. Зубов же, лежа в изнеможении на кровати, тяжело дышал.

– Грешница! Грешница! – яростно шептал он, не в силах успокоиться.

Спустя несколько минут Лариса вернулась, взобралась на кровать и сказала:

– На, возьми, это должно придать тебе силы.

– Что это?

– Мой фирменный чай с добавлением коньяка. Усиливает продолжительность… То, что продают в «Интиме» под маркой македонского, не идет ни в какое сравнение.