Алексей Лукьянов - Миленький Страница 2

Подумав еще немного, Маринка избавилась и от трусов. На какое-то мгновение сердца мужчин, увидевших это, перестали биться, а потом заколотились в бешеном ритме. Сержантик, порывавшийся остановить глумление над памятью об усопшем, увидав Маринку со спины, потерял волю и теперь пытался не упустить ни одного движения девушки.

Элка, деморализованная поступком подруги, безвольно опустила руки, продемонстрировав размякшему молодому человеку, снявшему очки для лучшего обзора, мраморную белизну своих персей, увенчанных нежно-розовыми пиками сосцов. У Маринки, к слову, перси были такими же загорелыми, как и она сама, и даже под купальными трусиками не было незагорелой кожи.

– Рот закрой, трусы видно, – сказала Маринка какому-то зеваке, и продолжила независимо идти за машиной.

Элка сначала стеснялась, а потом тоже сняла трусики и далее шла бок о бок с подругой. Они даже за руки взялись, поддерживая друг друга.

Вдруг машина остановилась. Из кабины выскочил бледный не то от страха, не то от гнева водитель.

– Да вы что тут за блядство-то развели, граждане товарищи?! – заорал он, и голос его от волнения дал петуха. – Это ж похороны, мать вашу! Мы ж не в Америке, в советском же государстве живем!..

Ответом водителю было почти одновременное сбрасывание женщинами одежд. Мужчины буквально застонали.

– Я никуда не поеду, пока…

Но шофера никто не слушал. Совершенно голые Маринка с Элкой вспрыгнули в кузов и с помощью своего молодого человека сдвинули гроб к краю машины. Тело Миленького подхватили другие обнаженные женщины и понесли дальше на руках. Мужики взяли крышку и крест, а также брошенные женщинами прямо на асфальт одежду, белье и сумки. Маринка с Элкой грациозно спорхнули обратно в толпу, и далее процессия, возглавляемая молодыми красивыми девушками, следовала уже сама по себе, без машины, втягивая в себя все больше и больше народу.

Покойный лежал в гробу с блаженной улыбкой на устах. Похороны удались.

29 апреля 1980 года

Проводник уныло звенел ложечкой в стакане.

– Говорил я тебе, что на электричке надежнее, – попенял он Таське, безо всякой, впрочем, злости. – Там проще от проверки загаситься.

– Вы же говорили, что проскочим! – с неуместным в ее положении сарказмом заметила Таська.

– Да кто ж знал? Только позавчера проверка была, думал, нынче спокойно будет. Видать, стукнул кто-то, что ты без билета едешь. Верка, наверное, из десятого. Ну, баба… Когда просечь успела?

На часах в купе проводника было без пятнадцати шесть утра. Час назад в их вагон внезапно нагрянула проверка, причем не просто так, а конкретно к Таське, которая ехала на свободной полке без билета. Проверяющих было двое: начальник поезда и линейный милиционер, лица у обоих злые и невыспавшиеся. Таська сразу поняла – приехали. Теперь протокол, снимут с поезда, позвонят домой, Хомяк опять расстроится… А ведь почти уже добралась, всего-то десять часов оставалось до вожделенного Ленинграда.

К чести проверяющих, орать на весь вагон, будить пассажиров они не стали. Велели сидеть в купе проводника и ждать своей участи, а сами ушли связываться с ближайшей станцией.

– Дяденька, отпустите меня, а? – попросила Таська.

– Да мне-то что, – сдерживая зевоту, ответил проводник. – Иди на все четыре стороны. Все равно меня уже премии лишили.

Таська покраснела и опустила глаза. Самое последнее, чего она хотела – это подводить проводника. Он был хорошим дядькой: она вчера лишь намекнула, что билета нет, а он сразу все понял, прикинул что-то в уме и велел запрыгивать. Не приставал, давал не только чай, но и бутерброды и даже сунул тайком в ладошку мятый рубль, чтобы Таська могла в вагон-ресторан сходить, супчику похлебать…

Проводник зевнул, не прикрывая рта, громко клацнул зубами и передернулся всем телом, отгоняя липучий в это время суток сон. Потом наклонился и заговорщицки прошептал:

– Мой тебе совет, девка, – сиди на жопке ровно. Авось пронесет. Дануево скоро, там минуту всего стоим. Может, у них на станции штат дежурных неполный, некому будет тебя принимать. Дальше на электричках поедешь, все шурики так делают. На, глотни чаю с бутербродом, когда еще в следующий раз перекусить удастся…

Таська послушно приняла стакан и бутерброд.

– Дяденька, а если?..

– Хватит шкнить! – резко оборвал ее проводник. – Хватило ума в историю вляпаться – думай теперь, как расхлебывать будешь. Самое плохое что тебе будет? Ну родакам штраф заплатить придется, ну отправят обратно домой. Самое худшее – по жопе получишь. А мне квартальную премию зарежут, и ладно, если только квартальную. Думай! Язык у тебя хорошо подвешен, иначе бы ни за что тебя не подсадил. Вот и заговаривай зубы дальше. Мир, знаешь, не без добрых людей, авось помогут.

Он оказался почти прав.

В это же время проводница Верочка из соседнего вагона уже хлопотала во втором купе. Единственный его пассажир отправился умыться и почистить зубы, а Верочка заботливо сервировала стол – вареные яички, хлеб, масло, тарелочка с тонко нарезанными сервелатом и сыром, банка растворимого кофе, рафинад, стакан с кипятком.

Дверь отъехала в сторону.

– О, Верунчик, да ты просто какая-то фея-крестная, – восхитился пассажир, который был, наверное, лет на десять-пятнадцать моложе «Верунчика». – Такой стол!

– Да ну вас, Степан Борисыч, засмущали меня всю, – Верочка зарделась. – Чем, как говорится, богаты…

– Очень ценю твою заботу, Верунчик, очень! – молодой человек бросил вафельное полотенце на верхнюю полку, уселся к столу и принялся с аппетитом завтракать.

– А вы же, Степан Борисович, правы оказались же, насчет безбилетницы-то, – сказала проводница, с умилением наблюдая, как ест пассажир. – Я же ведь начальнику поезда сказала же, он проверил – точно, девка молодая, в плацкартном, зайцем. Наверняка Гусельников ее пригрел, он же у нас любитель же. Ничего, сейчас ее в Дануеве снимут, а Гусельников без премии останется. Вот же идиот.

– Бдительность и еще раз бдительность, – кивнул Степан Борисович. – У меня глаз наметанный. Да что ж ты стоишь? Я справлюсь, не волнуйся, спасибо за заботу.

Вытолкав проводницу из купе, Степан Борисович заперся изнутри, чтобы не слушать уже назойливого щебетания красотки бальзаковского возраста и спокойно поесть. Надоела она ему еще в Тагиле, но располагать к себе людей – это навык, который нужно постоянно тренировать. И чем неприступнее собеседник – тем лучше.

Верочка, конечно, была слишком легкой задачей. Не задачей даже, а проверочным заданием, повторением пройденного. Таких проводниц, продавщиц, кассирш, контролерш Степан Борисович Спиридонов (двадцать пять лет, уроженец Нижнего Тагила, не женат, русский, образование высшее) должен располагать к себе одним взглядом. Что он, впрочем, упиваясь собственным всемогуществом, делал направо и налево.

Теперь его ждала задача более сложная. Могла она обернуться для лейтенанта госбезопасности Спиридонова потерей погон, а может, и чем похуже.

Он аккуратно съел все до крошки, но это была уже детская привычка, а не плод долгих тренировок. Запив завтрак остатками остывшего кофе, Спиридонов выглянул в окно. Поезд еще не замедлял ход, но мельтешение деревьев прекратилось, потянулись обшарпанные предместья заштатного населенного пункта с менее чем двадцатью тысячами населения. Судя по тому, что поезд движется согласно расписанию, остановка будет через шесть минут. Пора собираться.

Спиридонов тщательно вытер губы и руки полотенцем, снял трико и футболку, аккуратно сложил их в пакет, пакет засунул в чемодан, в отделение личных вещей. Туда же легли мыльница с мылом, электробритва, зубная щетка и тюбик с пастой, тюбик с лосьоном после бритья, пакет с домашней обувью.

Покончив с багажом, Спиридонов начал одеваться, придирчиво осматривая свое отражение в зеркале.

Железнодорожный вокзал города Дануево (360 лет, левый берег реки Дануй) представлял собой деревянное здание тысяча девятьсот пятого года постройки, был памятником деревянного зодчества местного значения, чудом уцелел во время войны, когда вокруг шли ожесточенные бои, и теперь поддерживался штатом сотрудников в образцовом порядке.

Здесь было всего два пути, деревянный перрон, водонапорная башня из красного кирпича, напоминавшая средневековый донжон, и маленький скверик с непременным Владимиром Ильичом в тени лип и берез.

Поезда через дануевскую станцию проходили не останавливаясь, если не считать двух утренних и двух вечерних пассажирских составов. Стояли они не дольше двух минут, и обычно ездили на них сами железнодорожники – кто по околотку, кто в контору, так что открывались во время остановки только двери общего вагона в голове или в хвосте состава, в зависимости от направления.