Архип - Евгений Чернышев Страница 43

Колдун выругался, отстранил всех и вошел внутрь. Там, в выстуженной уже за ночь, приятно пахнущей смолой парилке, за видавшей виды глинобитной печкой на грубом деревянном полу, обхватив колени руками, сидел молоденький, едва только порог отрочества перешагнул парнишка. Уставившись вперед ничего ен видящими глазами, мальчишка медленно раскачивался взад-веперед и без остановки что-то бормотал себе под нос.

— Они меня не видят, не видят, не видят, — прислушавшись, разобрал колдун.

— Трофим, сынок, — из-за спины выскочил староста и постарался коснуться юноши. Тот истошно, словно девка, взвизгнул и постарался отползти подальше от людей, в самый дальний угол. Архип увидел, что пальцы у него залиты кровью, то ли стены скреб, то ли ногти до мяса сгрыз.

— Не надо, Андрей Семеныч, — остановил колдун пытавшегося сделать шаг вперед старосту. — Мальчишка разумом тронулся. Только хуже сделаешь.

— Так что ж делать, Архип? — ошарашенный староста даже забыл о привычном уже, по батюшке, обращении к колдуну. — Тут его оставлять? Сгинет же с холоду без помощи!

— Сейчас его трогать нельзя, он либо себе повредит в попытках убежать, либо на кого из нас наброситься попробует, — пробормотал колдун. — Надо подойти к нему по-иному.

Вернувшись к пологу, Архип зарылся в свою сумку. Отложив в сторону тщательно завернутую в несколько слоев ткани большую двузубую вилку, портсигар, мешочек соли, он с самого дна вытащил ступку с пестиком и видавшее виды кадильцо.

— Ох не люблю я это… — пробормотал он, вытаскивая из более мелких кармашков то один, то другой порошок и засыпая его в ступку, пока не получилась равномерная масса. Массу это колдун засыпал в кадильце и поджог. — Либо выходите наружу, либо не мешайте, — обратился он к спутникам. Естественно, никто и не подумал тронуться с места, развлечений в жизни простого крестьянина немного, так что отказаться от наблюдения за настоящим колдовством, да еще и в полной безопасности, уж в чем, а в этом деле сельские Архипу верили безоговорочно, не собирался. В итоге в небольшой баньке было не протолкнуться. Еще вде заинтересованных морды заглядывали через закопченое оконце, уж неизвестно, чего им там разглядеть удавалось.

Архипу лишние зрители никогда не мешали, тем более, что деревенские заговоры это вам не демонология с некромантией, за нее на костер не потащат. По крайней мере не сразу.

Присев настолько близко к несчастному мальчику, насколько позволял глинобитный бок печки, Архип поднял начинающее дымить кадильце на уровень глаз и глубоким басом, так непохожим на его обычный голос, начал читать:

Слово мое это порог

Слово мое это металл

Слово мое это замок,

Этим замком я тебя оковал.

Набрав полные легкие воздуха он поднял перед лицом кадильце и что есть сил дунул на него. Оттуда повалил дым. И что удивительно, весь он собрался около Трофима, почти не распространяясь по остальной бане.

— Они меня не видят, не видят, не видят… кхе-кхе-кхе, — закашлялся юноша, прерывая свое бормотание. Архип же тем временем продолжал:

Воля твоя не могучий утес,

Воля твоя легче чем дым,

В пламени жарком плавится воск,

Воля твоя расплавляется с ним.

И выдохнул в сторону Трофима очередную порцию дыма. Парень уже не бормотал и не раскачивался, теперь он неотрывно, и кажется даже не мигая, следил за медленно покачивающимся кадильцем.

Слово мое это сотня пудов,

Давит на грудь — не протився ему,

Слово мое — сна тяжелый покров,

Слово мое увлекает во тьму.

Глаза юноши начали закрываться, голова медленно упала на грудь, а руки, до того судорожно сжимающие колени расслабились и плетьми осели на пол.

Спи же, дитя, волю дай добрым снам

Воля твоя лишь круги на воде,

Воля твоя покорилась словам

Воля твоя покорилася мне!

Закончив заговор Архип закрыл кадильце, туша тлеющую в нем массу, и медленно поднялся. Окружающие медленно нехотя зашевелились, то ли все они в какой-то небольшой мере попали под влияние колдовства, то ли просто размеренный тон, до одури напоминавший какую-то странную мрачную колыбельную вкупе с ранним подъемом сказались, но глаза у всех были соловыми, а движения медлительными и неуверенными. Юноша же, судя по закрытым глазам, расслабленным членам и мерному дыханию, просто спал.

— А дальше что, Архип Семеныч, — спросил слегка разочарованный староста. Кажется, он ожидал чего-то подобного прошлогоднему осеннему ритуалу, который колдун при большом стечении народа проводил на берегу Черной, очищая двух мальчишек он скверны Верлиоки, тогда да, тогда получилось крайне зрелищно.

— А дальше? — грустно улыбнулся Архип. — А дальше ты оправишь кого-нибудь в дом, чтобы они принесли парнишке тулуп и шапку. Мы оденем его, уберем тела и поедем обратно в село. Его увезу к себе, буду травами отпаивать. Заодно и приблуде задачу найду, чтоб под ногами меньше путалась.

— А как же…

— А вот так! Трофим, — приказным тоном позвал колдун. — Иди ко мне. Только о стены не обдерись.

Медленно и неуклюже, словно кукла, которую дергают за нитки, привязанные к членам, такими на ярмарках скоморохи разыгрывали вертепные истории, младший Хитрый поднялся на ноги. Глаза его при этом были закрыты, а руки безвольно висели вдоль туловища. Неуверенными шагами, словно ноги его почти не слушались, он двинулся к колдуну.

— Стой, — скомандовал тот, когда до парня оставалось пару шагов. Трофим замер. — Сделай один шаг назад, и медленно садись на стоящую позади лавку, — кукла колдуна, а по-другому называть теперь юношу не получалось, присела. — Что глаза выпучили? — спросил Архип, невесело усмехнувшись. — Бегом за одежой, замерзнет же мальчишка.

Глава 18

Зимнее солнце стремительно уползало за горизонт, не слушая никаких просьб Еремея Тимофеевича, приказчика второго класса и доверенного работника купцовой вдовы Дарьи Пахомовны Раздольновой, надеявшегося, правда, в ближайшее время взять у хозяйки деньжат в рост да открыть неподалеку, в Рудянке, собственную лавку. Та всегда была женщиной прозорливой и деловитой, не должна была отказать. Ей-то не с руки было на всю волость раскидываться, мороки больше, чем проку, а сын — тот еще мальчишка совсем, пока на ноги встанет, еще кто из городских уведет хлебное местечко. А так знакомый, родная душа, можно сказать. Любо-дорого. Да и сговориться со своим всегда проще. В общем, были у него основания надеяться на благосклонность хозяев. Но то было делом еще далеким, а сейчас он только и мог, что