Натиг Расулзаде - Ловушка Страница 2

– Папа! – в страхе закричала дочь.

Он, еще не ощущая боли, глянул на перепуганную, побледневшую дочь, просунул голову в окошко машины и сказал, еле сдерживаясь, тому приятелю за рулем:

– Что вы делаете?! Вы же на ногу мне наехали. – Вполне резонно ожидая, что тот, за рулем, извинится. Но водитель вдруг истерически закричал в лицо Гасанову:

– Не видишь, что творится?! Стал тут, как…

Дочь, перепуганная, продолжала глядеть на Гасанова, и он понял, что нельзя отпускать наглеца просто так, он навсегда упадет в глазах этой девочки, которую он безумно любил. Когда машина наехала на ногу Гасанова, никто в снующей взад-вперед толпе не обратил на это внимания, кроме самого Гасанова и его дочери; когда же Гасанов стал прямо через окно метелить этого урода по лицу, сбежалось множество народу с высунутыми языками, жадные до зрелищ. Гасанов, не обращая внимания на неопрятных, как медвежата, милиционеров и толпу, потянул дочь за рукав, и они сели в первое попавшееся такси. Дочь странновато поглядывала на него, видимо, ожидая каких-либо объяснений. И Гасанов почувствовал необходимость объясниться.

– Надо уметь постоять за себя, – сказал он, пожав плечами. – Нельзя давать себя в обиду.

Не понимая, как смешно для дочери звучат эти фразы в устах ее отца, которого она видела только мягким, тихим, покладистым. Она была поражена его поступком. Еще хорошо, он не вытащил кастет при ней.

Вот так сказал ей Гасанов, как будто только тем и занимался всю жизнь, что не давал себя в обиду. Нет, как раз наоборот. Гасанова с детства много обижали, а он редко кому мог ответить, еще и потому, что когда его обижали, на него нападало нечто вроде столбняка, и природное косноязычие развивалось в дальнейшее онемение. Будто он не ожидал обиды. Хотя не мог пожаловаться на свое незнание людей, неплохо изучил их повадки и именно вследствие своих не очень-то ободряющих познаний растерял всех друзей и приятелей.

Один из них был грузин. Они познакомились в Ялте, в Доме творчества писателей, еще в то, теперь уже кажется, далекое время единой страны, Союза. Грузин привез с собой сногсшибательную в буквальном смысле чачу и называл ее не иначе, как «Огненная вода имени товарища Сталина». Они пили огненную воду, ходили и по бабам, очень подружились, и грузин все звал его погостить в Тбилиси; а ему, Гасанову, довелось поехать туда в не самые лучшие дни этого прекрасного города, в смутное время войн и конфликтов девяностых. Тогда же, в Ялте, когда никому в голову не могло прийти, что страна поползет по швам, он, конечно же, влюбился в официантку из небольшого ресторанчика. Пухлые губки, смешно, по-детски, выговаривает «ш». Все-таки пошлый у него, Гасанова, вкус. И мало надо, чтобы влюбиться. Но выручил друг, грузин, отбил у него официантку. Сначала он обиделся, и сразу захотелось подраться, но потом остыл и понял, что скорее выиграл, чем проиграл: грузин, как оказалось в дальнейшем, отвратил от него… ну, беду, не беду, но неприятность, точно. Лечился от гонореи, в просторечии – триппера уже у себя в Тбилиси, проклиная свой прыткий характер.

– Ты меня любишь? – часто приставала официантка до предполагаемого совокупления, пока не попала в руки грузина.

– Ну, – он старался быть честным. – Дай-ка подумать…

– У-у, противный, – кокетничала она по-официантски.

Сколько помнил себя Гасанов, родные и близкие постоянно упрекали его в том, что он лишен целеустремленности и честолюбия. Может, он просто не знал, куда и зачем стремиться? Вообще-то, торопиться не любил, и это главное его качество, на котором основывались добротность и завершенность тех дел, за которые брался и, медленно поспешая, доводил до конца. Люди, плохо его знавшие, могли бы обвинить его в медлительности, но это была только видимость, оболочка. Изнутри он кипел энергией. Он еще хотел нравиться женщинам, хотя вполне критически, вполне реалистично относился к своему отражению в зеркале: стремительно разрастающаяся плешь на голове, интенсивные навыкате глаза, пронзительный взгляд которых делал его похожим на душевнобольного, распущенный, как у паяца, толстогубый рот и, конечно, нос, нос, нос, один вид которого напоминал опытным самкам о его выдающихся мужских возможностях. Прибавьте к этому выступающий кадык, сутулость, словно извиняющуюся за высокий рост и худобу, узкие плечи, нежные, почти девичьи пальцы рук, никогда не знавших тяжелого физического труда, и вы получите портрет пожилого идиота. Тем не менее, пятьдесят – это еще не конец жизни, далеко не конец, учитывая бьющую через край энергию, любовь к жизни… и – хотелось, черт возьми, хотелось нравиться, чувствовать себя молодым.

Легкий и веселый, как воздушный шарик, шел в тот вечер Гасанов, стараясь не помнить о своих многочисленных болячках (кстати, в спокойные периоды жизни не очень-то дававших о себе знать), когда встретил ее. Она сидела одна за столиком летнего кафе, столик которого по каким-то причинам забыли убрать внутрь помещения, и курила. Два эти факта: что девушка в феврале сидит под открытым небом и на виду у всех курит (что по-прежнему, как и тридцать лет назад, было нехарактерно для этого города), не могли не привлечь внимания Гасанова. Кафе называлось «Айтен». Он вторично, уже внимательнее, окинул девушку взглядом и поразился – это была его одноклассница, в которую когда-то… впрочем, в кого только он ни влюблялся. Он подошел поближе и уже совсем невежливо уставился на девушку. Улочка была пустынна в этот вечерний час, амнистированные преступники, наевшись картошки, терпеливо ждали полного затемнения. Вообще не очень много было гуляющих в этот холодный вечер, но эта улица, на которую выходил фасад маленького кафе с девичьим именем, была как-то подчеркнуто пустынна, как в фильмах знаменитого скандинавца. Заметив уставившегося на нее Гасанова, девушка кольнула его сердитым взглядом, смяла сигарету в пепельнице, что одна только и лежала на столе перед ней, запахнулась поплотнее в теплую шубку и, потрогав сумочку, совсем уж было собралась вставать, досадуя в душе, что этот козел не дал ей покурить, когда Гасанов вдруг поспешно заблеял.

– А-а… – начал он, но тут понял, что начисто забыл имя этой девушки, забыл даже фамилию. Он понимал, что в лучшем случае она могла оказаться дочерью его одноклассницы, и хотел начать с этого, но забыл, забыл имя. Досадно…

– Досадно, – сказал Гасанов.

– Не думайте, что я буду поддерживать разговор, – равнодушно произнесла девушка и поднялась из-за столика, с сожалением глядя на большой окурок, смятый из-за этого старого уличного ловеласа.

– Я и не думаю, – честно отозвался он. – Вы мне напомнили мою одноклассницу, я подумал: может, вы – ее дочь?

– Как имя? – спросила девушка, вопреки своему только что данному обещанию.

– Имя я забыл, – с досадой произнес Гасанов. – Честно. Не думайте, что я хотел чего… Девушка внимательно поглядела не него.

– А вы не хотели чего? – спросила она насмешливо.

– Нет, нет, как можно, – засуетился Гасанов, чувствуя, что не то говорит. – Я же вам в отцы гожусь… Вам сколько лет?

– Неважно, – сказала девушка. – Я давно замужем.

– И я тоже… – почему-то сказал он. – Женат.

Девушка уже давно торопливо шагала по улице, а Гасанов, еле поспевая за ней, хотя и был хороший ходок, шел справа, чуточку отставая, стараясь все-таки во время этого спринтерского забега завязать дружеские отношения – очень уж славное лицо было у этой девушки…

Когда он сказал, что женат, она вдруг мельком, через плечо бросила на него взгляд.

– Неужели? – сказала она. – До сих пор?

– Что значит – до сих пор? – несколько оторопел он.

– Я хотела сказать: до сих пор жена еще с вами?

– Ну да… А с кем ей быть? Теперь на нее любители вряд ли найдутся.

– А что такое? – живо заинтересовалась девушка. – Тоже неважно выглядит?

Гасанов смутился.

– Лет уже немало… – сказал он неохотно. – А я что, неважно выгляжу? – спросил он и сразу вспомнил о своей грыже, аденоме, плешивой голове.

– Я лучше промолчу, – сказала она. – Вы еще долго намерены догонять меня?

Гасанов невольно приостановился после этих ее слов, и дистанция между ними моментально увеличилась.

– Нет, – сказал он в ее удалявшуюся спину. – Не намерен, – повернулся и пошел назад.

Несколько дней после этой встречи он ловил себя на том, что, оказавшись близ той улочки с кафе, специально проходил по ней, хотя потом следовало сделать крюк, чтобы дойти до работы. Но ни ожидаемого столика на тротуаре перед кафе, ни тем более девушки там не было; хорошо еще, что само кафе было, думал он, при таких стремительных изменениях в облике нашего города, на его месте вполне мог бы оказаться, скажем, платный туалет. И, слава Богу, слава Богу, – застучало в голове бессмысленно и назойливо, – и Богу слава.

Но вопреки его надежде, что он ее никогда больше не увидит, он встретил ее совершенно неожиданно на одной из центральных улиц, когда направлялся в Союз журналистов за какими-то своими очередными копеечными делишками. Она выходила из дорогого, последнего выпуска «Ауди», причем, вставала из-за руля. Он был в двух шагах от нее и, увидев ее, стал, как вкопанный. Она обратила внимание на охвативший его столбняк, но, кажется, не узнала.